Тихий американец - Грин Грэм - Страница 29

Я медленно отхлебывал горький зеленый чай, перекидывая чашечку с ладони на ладонь, потому что она обжигала мне пальцы, и раздумывал, когда же мне прилично будет уйти. Я попробовал заговорить по-французски, спросив, когда, по их мнению, вернется мсье Чжоу, но никто не ответил: меня, видно, не поняли. Когда чашечка моя опустела, ее наполнили снова, продолжая заниматься своими делами: одна из женщин гладила, девочка шила, мальчики готовили уроки, старая дама разглядывала свои ноги — крошечные искалеченные ноги, доставшиеся ей от старого Китая, — а пес следил за кошкой, которая все еще сидела на картонке.

Я начинал понимать, каким тяжким трудом зарабатывает Домингес свое скромное пропитание.

В комнату вошел крайне изможденный китаец; казалось, он не занимает никакого места и похож на лист вощеной бумаги, которой перекладывают печенье. Лишь его полосатая фланелевая пижама имела какой-то объем.

— Мсье Чжоу? — осведомился я. Он окинул меня безучастным взглядом курильщика опиума: впалые щеки, детские запястья, девичьи руки, — много лет и много трубок понадобилось, чтобы обстрогать его до таких размеров.

— Мой друг мсье Домингес сказал мне, что вы можете мне что-то сообщить. Вы ведь мсье Чжоу?

— О, да, я мсье Чжоу, — сказал он и любезным взмахом руки предложил мне вернуться на свое место. Причина моего прихода сразу же затерялась в пропитанных опиумом закоулках его мозга. Не выпью ли я чашечку чаю? Мой визит — большая для него честь. Другую чашку сполоснули, выплеснули воду из нее прямо на пол и, наполнив, сунули мне в руки, словно раскаленный уголь, — пытка чаем.

— Ну и большая же у вас семья, — заметил я.

Он огляделся с легким недоумением, словно никогда прежде не думал о ней в этом свете.

— Моя мать, — сказал он, — жена, сестра, дядя, брат, мои дети, дети моей тетки. — Младенец откатился подальше и лежал на спине, болтая ножками и что-то воркуя. Чей он? Все присутствующие были либо слишком стары, либо слишком молоды, чтобы произвести его на свет.

— Мсье Домингес говорил мне, что у вас ко мне важное дело, — сказал я.

— Ах, мсье Домингес? Надеюсь, что мсье Домингес здоров?

— У него лихорадка.

— В это время года многие болеют.

Я не был уверен, что он помнит, кто такой Домингес. Он закашлялся, и под его пижамой, на которой недоставало двух пуговиц, натянутая кожа гудела, как туземный барабан.

— Вам не мешало бы самому показаться врачу, — сказал я. К нам присоединился еще один собеседник — я не слышал, как он вошел. Это был тщательно одетый молодой человек в европейском костюме. Он сказал по-английски:

— У мистера Чжоу только одно легкое.

— Какая жалость…

— Он выкуривает сто пятьдесят трубок в день.

— Многовато.

— Доктор говорит, что ему это вредно, но когда мистер Чжоу курит, у него куда легче на душе.

Я сочувственно хмыкнул.

— Разрешите представиться. Я управляющий мистера Чжоу.

— Меня зовут Фаулер. Я от мистера Домингеса. Он сказал, что мистер Чжоу хочет мне что-то сообщить.

— У мистера Чжоу очень ослабела память. Не выпьете ли вы чашечку чаю?

— Спасибо, я уже выпил три. — Наша беседа была похожа на вопросы и ответы из разговорника.

Управляющий мистера Чжоу взял у меня из руки чашку и протянул ее одной из девочек; выплеснув ополоски на пол, та снова наполнила ее чаем.

— Недостаточно крепок, — сказал управляющий мистера Чжоу, взял чашку, попробовал чай, потом, старательно выполоскав чашку, наполнил ее из другого чайника. — Теперь вкуснее? — спросил он меня.

— Гораздо вкуснее.

Мистер Чжоу прочистил горло, но, как оказалось, лишь для того, чтобы отхаркать чудовищное количество мокроты в жестяную плевательницу, разукрашенную розовыми бутонами. Младенец катался по мокрому от спитого чая полу, а кот перепрыгнул с картонки на чемодан.

— Вам, пожалуй, лучше поговорить со мной, — сказал молодой человек. — Меня зовут мистер Хен.

— Не скажете ли вы…

— Давайте спустимся в склад, — прервал меня мистер Хен. — Там спокойнее.

Я протянул руку мистеру Чжоу, который с удивлением позволил ей полежать между своими ладонями; затем он оглядел комнату, словно желая уяснить себе, как я сюда попал. Когда мы спускались с лестницы, шуршание омываемой волной гальки стало удаляться. Мистер Хен сказал:

— Осторожнее. Тут недостает последней ступеньки. — Он осветил мне дорогу фонариком.

Мы снова оказались между кроватями и ваннами, и мистер Хен повел меня по боковому проходу. Сделав шагов двадцать, он остановился и, осветив фонариком небольшой железный бочонок, спросил:

— Видите?

— Что это такое?

Он перевернул бочонок и показал мне торговую марку: «Диолактон».

— Мне это ничего не говорит.

— У меня было два таких бочонка. Их прихватили вместе с ломом в гараже мистера Фан Ван Муоя. Вы его знаете?

— Нет, не знаю.

— Его жена — родственница генерала Тхе.

— Я, однако, не понимаю…

— Вы знаете, что это такое? — спросил мистер Хен, нагнувшись и подняв с земли длинный полый предмет, похожий на палочку сельдерея; его хромированная поверхность поблескивала в луче фонарика.

— Трубка для ванны?

— Форма для литья, — сказал мистер Хен. — Он, видимо, принадлежал к тем дотошным людям, кому доставляет удовольствие давать объяснения. Помолчав, чтобы я лишний раз мог проявить свое невежество, он спросил: — Вы понимаете?

— Да, конечно, но все же я не вижу…

— Эта форма была изготовлена в США. «Диолактон» — американская фабричная марка. Теперь вы поняли?

— Откровенно говоря, нет.

— В форме есть изъян. Вот почему ее выбросили. Но ее не следовало выбрасывать вместе с другим ломом, а бочонок — тем более. Это была ошибка. Управляющий мистера Муоя приходил сюда лично. Я сделал вид, что мне не удалось найти форму, но отдал ему второй бочонок. Я сказал, что больше у меня ничего нет, а он уверял меня, что бочонки ему нужны для хранения химикалий. Он, конечно, не справлялся об этой форме, не желая себя выдать, но разыскивал ее очень упорно. Позже сам мистер Муой посетил американскую миссию, чтобы повидаться с мистером Пайлом.

— Да у вас самая настоящая разведка! — сказал я, все еще не понимая, к чему он клонит.

— Я просил мистера Чжоу связаться с мистером Домингесом.

— Вы хотите сказать, что установили какую-то связь между Пайлом и генералом? — спросил я. — Связь довольно слабая. Да к тому же это ни для кого не новость. Все они тут работают на разведку.

Мистер Хен ударил каблуком по железному бочонку, и звук отдался в металлических кроватях. Он сказал:

— Мистер Фаулер, вы — англичанин. И нейтральны. Вы вели себя по отношению ко всем нам вполне объективно. Значит, вы можете понять тех из нас, кто от души предан одной из сторон…

— Если вы намекаете на то, что вы — коммунист или вьетминец, то можете не беспокоиться, меня это не волнует. Я не вмешиваюсь в политику.

— Если здесь, в Сайгоне, произойдут какие-нибудь неприятности, винить будут нас. Комитет хотел бы, чтобы вы отнеслись к нам объективно. Вот почему я показал вам и то, и другое.

— Что такое диолактон? — спросил я. — Напоминает название сгущенного молока.

— Он похож на сухое молоко. — Мистер Хен осветил своим фонариком содержимое барабана. На дне его лежал тонкий, как пыль, белый порошок. — Это один из видов американских пластмасс, — сказал он.

— До меня дошел слух, что Пайл ввозит пластмассу для производства игрушек. — Подняв форму, я поглядел на нее. Мысленно я старался угадать очертания будущего предмета. Он должен выглядеть совсем иначе: форма была как бы обратным отражением в зеркале.

— Отнюдь не для игрушек, — сказал мистер Хен.

— Это похоже на часть удочки.

— Форма необычная.

— Не понимаю, для чего она может служить.

Мистер Хен отвернулся.

— Я хочу, чтобы вы запомнили то, что видели, — сказал он на обратном пути, шагая в тени, которую отбрасывали груды наваленного хлама. — Может, когда-нибудь вам придется об этом написать. Но не надо говорить, что вы видели здесь бочонок.