Город, где умирают тени - Грин Саймон - Страница 61

Это были Павшие — миллионы бойцов, мертвых, но не уничтоженных, побежденных, но не отпущенных на волю, безмерно страдающих, поскольку процесс их истребления был растянут в угоду искривлению и переплетению времени. Павшие умирали, и их агония будет тянуться вечно.

— Трепещите, миры, — прошептал Пак. — Эльфы снова идут воевать.

Шериф Ричард Эриксон толчком распахнул высокие кованые ворота и шагнул в буйство неухоженного сада. Деревья и кусты вплотную подступали к краям узенькой мощеной тропинки, и толстые лианы тянулись вниз с обвисших, густо переплетающихся ветвей. Легкое движение чуть колыхало листву, однако ветра не было, и воздух в саду оставался неподвижен. Стоял ранний вечер, но уже стемнело, и густые непроглядные тени наполняли редкие просветы меж зарослей. Чем дальше шериф углублялся в сад, тем более хрупким казался покой, и каждый внезапный шорох отчетливо звучал в тишине. Воздух был полон ароматов, густых и тошнотворно приторных — так пахнут цветы, оставленные надолго в оранжерее и начавшие гнить.

Эриксон остановился и как бы ненароком огляделся. Ничего конкретного его взгляд не подметил, но шериф остро чувствовал, что сейчас ни в коем случае нельзя обнаруживать малейшего признака слабости. Пистолет и дубинка ощутимо оттягивали пояс, но он не пытался тянуться к ним. И не хотел ничего предпринимать, вопреки своей настороженности смутно чувствуя, как все вокруг него — и в саду, и в густых тенях — все больше окутывалось тишиной и спокойствием.

Шериф чуть расслабился и стал дышать ровнее. Не спеша он зашагал по узкой дорожке, направляясь к громадному уродливому дому впереди, увитому тянущимися к нему отовсюду щупальцами плюща. В одном окне первого этажа горел свет, остальные окна будто темными провалами глазниц наблюдали за гостем Эриксон невозмутимо фыркнул. Видал он на своем веку места и более скверные. Шэдоуз-Фолл — город не для слабонервных, особенно если ты представитель закона Он сердито глянул на мрачный фасад и тихо вздохнул. Раз уж доктор Миррен позвал его — значит, это неспроста.

Вызов поступил по рации автомобиля полчаса назад. Доктор Натаниэл Миррен возжелал срочно переговорить с шерифом Эриксоном. О чем — не сообщил, сказал лишь, что жизненно важно, чтобы шериф связался с ним немедленно. На слове «жизненно» он сделал ударение. Диспетчер предложил доктору переговорить с одним из помощников шерифа, но Миррен отказался. Он требовал Эриксона. Будь кто другой, Эриксон бы попытался ответить вежливым и успокаивающим предложением связаться с ним в свободное время, однако это был Миррен. Добропорядочный доктор был далеко не последним членом общества, с большими связями, и, что немаловажно, зачастую мог разглядеть в настоящем и будущем то, что людям простым было не под силу. Именно то, что нужно городу: еще один честолюбивый государственный деятель, чьим хобби была магия.

Точнее, черная магия: шашни с мертвецами. Разумеется, громко об этом никто не говорил. Занятие, в общем-то, незаконное, но и не сказать, чтобы широко распространенное. По опыту шериф знал: люди довольно болезненно воспринимали саму мысль о том, что сон их дорогих усопших может быть потревожен. Будто бы доктор Миррен в первую очередь станет добиваться ответов на вопросы, которые он не должен был задавать. Тем не менее Миррен поддерживал связи с нужными людьми — как в общественных, так и в политических кругах — и считался лучшим доктором в Шэдоуз-Фолле: он был гением по части диагностики. Это принимали во внимание все. Почти все.

Эриксон наконец дошагал до входной двери и поискал взглядом кнопку звонка. Таковой не обнаружилось, зато на двери висел большой черный железный молоток, отлитый в виде головы льва с оскаленной пастью. Молоток был большой, в два раза больше кулака Эриксона, и шериф невольно почувствовал неохоту прикасаться к нему, словно боясь, что тот вдруг оживет и отхватит ему пальцы. Решительно отбросив вздорную мысль, он взялся за молоток и дважды ударил. Даже сквозь дверь было слышно, как гулким эхом отозвался стук в доме. В остальном было по-прежнему тихо, за исключением шуршания и шелеста, доносящихся из сада за его спиной.

Шериф оглядываться не стал. Он не был уверен, что ему это интересно. Внезапно Эриксона пронзила мысль, и он пошарил в карманах куртки. Где-то был пакетик с мятными леденцами. Не хотелось бы заявиться к доктору Миррену, дыша алкоголем.

Эриксон не считал себя заядлым пьяницей, но любил время от времени пропустить стаканчик-другой. В эти дни «время от времени» сжалось в более короткие промежутки, чем обычно. Поиски убийцы быстро заводили в тупик, и со всех сторон он испытывал все усиливающееся давление. Эриксон делал все, что в его силах, гоняя своих помощников и самого себя немилосердно, но по-прежнему отчитаться ему было особо не в чем. Только десять бездыханных жертв, и нигде никаких следов убийцы. Ни улик, ни подозреваемых — до сих пор даже не определено орудие убийства Единственное, что выяснили, — удары были нанесены тупым инструментом с почти нечеловеческой силой. Ни отпечатков рук, ни отпечатков ног. Ни свидетелей, ни следов передвижения убийцы — ничего, указывающего на присутствие выродка на месте преступления, за исключением жертвы. Ни намеков, ни предположений — полный ноль. Вот Эриксон и подкреплялся спиртным. Время от времени. Иначе он не мог. Хоть что-то должно было питать его силы.

Шериф поднял глаза на широкую возвышающуюся над ним дверную махину. Он бросил все, примчался на вызов, а доктор Миррен не удосужится даже открыть эту чертову дверь. Хотя дверь, конечно, красивая, внушительная — впечатляет. Высотой восемь футов, не меньше. Сделана явно с умыслом — отпугивать посетителей. Дверь, так сказать, осажденного. Человека, у которого есть враги. Отблеск света в самом верху двери привлек внимание шерифа, и он пригляделся получше. Хотя глаза успели привыкнуть к темноте, рассмотреть ему удалось лишь очертания камеры слежения, установленной над верхним косяком. Ну, понятно, почему Миррен так долго не открывает: решил сначала как следует разглядеть гостя.

«Что же ты такое раскопал, доктор? Что тебя напугало?» Дверь распахнулась настежь, и доктор Миррен впился взглядом в шерифа. Лицо его было бледным и измученным, в руках он держал дробовик. Эриксон не шевелился. Миррен внимательно его разглядывал. Губы доктора тряслись, но руки не дрожали и держали ружье твердо. Одет он был кое-как и, судя по темным кругам под глазами, в последнее время явно недосыпал. Доктор заглянул за спину шерифу, а затем бросил взгляд на исчезающую в темноте тропинку. Глаза его метались туда-сюда, словно пытаясь кого-то застичь врасплох. Эриксон осторожно кашлянул.

— Вы просили встречи, доктор. Я так понял, у вас что-то важное…

— Вот именно. Очень. — Миррен опустил ружье, но палец со спускового крючка не снял. — Прошу прощения, камере я больше не доверяю. На мониторе многие штуки не видны.

— А какого рода… «штуки» вы полагали увидеть, доктор? — Эриксон старался осторожно подбирать слова.

Миррен холодно взглянул на Эриксона:

— Поговорите со мной, шериф. Скажите что-нибудь такое, о чем знаем лишь вы да я. Я должен быть уверен, что это вы и никто другой.

— Доктор… Мы знакомы уже почти десять лет. Я уж не помню, сколько раз мы усаживались друг против друга за столом заседаний городского Совета. Сегодня вы передали моему диспетчеру, что хотите меня видеть и сообщить нечто жизненно важное. В настоящее время я занимаюсь расследованием убийств — на тот случай, если вы запамятовали, — и мое личное определение понятия «жизненно важного» становится все уже и уже. Так что давайте-ка либо приглашайте в дом и выкладывайте все как на духу, либо я ухожу. У меня работы по горло.

Миррен чуть заметно улыбнулся:

— Эриксон, он самый. Прошу меня простить, но вести себя так у меня есть основания. Входите, я все вам объясню.

Он сделал шаг назад и жестом пригласил шерифа в дом. Показалось, что доктор успокоился, но Эриксон все же был наготове и, проходя мимо доктора в прихожую, покосился на дробовик. Миррен сконфуженно пожал плечами и направил ствол ружья в пол. Кинув напоследок настороженный взгляд в сад, он с грохотом захлопнул дверь и запер ее на замок и засов.