Ожидание - Журавлева Зоя Евгеньевна - Страница 8

Он уже на втором этаже был, вдруг сверху кричат: «Молодой человек, обождите!» Дедушка сразу понял, что это ему. А санитарка даже смутилась: «Ой, — говорит, — простите! Я думала, вы будете сын…» — «Ничего, — говорит дедушка. — Я не обиделся». Она засмеялась, говорит: «Больная мальчика велела Всеволодом назвать. Вы запомнили? Всеволодом». — «Запомнил, — сказал дедушка. — Это я запомню».

И брата Всеволодом сразу назвали.

— Нет, ты при детях скажи, — говорит дедушка. — Откуда Всеволод, почему Всеволод? Пускай дети это знают!

— А они уже сто раз знают!

— Знаем, знаем, — говорят все: дядя Гена, тётя Лера, мой двоюродный брат Алёша, братья Андрюша и Серёжа. И дядя Владик тоже кивает.

— В честь бабушкиного друга, — говорю я.

У бабушки в детстве был друг — Всеволод. Он прямо из деревни на фронт ушёл, добровольцем, и его убили. Это ещё в гражданскую войну было, вот когда. Никто эту войну не помнит — ни дядя Гена, ни тётя Лера, ни моя мама. Даже мой папа, наверное, не помнит.

— Вот именно, — говорит дедушка. — В честь Севки ты назвала. Значит, ты только о нём все эти годы и думала.

— А как же, — соглашается бабушка. — Думала. Что же мне, только о тебе думать? Сорок третий год с тобой мучаюсь. Нагляделась! Скажи спасибо, что замуж пошла…

— Чего же ты пошла? — говорит дедушка.

— А по дурости, — смеётся бабушка. — А ты думал, по любви?!

— По любви! — кричит мой брат Андрюша.

— Нет, по любви! — кричит мой брат Серёжа.

— Бабушка, по любви! — кричу я.

И Всеволод тоже что-то кричит. Но не слышно. Дядя Гена так хохочет! Он на диван повалился. Ардальон едва выскочил из-под дяди Гены. Тётя Лера тоже смеётся. И дядя Владик. Даже мой старший брат Алёша, который всегда читает, отложил книгу и смотрит, что у нас случилось. И тоже смеётся.

Мы все знаем, что бабушка пошла за дедушку как раз по любви: Ей кругом говорили: «Аня, только за этого голодранца не выходи!» А она всё равно вышла. Ей говорили: «Что ты делаешь? Он же абсолютно жить не умеет! У него штанов путных нет!» А бабушка вышла. Между прочим, штаны у дедушки были. Серые брюки. Домотканые, теперь таких и нет. Хочешь, да не купишь! А у дедушки они были. Он свои брюки на ночь клал под матрац, чтобы утром брюки были как новые. Утюга у дедушки, конечно, не было. А если б у него даже был утюг, всё равно включить его некуда. Интересно, куда бы дедушка свой утюг включил? У них в деревне электричества не было! А потом они переехали в город.

Дедушка в общежитии поселился, а бабушку туда не пустили. В общежитии с детьми не полагается жить. А куда же она Шурочку денет? У них уже была Шурочка, как раз родилась. И бабушка снимала угол у дворничихи. Она до сих пор удивляется, как дворничиха её пустила с ребёнком. Добрая была! А бабушка даже забыла, как её имя. И дедушка не помнит. Он вообще с трудом может себе представить, как они тогда жили. Нелёгкое было время! Дедушка жил в общежитии с тремя товарищами, и на четверых у них были одни сапоги. Как они эти сапоги берегли, смешно вспомнить. Через весь город ходили в институт босиком.

— Ничего, в городе не колко, — смеётся бабушка.

— Можно на автобусе доехать, — говорит мой брат Андрюша.

— Или на трамвае, — говорит мой брат Серёжа.

— На метро! — кричит Всеволод. — Дедушка, на метро!

— На худой конец, просто в такси, — вставляет тихонечко тётя Лера.

Она всегда тихо говорит. А мы все прямо орём, так тётя Лера считает. У нас такая громкая порода, ничего не поделаешь.

Это сейчас взяли моду — за два квартала ездить. А чтоб ноги окончательно не отсохли, придумали себе туризм. Двести километров пробегут в отпуск и одиннадцать месяцев опять сиднем сидят. Надо ходить каждый день! Вот дедушка ходил каждый день через весь город и сапоги нёс под мышкой. Чтоб они не изнашивались. А уж перед институтом эти сапоги надевал и шёл в сапогах на экзамен к профессору. Сапоги на дедушке просто пели!

— Раз ты такой идейный противник туризма, — сказал дядя Гена, — что же ты каждый год всю школу с собой таскал: то в горы, то к морю? Вон и меня с толку сбил. И Владьку.

— Прошу не припутывать, — сказал дядя Владик. — Альпинизм — совсем другое дело. Это спорт смелых, а не ленивых!

— Ах ты мой скромник! — сказала бабушка и погладила дядю Владика по голове.

— Дачи не было, вот и бегал, — засмеялся дедушка. — А теперь я частный собственник, мне ничего не надо.

— Знаем мы, чего тебе надо! Телефон-то припрятал? Я хотела в книжку переписать, а уже нет.

— Какой телефон? — сказал дядя Владик. И ухватил бабушку за руку: — Дай давление тебе смеряю, для порядка.

— Нет у меня давления! — рассердилась бабушка. И отняла свою руку у дяди Владика. — Он знает какой…

— Ну, мама, дай померяю, ну что тебе стоит, — смешно заныл дядя Владик. — У меня же практики не хватает, честное слово! Ну какой же я буду врач? Всякого врача в его собственном доме на части рвут — там колет, тут жжёт. Каждый врач в своём дому — человек. А у нас все здоровые, как лошади, только брыкаются!

— А ты ещё не врач, — засмеялась бабушка.

— Всё равно теперь буду, куда уж деваться, — заныл дядя Владик. — Меня, между прочим, все хвалят, говорят, я такой способный…

— Сам не знаю, куда этот телефон подевался, — сказал дедушка. — Я даже и взглянуть не успел. Впрочем, он мне не нужен.

— Что за телефон-то? — спросил дядя Гена.

— Ты же его в пиджак положил, — напомнила я дедушке. — Во внутренний карман. Принести?

— Спасибо, Саня, не надо, — сказал дедушка.

— Ой, не могу, — сказала бабушка. — Врёшь ты, как маленький. А ведь тебе, говорят, семьдесят лет в обед?

— Подумаешь! — сказал дедушка. — И тебе когда-нибудь будет! Нашла чем попрекать.

— Вы меня заинтриговали, — сказал дядя Владик. — Объясните толком, что за таинственный телефон?

— А-а, ерунда! — отмахнулся дедушка.

— Конечно, — сказала бабушка. — Просто отец наш хочет работу сменить. Тут ему очень тихо, сами понимаете…

— Очень интересно, — сказал дядя Владик. — Да, кстати, я ведь трубку захватил, хочу твоё сердце послушать.

— Ещё чего! — сказал дедушка. — Тоже мне — профессию выбрал! Закончил бы, как люди, политехнический, глядишь, хоть канализацию бы на дачу провёл. А то бросаешься на людей!

Мне даже жалко дядю Владика стало. Он же учится. А бабушка с дедушкой прямо дотронуться до себя не дают. Я к дяде Владику подошла и тяну его за рукав.

— Что, Саша? — говорит дядя Владик.

Я рот пошире открыла и на него смотрю. Нет, не понимает.

— Глотать больно, — говорю я.

Дядя Владик обрадовался. Стал сразу мне шею щупать, под подбородком. «А тут? А так?» Я по очереди ему говорю: да, нет, опять да, снова нет. Чтоб ему интереснее было щупать. Потом ложкой мне в рот полез. Никакого, конечно, удовольствия, но я терплю. Пусть ему будет практика, раз все такие.

— Интересный случай, — говорит дядя Владик.

Всё-таки заинтересовался.

— Давно болит? — спрашивает.

— Ага. Уже несколько дней.

— От холодного? Или от горячего тоже?

— От всякого, — говорю я. И чувствую, как у меня в самом деле начинает в горле болеть.

— А от колючего? — говорит бабушка.

— Как это? — удивилась я.

— Да вроде ты всё утро из крыжовника не вылезала. Или мне показалось? Хруп на весь участок стоял.

— Точно, — подтвердил дедушка. — Кусты теперь голые.

— Они опять нарастут. И, к твоему сведению, крыжовник совсем не колючий! Я же не ветки ем. Что я, Мямля? Он просто лохматый и твёрдый…

— Придётся с недельку полежать, — вдруг говорит дядя Владик. — Ничего не поделаешь. Сейчас я лекарство выпишу.

— А не заразное? — беспокоится тётя Лера.

— Время покажет, — говорит дядя Владик. — Но лучше всё-таки изолировать. Можно на террасе пока её положить…

Вот это да! Я его пожалела, а он меня изолировать хочет. Я как закричу:

— Уже не болит!

— Так сразу? — удивляется дядя Владик. — Я, конечно, способный врач. Но чтобы до такой степени… Нет, не может быть.