Тихий американец - Грин Грэм - Страница 23

— Просто думаю о том, что она сейчас делает.

— Могу вам сказать. Она решила, что я остался на ночь в Тайнине — со мной это случалось. Сейчас она лежит в постели, зажгла ароматную палочку, чтобы отогнать москитов, и рассматривает картинки в старом номере «Пари-матч». Как и у всех француженок, у нее слабость к английской королевской семье.

Он сказал с грустью:

— Хорошо знать о ней все наверняка. — Я представил себе, как его по-собачьи ласковые глаза вглядываются в темноту. Его бы окрестить Фиделькой, а не Олденом.

— Да и я, собственно, не могу ни за что поручиться, но надеюсь, что это так. Что ж ревновать, делу все равно не поможешь. «От вора нет запора».

— Я вас просто ненавижу, Томас, когда вы так говорите. Знаете, какой я вижу Фуонг? Чистой, как цветок.

— Бедный цветок, — сказал я. — Кругом так много сорняков.

— Где вы с ней познакомились?

— Она танцевала с посетителями «Гран монд».

— Танцевала за деньги! — воскликнул он, словно самая мысль об этом причиняла ему страдания.

— Вполне почтенная профессия, — заявил я. — Не огорчайтесь.

— Вы такой бывалый человек, Томас, просто ужас.

— Я такой старый человек, просто ужас. Поживете с мое…

— У меня еще никогда не было девушки, — сказал Пайл. — В настоящем смысле слова. Не было настоящего романа.

— Вы, американцы, слишком любите свистеть. У вас на это уходят все силы.

— Я ни с кем так откровенно не говорил.

— Вы еще молоды. Вам нечего стыдиться.

— А у вас, наверно, была уйма женщин, Фаулер?

— Что значит «уйма»? Четыре женщины — не больше — были мне дороги… или я им. Остальные сорок с лишним… просто диву даешься, к чему это! Ложные представления о гигиене и о том, как нужно вести себя в обществе.

— Вы уверены, что они ложные?

— Хотел бы я вернуть те ночи. Я ведь все еще влюблен, Пайл, а уже здорово поизносился. Ну, конечно, дело было еще и в самолюбии. Не сразу перестаешь гордиться тем, что тебя желают. А впрочем, один бог знает, чем тут гордиться: кого только вокруг не желают!

— А вам не кажется, Томас, что у меня что-то не в порядке?

— Нет, Паял.

— Я вовсе не хочу сказать, что мне этого не нужно, Томас, как и всякому другому. У меня нет… никаких странностей?

— Не так уж нам это нужно, как мы делаем вид. Тут огромную роль играет самовнушение. Теперь-то я знаю, что мне никто не нужен, кроме Фуонг. Но такие вещи узнаешь только с годами. Не будь ее, я легко прожил бы год без единой бессонной ночи.

— Но она есть, — произнес он чуть слышно.

— Начинаешь с распутства, а кончаешь, как твой прадед, храня верность одной-единственной женщине.

— Должно быть, глупо начинать, сразу с конца…

— Нет, не глупо.

— По статистике комиссии Кинси такие случаи не встречаются.

— Тем более это не глупо.

— Знаете, Томас, мне очень приятно, с вами беседовать. И теперь мне совсем не страшно.

— Нам тоже так казалось во время «блица», когда наступило затишье. Но их самолеты всегда прилетали снова.

— Если бы вас спросили, что вас больше всего в жизни взволновало как мужчину?..

Ответить на это было нетрудно.

— Однажды я лежал ранним утром в постели и смотрел, как расчесывает волосы женщина в красном халате.

— Джо говорит, что у него это было тогда, когда он спал одновременно с китаянкой и негритянкой.

— И я мог сочинить что-нибудь в этом роде, когда мне было двадцать лет.

— Ему пятьдесят.

— Любопытно, сколько лет ему дали в армии по умственному развитию?

— Девушка в красном халате была Фуонг?

Я жалел, что он задал мне этот вопрос.

— Нет, — сказал я, — та женщина была раньше. Когда я ушел от жены.

— Что с ней случилось?

— Я ушел и от нее.

— Почему?

В самом деле, почему?

— Когда мы любим, мы глупеем. Меня приводило в ужас, что я могу ее потерять. Мне показалось, что мы начинаем охладевать друг к другу… Не знаю, было ли это так на самом деле, но меня мучила неизвестность. Я поспешил к финишу, как трус, который со страху бросается на врага и получает за это орден. Я хотел преодолеть смерть.

— Смерть?

— Это было похоже на смерть. Потом я уехал на Восток.

— И нашли Фуонг?

— Да.

— Но с Фуонг у вас этого уже не было?

— Нет, не было. Видите ли, та, другая, меня любила. Я боялся потерять любовь. Теперь я всего лишь боюсь потерять Фуонг. — К чему я это сказал? Он вовсе не нуждался в том, чтобы я его поощрял.

— Но ведь она вас любит?

— Не так, как надо. Это не в их характере. Вы убедитесь на собственной шкуре. Почему-то принято называть их детьми. Это — пошлость, но у них и в самом деле есть что-то детское. Они любят вас за доброту, за уверенность в завтрашнем дне, за ваши подарки; они ненавидят вас за то, что вы их ударили, за несправедливость. Они не понимают, как можно войти в комнату и влюбиться с первого взгляда. Для стареющего человека, Пайл, это очень отрадная черта, — Фуонг не сбежит от меня, если дома ей будет хорошо.

Я не хотел причинять ему боль. Я понял, что ее причинил, когда он сказал мне с плохо скрываемой злостью:

— Но ей могут предложить еще большую доброту или еще большую уверенность в завтрашнем дне; и она это предпочтет.

— Возможно.

— Вы этого не боитесь?

— Не так, как я боялся с другой.

— А вы вообще-то ее любите?

— Да, Пайл, да. Но только раз в жизни я любил иначе.

— Несмотря на сорок с лишним женщин, которые у вас были, — огрызнулся он.

— Уверен, что это меньше нормы, установленной Кинси. Знаете, Пайл, женщины не любят девственников. И я не уверен, что мы любим девственниц, если не склонны к патологическим извращениям.

— Я вовсе не хотел сказать, что я девственник.

Все мои разговоры с Пайлом принимали в конце концов нелепый оборот. Потому ли, что он был таким простодушным? Он не умел обходить острые углы.

— Можно обладать сотней женщин, Пайл, и все же оставаться девственником. Большинство ваших солдат, повешенных во время войны за изнасилование, были девственниками. В Европе их у нас не так много. Я этому рад. Они причиняют немало бед.

— Я вас просто не понимаю, Томас.

— Не стоит объяснять. Да и тема мне порядком наскучила. Я уж в том возрасте, когда половой вопрос интересует меньше, чем старость или смерть. Проснувшись, я думаю о них, а не о женском теле. Мне не хочется на старости лет быть одиноким, вот и все. О чем бы я стал заботиться? Лучше уж держать у себя в комнате женщину… даже такую, которую не любишь. Но если Фуонг от меня уйдет, разве у меня хватит сил найти другую?

— Если это все, для чего она вам нужна…

— Все? Подождите, пока вам не станет страшно прожить последние десять лет одному, с богадельней в конце пути. Тогда вы начнете кидаться из стороны в сторону, даже прочь от той женщины в красном халате, — лишь бы найти кого-нибудь — все равно кого, кто останется с вами до самого конца.

— Почему бы вам не вернуться к жене?

— Не так-то легко жить с человеком, которого обидел.

Автомат дал длинную очередь, — не дальше, чем за милю от нас. Может, какой-нибудь нервный часовой стрелял по собственной тени, а может, началась новая атака. Я надеялся, что там атака, — это повышало наши шансы.

— Вы боитесь, Томас?

— Конечно, боюсь. Всеми фибрами души. Хотя разумом понимаю, что лучше умереть именно так. Вот почему я и приехал на Восток. Смерть не отходит тут от тебя ни на шаг.

Я поглядел на часы. Было уже одиннадцать. Еще восемь часов такой ночи, и можно будет отдохнуть. Я сказал:

— Кажется, мы переговорили обо всем на свете, кроме бога. Лучше оставить его на предрассветный час.

— Вы ведь не верите в бога?

— Не верю.

— Если бога нет, для меня все на свете бессмысленно.

— А для меня все бессмысленно, если он есть.

— Я как-то читал книгу…

Я так и не узнал, какую книгу читал Пайл (по всей видимости, это не были ни Йорк Гардинг, ни Шекспир, ни чтец-декламатор, ни «Физиология брака», скорее всего — «Триумф жизни»). Прямо в вышке у нас послышался голос — казалось, он раздается из тени у люка — глухой голос рупора, говоривший что-то по-вьетнамски.