Возвращение седьмого авианосца - Альбано Питер - Страница 36

Его остановил ошеломляющий удар руки в перчатке, которая так быстро прошлась по его щеке, что у него даже не было времени пригнуться или хотя бы уклониться от удара. Глаза Брента сразу же вспыхнули, во рту появился солоноватый привкус крови — была рассечена губа. Отступив назад и вбок, он встал в стойку и поднял к груди сжатые кулаки, в нем клокотала ярость, отпустившая все тормоза.

Но между двумя врагами оказался Марк Аллен, растолкавший их в разные стороны, а адмирал Фудзита крикнул:

— Хватит! Смирно, а не то оба окажетесь в кандалах.

Медленно повернувшись к адмиралу, Нобутаке Коноэ спросил:

— Мы можем решить наш вопрос, адмирал?

— Да, лейтенант. Он должен быть решен на благо «Йонаги».

Ярость продиктовала Бренту ответ.

— Я согласен.

Злобные глаза повернулись к Бренту.

— С разрешения адмирала я буду ждать тебя в храме Вечного Блаженства в пятнадцать ноль-ноль.

— С удовольствием, лейтенант.

— Вы свободны, — резко бросил Фудзита.

— Можно еще вопрос, адмирал? — спросил Коноэ, когда американцы выходили.

После того как дверь захлопнулась, летчик изложил свою просьбу, которая потрясла даже Хироси Фудзиту.

Брент вошел в храм Вечного Блаженства один. Поскольку из Триполи, Бенгази, Каира, Тель-Авива, Рима, Лондона и Вашингтона обрушился шквал сообщений, полковник Бернштейн и адмирал Марк Аллен помчались в помещение шифровальной службы помочь лихорадочно работающим специалистам, пообещав прийти в храм, как только тайна лавины сигналов будет разрешена.

— Англичане, они должны быть в Средиземном! — крикнул Аллен, пробегая по коридору мимо Брента. — Извините, Брент! Извините!

Было 15:00, и энсин в одиночестве спустился в подъемнике на ангарную палубу. Десятки механиков отложили свои инструменты, когда двери подъемника открылись. Они ждали его.

Храм, обшитый неокрашенной фанерой, занимал значительное пространство в передней части ангарной палубы по правому борту. Подобного места Брент никогда не встречал на военных кораблях, сюда он заходил лишь однажды, чтобы взять прах отца и перевезти его в Арлингтон. Тут отсутствовали неф, сиденья, алтарь. Вместо них вдоль стен тянулись полки, где в белых ларцах с иероглифами хранился прах умерших и погибших. Там и сям между ларцами находились изображения богов и золотые фигурки Будды. Пол был устлан белой тканью, а в центре храма бросался в глаза помост, тоже покрытый такой же тканью. В храме находились свыше сотни офицеров, стоявших по ранжиру: адмирал Фудзита, капитан второго ранга Масао Кавамото, подполковник Мацухара, капитан третьего ранга Ацуми. Все собравшиеся молчали, как молчали и техники, возившиеся с самолетами. Но вся работа прекратилась, как только американский офицер вошел в храм. За ним последовали механики, однако они остались снаружи большой безмолвной группой вымуштрованных десятилетиями дисциплины людей. На помосте находилась коленопреклоненная фигура человека в ниспадающем свободными складками белом одеянии с широкими крыльями из пенькового полотна, который сосредоточенно молился. Волосы человека были стянуты в узел на затылке. Это был Коноэ.

Брент ошарашенно остановился.

Не давая возможности Бренту сказать что-либо, Коноэ резким, заполнившим всю ангарную палубу голосом прогремел.

— Добро пожаловать, янки, — сказал он, вставая. — Скоро мы увидим, мужчина ты или нет.

— Я здесь. Чего тебе еще надо?

— Мужества! Решительности!

— Я пока спину никому не показывал.

— Сказано по-самурайски, — удовлетворенно произнес Коноэ и протянул руку. — Проходи, энсин. Сюда. — В его голосе не было угрозы. — Брент остановился у помоста. — Сюда, вверх. — Американец осторожно ступил на помост, его кулаки сжались, мышцы напряглись. Брент почувствовал, как у него участился пульс и как внезапно пересохло горло.

— Ты отказал мне в моей судьбе как самураю.

— Я уже многократно слышал это.

— Моя карма может быть восстановлена, а дух найти свое успокоение рядом с предками.

— Мы будем драться: или ты убьешь меня, или я убью тебя. Третьего не дано.

— Или сеппуку.[14]

Произнесенное слово заставило Брента вздрогнуть. Американцы ошибочно обозначали ритуальное лишение себя жизни с помощью кинжала словом «харакири» — японским жаргонизмом, обозначавшим вспарывание живота. Не потому ли стоявший напротив него человек был в белом одеянии. Разумеется, самурайский ум оправдывал харакири. Коноэ навлек на себя гнев Фудзиты, когда он проигнорировал появление бомбардировщиков и истребителей с Островов Зеленого Мыса. К этому добавилось унижение, полученное в поединке с Брентом. Оно также могло быть смыто кровью, принесенной на острие кинжала. И, наконец, происшествие на мемориале «Аризона». Коноэ был младшим офицером и взял вину на себя. В понимании Брента, это было несправедливо, но он знал, что, по японским меркам, Коноэ отвечал за происшедшее. Он слышал, как ранее адмирал Фудзита отверг просьбы летчика о самоубийстве. Но «Йонага» получил новое охранение. Англичане своим появлением в Средиземном море связали руки Каддафи, и теперь казалось, что хорошо защищенному авианосцу в Тихом океане ничто не угрожает. И даже Фудзита не мог противостоять требованиям самурайской чести. В конце концов ведь все офицеры были сотканы из одного материала.

— Для этого я тебе не нужен, — произнес энсин, собираясь уйти.

— Нужен. Ты будешь моим кайсяку.

— Твоим кем?

— Моим, как вы говорите, секундантом. Тебе дадут меч, и если я буду действовать нерешительно…

— Э-э, нет. Не получится. — Брент снова собрался уйти, и снова Коноэ остановил его.

— Ты говорил, что никогда никому не показывал спину.

Брент посмотрел в черные глаза, сверкавшие как антрацит в глубокой шахте.

— Да! Это так. Но…

— Но это будет большим испытанием для твоего мужества, чем для моего. Я — японец. Могу принять, нет, даже устремлюсь с радостью к смерти, но ты, ты подвергнешься жестокому испытанию.

Брент глянул на адмирала Фудзиту.

— Это его право, и он поступает так только с моего разрешения, — ответил тот. — В нашем понимании, вы победили лейтенанта и должны ему его смерть. И если вы будете его кайсяку, это очистит его карму. Помните, от кайсяку не ждут убийства.

— Но если он не решится?

— Вы знаете лейтенанта Коноэ. Вы полагаете, что у него не хватит мужества? Решимости? Он не задумываясь вспорет себе живот.

— Прошу, энсин. Как офицер, как человек слова, прими на себя эту обязанность, — взмолился Коноэ.

— Но я должен буду использовать меч.

— В конце. Когда я закончу. Сюда… — Коноэ указал на пучок волос на затылке. — Ты должен метить сюда.

— Банзай! Банзай! — раздались крики в толпе, и Брент почувствовал, как его начинает охватывать возбуждение. Он начал понимать. Брент открыл рот, но кто-то в нем заговорил помимо его воли, он сам не поверил своим словам.

— Хорошо, — раздался его собственный голос. Еще крики «банзай».

Огонь в глазах Коноэ стал лихорадочным, он сжал руку энсина с твердостью, порожденной безумием, и заговорил с торжественным уважением:

— Благодарю вас, энсин Росс. Благодарю вас. Вы проявляете настоящий самурайский боевой дух ямато. Ваши обязанности просты. — Жестом Коноэ указал на капитана второго ранга Кавамото, державшего на белой шелковой подушечке блестящий кинжал, длиной не менее десяти дюймов.

— После моей молитвы вы вручите мне вакидзаси.

— Кинжал?

— Да. Потом кавторанг Кавамото передаст вам свой меч. Будьте справа от меня, пока я не закончу.

— Как я об этом узнаю? — Брент чувствовал себя как человек, который очнулся посреди сна. Он правда согласился на это? Во что он превращается? Может, они все сумасшедшие, а теперь и его надо лечить?

— Я начну здесь. — Коноэ указал на левую часть живота. — Пройду лезвием по горизонтали, чтобы открыть «хранилище ума», затем вверх вправо. Когда вы увидите, что лезвие вышло, вы должны обезглавить меня одним точным ударом. — Его глаза скользнули по широким плечам американца. — Одна из причин, по которой я выбрал вас, — это ваша огромная сила. А сейчас возьмите вакидзаси у Масао Кавамото, а я начну молиться.