Остров тетушки Каролины - Пиларж Франтишек - Страница 33

Клуб «Жрицы Афродиты» состоял из одиннадцати Дези Компсон. Имена их звучали по-разному, но все они были одинаково могучего телосложения. Сейчас они как раз входили в желтый салон, который облюбовали в надежде, что здесь им никто не помешает. Последнего опасаться не было оснований. Когда наконец все одиннадцать жриц заняли свои места, проскользнуть в салон сумел бы разве что уж.

Заседание клуба открыла миссис Компсон; она приветствовала собравшихся и выразила радость, что наконец-то жрицы могут спокойно обсудить крайне важный вопрос, занимающий их всех уже давно.

– В последнее время мы пренебрегали своими обязанностями членов клуба, милые подруги, – сказала миссис Компсон, сразу приступив к самой сути. – Второй пункт нашего устава, как вы знаете, гласит, что каждый член клуба обязан ежедневно совершать доброе дело. Выполняем ли мы этот пункт, дорогие подруги? Нет, не выполняем, с глубоким сожалением отвечаю я и за себя и за всех вас. Мы забыли о своих обязанностях, потому что сердца наши зачерствели.

Тут миссис Компсон сделала драматическую паузу и затем продолжала с дрожью в голосе:

– Давайте же посвятим сегодняшний вечер размышлениям о том, каким образом нам исправиться, как вернуть нашему клубу его былую славу. Думаю, лучше всего начать с того, что каждая из нас изольет свою душу… Исповедь – замечательная вещь. Важно, конечно, кто и при каких обстоятельствах исповедуется. Тут следует проявить максимум светского такта. Условия можно считать наилучшими, если, к примеру, часы бьют десять вечера, исповедующийся сидит в удобном, мягком кресле, ощущает у себя во рту вкус фазаньего филе, в меру охлажденного мозельвейна и сосредоточенно смотрит на портрет какого-нибудь выдающегося государственного деятеля. В такие минуты совесть предпочитает говорить сдержанно, она неспособна на проявление каких-нибудь нежелательных крайностей.

Члены клуба «Жрицы Афродиты» поняли, что час исповеди пробил. Все десять дам с благодарностью взглянули на председательницу, из их пышных грудей вылетел дружный вздох.

– Я знаю, как трудно, мои дорогие подруги, каяться в собственном несовершенстве… – На этот раз миссис Компсон затянула паузу до того крайнего предела, когда человек начинает чувствовать, как у него по спине пробегает холодок. – Но это единственный путь, который нам остается. А поэтому давайте сразу же, с самого начала смело и открыто признаемся, в чем наши основные ошибки. Я думаю, что ответ очень прост. Мы действуем без высокого вдохновения. Да, да, я утверждаю, у нас отсутствует тот творческий подъем, которым должен сопровождаться каждый добрый поступок цивилизованного человека. Если нет творческого горения, доброе дело превращается в низменную прозу и не может принести облагодетельствованному ничего, кроме разочарования. Ведь и несчастные бедняки способны кое-что чувствовать! Последний оборванный нищий ощутит горечь, убедившись, что мы даем ему только материальные ценности, а самое дорогое в жизни – искрометные дары духа – эгоистично оставляем себе. С прискорбием констатирую: за последние два месяца я не совершила ни одного доброго дела, которым могла бы гордиться. Я ограничивалась раздачей милостыни. А веру, надежду и любовь дать бедным людям не сумела. О боже, какая разница в сравнении с тем временем, когда мы основывали клуб! Как чисты и благородны были тогда наши сердца! Я помню незначительный, но характерный случай… Не хотите ли, чтобы я рассказала вам о нем, дорогие подруги?

– Конечно, говорите, милая! – раздался хор голосов, и десять жриц с любопытством пододвинулись ближе.

– Хорошо, я расскажу. Не из желания возвеличить себя, а затем, чтобы показать вам, как нужно творить добрые дела. Это случилось в один холодный ноябрьский вечер. Я как раз возвращалась от ювелира, куда заходила взглянуть на жемчужное ожерелье, которое решила получить от своего супруга ко дню рождения. И вдруг у подъезда нашего дома я увидела исхудалую женщину, всю в лохмотьях; за спиной она несла маленького ребенка.

– Хотя я торопилась, но сразу поняла, что сам бог послал эту нищенку, чтобы дать мне возможность совершить доброе дело. И я подала знак, чтобы она последовала за мной в дом.

«Садитесь», – предложила я любезно, когда мы вошли в музыкальный салон. Женщина послушно села на самый краешек стула и посмотрела на меня кротким, выжидательным взглядом. Вы не можете себе представить, как мне было ее жаль! И обратите внимание, дорогие мои, именно в эту минуту я чуть было не совершила страшную, непростительную ошибку. Не подумав как следует, я потянулась к сумочке, чтобы вытащить оттуда доллар…

– Вы только подумайте, мои милые! Доллар! Что такое доллар? Кусок печатной бумаги – и только. А сердце несчастной женщины, что была передо мной, нуждалось в утешении, понимании, искреннем человеческом сочувствии… Низменность моего движения ужаснула меня, и я решила безотлагательно исправить дело. Но каким образом?..

И опять бог указал мне путь. Мой взор невольно обратился к личику ребенка, к его протянутым ручкам. Я проследила за взглядом этого маленького херувима и заметила, что он устремлен на небольшой портрет в простой деревянной рамке, висевший на стене у окна. Это было изображение президента Авраама Линкольна! И тут на мою душу снизошло великое, святое озарение. Я уже знала, как мне следует поступить! Без колебаний я сняла портрет со стены, вынула его из рамки и вложила в ручки ребенка.

Какая радость засветилась в невинных детских глазенках! Какой чистый патриотический восторг! Я погладила младенца по головке и, обратившись к матери, сказала с нежностью: «Возьмите, добрая женщина, на память о сегодняшнем дне. Пусть этот образ морально поддерживает вас. Глядя на него, вспоминайте, что каждый гражданин нашей страны, даже самый бедный, может стать ее украшением».

Я видела, как губы этой женщины дрогнули, точно пытались что-то выговорить. Но прежде, чем с них сорвалось хотя бы одно слово, женщина встала и быстро выбежала из салона. Но я не осудила ее за внезапный и несколько бестактный уход. Я понимала ее. Она хотела скрыть слезы благодарности, готовые брызнуть из глаз…

Миссис Компсон под наплывом чувств вынула батистовый платочек и поднесла его к глазам. Это был великий, незабываемый момент. Она давно такого не переживала.

Наконец общее волнение кое-как улеглось.

– Поклянемся, милые подруги, – торжественно закончила миссис Компсон, – начиная с сегодняшнего дня делать все, что в наших силах, чтобы поддержать славные традиции клуба «Жрицы Афродиты». У меня уже есть план. Я куплю десять тысяч портретов президента Авраама Линкольна и не успокоюсь до тех пор, пока не раздам их бедным, нуждающимся женщинам с маленькими детками. Как по-вашему, может быть, мне избрать что-нибудь другое?

– Ах, дорогая миссис Компсон, как вы можете сомневаться! – воскликнула миссис Уоррен. – Это прекрасное, благородное начинание, оно прямо-таки вдохновляет всех нас! С вашего разрешения я тоже даю обет, который, надеюсь, будет приятным дополнением к обязательству нашей милой миссис Компсон. Мне все же кажется, что сердечки обездоленных крошек должны питать нежное чувство не только к президенту Линкольну. Возможно, некоторые детки придут в восторг – ну хотя бы от Джефферсона!.. Покупаю десять тысяч портретов Джефферсона!..

– Прекрасно!.. А я Джексона!

– Какая прелесть!

– Я тоже в долгу не останусь!

– Ах, милая, как зовут Вашингтона? Джордж? Очаровательно! Я всегда любила это имя…

– А я куплю Тафта. Моего второго мужа тоже зовут Вильям. Я называю его Вилли…

Потребовалось немного времени, чтобы каждая жрица определила, какую благородную задачу она будет осуществлять в ближайшем будущем. Увлеченные своими планами, жрицы сначала не заметили, что мисс Пимпот сидит в уголке, погруженная в мрачные думы, и одна не принимает участия в благотворительной трескотне.

Мисс Питтипат Пимпот, хоть она вступила в члены клуба совсем недавно, считалась одной из наиболее представительных жриц. В ней было ровно триста пятьдесят шесть фунтов мяса, сала и костей, и, как утверждают, ровно триста пятьдесят шесть миллионов долларов числилось на ее банковском счете. Мисс Пимпот справедливо гордилась этой удивительной цифровой гармонией, но, как с сочувствием констатировали остальные члены клуба, даже она не помогала ей женить на себе какого-нибудь мужчину. Это была здоровенная бабища с явственно обозначавшимися под носом темными усиками. Для этой жрицы супружеское ложе было понятие вожделенное, но абстрактное.