Тихий американец - Грин Грэм - Страница 41

— Мне вовсе не хочется вспоминать ту ночь.

— Простите, Томас. Я бываю глуп, как пробка. А что вы скажете насчет китайского ресторана в Шолоне?

— Если вы хотите там хорошо поесть, надо заказывать ужин заранее. Уж не боитесь ли вы «Вье мулен», Пайл? Там огорожено проволокой, а на мосту всегда полиция. Вы ведь не станете валять дурака и не поедете через Дакоу?

— Не в этом дело. Мне просто хотелось, чтобы сегодняшний вечер длился подольше.

Он сделал неловкое движение и опрокинул стакан, который упал на пол и разбился.

— Это к счастью, — сказал он машинально. — Извините меня, Томас. — Я стал подбирать осколки и класть их в пепельницу. — Ну так как же, Томас? — Разбитый стакан напомнил мне бутылки в «Павильоне», из которых лилось их содержимое. — Я предупредил Фуонг, что могу с вами куда-нибудь пойти.

Зря он выбрал слово «предупредил». Я поднял с полу последний осколок стекла.

— У меня деловое свидание в «Мажестик», — сказал я, — и я освобожусь не раньше девяти.

— Придется тогда зайти в контору. Но боюсь, как бы меня там не задержали.

Я, ничем не рискуя, мог предоставить ему этот последний шанс.

— А вы не торопитесь, — сказал я. — Если вас задержат, зайдите сюда попозже. Я вернусь в десять. Если вы не поспеете к ужину, я буду ждать вас дома.

— Я позвоню…

— Не стоит. Приходите прямо во «Вье мулен», а не то встретимся здесь. — Пусть решит исход дела тот, в кого я не верил: пусть вмешается, если хочет, подсунет ему телеграмму, поручение посланника… Да разве ты существуешь, если не можешь изменить будущее?

— А теперь ступайте, Пайл. Мне еще надо кое-что сделать.

Я почувствовал странную слабость, прислушиваясь, как удаляются его шаги и стучат по полу лапы его собаки.

Когда я вышел, до самой улицы д'Ормэ не было ни одного велорикши. Я дошел до отеля «Мажестик» пешком и постоял немного, наблюдая, как разгружают американские бомбардировщики. Солнце зашло, и люди работали при свете дуговых фонарей. Я не собирался обеспечивать себе алиби, но раз я сказал Пайлу, что иду в «Мажестик», мне почему-то не хотелось врать больше, чем необходимо.

— Добрый вечер, Фаулер. — Это был Уилкинс.

— Добрый вечер.

— Как нога?

— Больше не беспокоит.

— Послали хороший материал?

— Нет, поручил Домингесу.

— Вот как! А мне сказали, будто вы там были.

— Был. Но в газете с таким трудом дают нам место. Вряд ли они захотят печатать пространные описания.

— Пресная у нас стала жизнь, — сказал Уилкинс. — То ли дело во времена Рассела и старого «Таймса»! Депеши посылались на воздушном шаре. Было время расписать похудожественнее. Будьте уверены, Рассел дал бы целую колонку даже вот про это: роскошный отель, бомбардировщики, спустилась тьма… Тьма в наши дни не спускается, ведь за каждое слово на телеграфе берут отдельно. — Где-то высоко-высоко слышался тихий смех; кто-то разбил стакан, — так же, как Пайл. Звуки падали сверху, как льдинки. — «Лампы освещали прекрасных женщин и отважных мужчин», — желчно процитировал Уилкинс. — Вы сегодня свободны, Фаулер? А что если нам вместе перекусить?

— Да я как раз еду ужинать во «Вье мулен».

— Туда вам и дорога. Там будет Гренджер. Им следовало бы выпускать специальную рекламу: «Спешите! Сегодня у нас Гренджер!» Для тех, кто любит шум и гам.

Я пожелал ему спокойной ночи и зашел в соседнее кино. Эррол Флин, а может Тайрон Пауэр (никогда не мог различить их в трико), раскачивался на веревке, прыгал с балкона и скакал без седла прямо в розовый рассвет, снятый на цветной пленке. Он спас возлюбленную, убил врага и был неуязвим. Такие фильмы почему-то предназначаются для подростков, однако вид Эдипа, выходящего из своего дворца в Фивах с кровоточащими глазами, был бы куда лучшей подготовкой к жизни. Неуязвимых людей не бывает. Пайлу везло и в Фат-Дьеме, и когда он возвращался из Тайниня, но счастье изменчиво. У друзей мистера Хена было целых два часа, чтобы разрушить чары и сделать Пайла уязвимым. Рядом со мной, положив руку на колено девушке, сидел французский солдат, я позавидовал его неприхотливому счастью или его горести — словом, тому, что он сейчас испытывал. Я ушел до того, как фильм кончился, и нанял велорикшу во «Вье мулен».

Ресторан был огорожен проволокой от гранат, и у въезда на мост стояли двое вооруженных полицейских. Хозяин ресторана, разжиревший на своей сытной бургундской стряпне, сам провел меня через проволочную загородку. Внутри пахло каплунами и растаявшим от тяжкой ночной жары маслом.

— Вы хотите присоединиться к компании мсье Гренджера? — спросил меня хозяин.

— Нет.

— Столик на одного? — И тогда я впервые подумал о будущем и о вопросах, на которые мне, может быть, придется отвечать.

— На одного, — ответил я, словно подтверждая вслух, что Пайл мертв.

В ресторане был только один зал, и компания Гренджера занимала большой стол в глубине; хозяин предложил мне маленький столик у самой проволоки. В окнах не было стекол — боялись осколков.

Я узнал кое-кого из гостей Гренджера и поклонился им, прежде чем сесть; сам Гренджер отвел глаза. За последние несколько месяцев я видел его только раз с той ночи, когда Пайл влюбился. Несмотря на пьяный угар, до него, видно, дошло какое-то обидное замечание, которое я отпустил по его адресу в тот вечер, — он сидел насупившись, хотя мадам Депре, жена чиновника информационного отдела, и капитан Дюпар из службы прессы кивали мне и подзывали меня к себе. С ними был высокий мужчина (кажется, хозяин гостиницы из Пномпеня), молодая француженка, которую я никогда прежде не видел, и еще два-три человека, — я встречал их в барах. На этот раз, к удивлению, компания была не очень шумная.

Я заказал стаканчик пастиса, — мне хотелось дать Пайлу время прийти: планы порой рушатся, и пока я не начал ужинать, можно было еще надеяться. А потом я подумал: на что мне надеяться? На удачу в делах ОСС — или как там зовется их банда? На успех бомб из пластмассы и процветание генерала Тхе? Или же такой, как я, должен надеяться на чудо — на то, что мистер Хен решит спор каким-нибудь более замысловатым способом, чем смерть? Все было бы куда проще, если бы нас обоих убили на тайниньской дороге. Я просидел двадцать минут над своим пастисом, а потом заказал ужин. Время приближалось к половине десятого; теперь он уже не придет.

Помимо своей воли, я все время прислушивался. Чего я ждал? Крика? Выстрела? Беготни полицейских за оградой? Я все равно ничего не услышу, потому что компания Гренджера была уже под градусом. Хозяин гостиницы, у которого был приятный, хотя и непоставленный голос, запел, а когда хлопнула еще одна пробка от шампанского, другие стали ему вторить. Молчал только Гренджер. Он сидел, тараща на меня воспаленные глаза. Уж не думает ли он затеять со мной драку, — для Гренджера я был слишком слабый противник.

Гости его пели чувствительную песню, и, ковыряя без всякого аппетита своего каплуна по-герцогски, я впервые с тех пор, как узнал, что она в безопасности, думал о Фуонг. Я вспомнил как, ожидая вьетминцев, Пайл сказал: «Она мне кажется свежей, как цветок», — а я ответил с деланной небрежностью: «Бедный цветок!» Теперь она уже больше не увидит Новой Англии и на познает секретов канасты. Может, ей никогда не суждено и жить обеспеченной жизнью. Разве я имею право дорожить ею меньше, чем мертвецами на площади?.. Страдание не становится более мучительным оттого, что страдальцев много; одно тело может выстрадать не меньше, чем все человечество. Я рассуждал, как журналист, заботясь только о численности, и тем самым предал свои собственные принципы; я так же, как Пайл, встал на одну из сторон в схватке, и отныне всякое решение мне будет даваться с трудом. Поглядев на часы, я увидел, что уже без четверти десять. Может быть, его все-таки задержали; может, тот, в кого он верил, о нем позаботился, и Пайл сидит теперь у себя в миссии и с нетерпением расшифровывает телеграмму, а потом, топая, взбирается по лестнице в мою комнату на улице Катина. «Если он придет, я ему все скажу», — подумал я.