Эхо войны. - Шумилова Ольга Александровна "Solali" - Страница 13

С каждой проходящей секундой взгляд моего собеседника тяжелел все ощутимее. Наконец, опомнившись от изумления, я отрезала:

— И не пытайтесь, фарр счетовод. Никто из находящихся в этом помещении никуда докладов не строчил. Я — тем более. Хотя бы потому, что мы сидим под замком!

— Отсутствие прямого выхода к дальней связи — довольно слабое оправдание.

— Мне это выгодно не больше, чем вам. А если бы это было выгодно моему начальству, здесь бы уже не было ни нас, ни вас, ни этого бедняги. И визиты сюда наносили бы отнюдь не работники СБ.

— Для солдата, не умеющего думать, у вас слишком продуманные оправдания, — хмуро заметил Бэйсеррон. Обозначил прощальный поклон и сухо добавил: — Ради вашего же благополучия надеюсь, что все происходящее — не ваша работа.

— Знала бы я еще, что именно происходит, — пробормотала я ему вслед. Меня всегда подозревали в чем ни попадя, но обычно я хотя бы знала, в чем именно.

Из медпункта донеслось слабое скрежетание. Я ругнулась и кинулась на звук.

Мой подопечный очухался поразительно быстро. Вибронаручники слабо звякнули, когда он попытался — очевидно, не в первый раз — встать.

Я остановилась возле кровати, нависая над ним, и дождалась, пока взгляд «вампира» не приобрел достаточно осмысленности, чтобы понять, что именно с такой настойчивостью дергает его за руку.

— Ну что, обдумал мое предложение?

Парень перевел на меня злобный взгляд и кивнул.

— И?

Повторный кивок.

— Если это означало согласие, советую начать выражаться яснее уже сейчас. Телепатов в нашем маленьком обществе не так уж много.

— Я согласен, — глухо прохрипел он.

— Умный мальчик, — я села на кровать и непринужденно закинула ногу за ногу. — В таком случае проясним некоторые моменты. Первое: какие у СБ Центра к тебе претензии?

— Не знаю.

— Лжешь, — отрезала я. — Катер, на котором ты прилетел, принадлежал им?

— Нет… Не знаю.

— Ты его угнал?

Пауза. Хриплое:

— Да.

— Когда?

— Два… Три месяца назад. Я не считал.

— По помойкам шатался, полаю, специально, чтобы паршу у бродяг подцепить?

Он вздрогнул и облизнул губы.

— Есть было нечего.

— Вижу, — мой взгляд многозначительно прогулялся по выступающим ребрам. — За что посадили?

Он сгорбился и уставился на собственные колени.

— Могу по базам пробить, — любезно подсказала я. Он зыркнул на меня и, наконец, неохотно разлепил губы:

— Девятая статья.

— Какого кодекса?

— Медицинского.

Преступная халатность, повлекшая за собой смерть большого количества разумных существ. Я знала основные статьи большинства кодексов, какие хуже, какие лучше, но девятая статья нашумела в свое время больше всех, — когда двадцать лет назад в колониях вспыхнули эпидемии. Одна из них унесла жизнь и Айрит, жены Ремо.

— Ты врач? — я приподняла брови в искреннем удивлении. А я–то рассчитывала на потомственного вора в лучшем случае.

— Студент. Был.

— Ну и что натворил?…

Он сжал губы и мотнул головой. Я посмотрела на поникшие уши, нервно сжатые костлявые пальцы и с неожиданной для себя самой жалостью спросила:

— До какого курса хоть доучиться успел, студент?

— До четвертого.

Я удивленно вскинула брови. Какую–такую преступную халатность вообще мог совершить этот вьюнош, едва только начавший обучение? И даже если совершил, кто вообще додумался поручать ему что–то настолько серьезное?…

— Ты что, остался единственным медиком на планете?

Он упрямо мотнул головой, недвусмысленно давая понять, что на эту тему говорить не собирается. Ладно, пока не слишком важно.

Но по базе пробью обязательно.

— Вы меня сдадите?

— Сэбэшникам? Посмотрим на твое поведение. И уголовное дело. Думаю, запись о побеге трудиться искать не стоит?

— Я не сбежал.

— Амнистия? Так быстро? — я саркастически вскинула брови.

— Не знаю.

К моему удивлению, он действительно не знал.

— Какие у меня будут гарантии твоего примерного поведения?

Парень пожал плечами, глухо обронил:

— У меня нет выхода.

Он смотрел на меня черными, как дыры, глазами, в которых плескалась тоска.

И голод. Голод без конца и края…

Меня осенило внезапно — открытием, которое сулило массу неприятностей. Я раздосадовано повела ушами и бросила ему ножницы, разомкнув перемычку на браслетах наручников дистанционным ключом.

— Зачем?

— Ногти остриги. Сам.

«Лаппо» насупился, но покорно начал щелкать туповатым инструментом. Если он и в самом деле понимает, насколько его шаткое положение зависит от меня лично, глупостей делать не будет. Если же нет… Что ж, против силовика в «чешуе» у него нет шансов даже с десантным ножом, не то что с ножницами.

Я взяла с тумбочки забытый Тайлом считыватель и демонстративно углубилась в статью о новейшей модификации систем охлаждения приземельного гражданского транспорта сверхмалых размеров.

Мерное щелканье на несколько секунд утихло, после чего нерешительно возобновилось вновь.

В таком виде нас и застал Ремо, вставший полчаса спустя.

— Орие… Что–то случилось? — он недоуменно застыл на пороге перевязочной, вопросительно глядя на меня.

— Ничего. Кроме того, что мы с нашим гостем наконец нашли общий язык, конечно.

Ремо перевел взгляд на наручники, но ничего не сказал.

Во время утреннего осмотра и процедур он держался спокойно, даже учинил своему пациенту небольшой допрос чисто медицинского характера, пользуясь его внезапно возникшей разговорчивостью.

Остриженных когтей он не замечал. По крайней мере, успешно делал вид. И только когда меня сменил Тайл, Ремо затащил меня в перевязочную и зашипел:

— Орие, да что происходит?! Что ты с ним делала ночью?

— Ничего, — без улыбки ответила я. — Я просто поняла, отчего мне так знаком фасон его стрижечки. И почему у нашего трупа такие облезшие уши.

— Орие, это парша!

— И парша эта работает на Калирийских шахтах.

— Что?…

— Не будь тупицей. Где обривают уши, хвост и половину головы?… Он каторжник, Ремо. И если мы возьмем ультрафиолетовый фонарик и поищем клеймо, я гарантирую, что это будет крест. Крест пожизненного заключения. Но вот только что–то я не слышала, чтобы от криптоновых руд кто–нибудь синел. И… знаешь, Ремо, он ведь действительно вампир.

Глава пятая.

Вершины Призраков укутала метель.

Мир утонул в снегах.

Я вздрогнула и открыла глаза. Откинула легкое одеяло и встала с кровати.

Хочу в горы, хочу зиму. Хочу свободы, хочу, чтобы дайр был цел.

Проклятая работа.

Проклятый карантин.

— Ты не любишь свою работу?

— Не тыкай мне, парень. Этого тебе никто не разрешал.

— Нужно разрешение?

— Нужно, — я встряхнула рубашку и хмуро сунула руки в рукава. Посмотрите на него, всего день, как ходить в состоянии, а уже сует свой нос куда не просят.

— И?

— Нет, — я посмотрела на него и еще раз припечатала: — Нет.

— Не хотите делиться? — по–своему истолковал мою враждебность Лаппо. — Но ведь четырех тысяч хватит и больше, чем на двоих.

Я качнула головой и начала медленно застегивать рубашку:

— Не лебези, знаю, что без этого ты долго не протянешь, — я смерила взглядом его костлявую фигуру, остановившись на лице. Заострившиеся черты сухим пергаментом обтягивала начинающая наливаться чернотой кожа, в глазах проскальзывали искры лихорадки. — Так что даю тебе официальный пропуск в охотничьи угодья.

Он поднял на меня взгляд, под которым щеки непроизвольно вспыхнули от стыда.

А ты сильнее, чем кажешься.

— Там… — я провела ладонью по лицу, стирая краску. — Мора в крайнем от окна садке. Сгодится в качестве… бульончика для болезных.