Подвиг Ширака - Жандарбеков Булат - Страница 50

В области Гандутавы Вивана нагнал Фардуха, и в седьмой день месяца вияхна развернулось генеральное сражение. Об ожесточенности этого сражения говорит то, что почти все войско полегло на поле битвы, не дрогнув и не отступив. Фардух с немногими всадниками сумел спастись, уйдя от погони, и укрыться в крепости Аршада. Он надеялся здесь отсидеться, набрать новых воинов-повстанцев для грядущих битв во имя свободы. Но страх немилости Дария придал неожиданную прыть Виване. Ему стало известно, что Дарий, несмотря на свою молодость, очень крут и решителен. Со своих постов полетели сатрапы: Вавилона — Аспатин, Армении и Каспианы — армянин Дадаршиш и другой Дадаршиш, только уже перс, властелин могущественной и прекрасной Бактрии. Мало того, Дарий осмелился сместить самого Гистаспа, своего отца, отняв у него обильную Маргиану и сделав его сатрапом знойной Парфии. Но если своего отца он снял после того, как Гистасп не смог справиться с восстанием в Маргиане и сам чудом уцелел, то с персом Дадаршишем, сатрапом Бактрии, Дарий поступил вероломно. Посулив Дадаршишу за помощь Гистаспу в усмирении Маргианы впридачу к Бактрии еще и богатую Согдиану, Дарий, после того как Дадаршиш с чрезмерным рвением подавил восстание Фрады, утопив его в крови, отозвал, якобы для награждения, ретивого наместника ко двору и... оставил его при себе! Бактрию получил Мардоний, сын Гобрия. А ведь Дадаршиш должен был понять, что ни один царь не потерпит возле себя столь могущественного сатрапа, объединившего под своей властью могучую Бактрию и богатую Согдиану, но жадность взяла верх, и он сглотнул жирного червяка на крючке и попался на удочку молодого царя.

Вивана старался всеми силами заслужить расположение Дария и поэтому не мешкая приступил к осаде Аршада. Раз за разом посылал своих сарбазов на приступ сатрап Арахозии и наконец, сломив сопротивление малочисленного гарнизона, овладел последним оплотом повстанцев в Арахозии. Тяжело-раненный, Фардух попал в плен и был отправлен с немногими оставшимися в живых сподвижниками к Дарию на расправу.

С движением Вахъяздата, охватившим обширную Арахозию и саму Персию — удел Ахеменидов, было покончено. И лишь отголоски слышались то тут, то там и жестоко подавлялись. Племя германиев уцелело, но вольный дух, зарожденный Вахъяздатом, не угас в сердцах германцев и после долгой борьбы за свободу строптивое племя, покинув свою отчизну, ушло далеко-далетот родных краев, чтобы, пройдя через все испытания, основать свое могучее государство.

В город Увадайчайя, находящийся в Персии, где томился в заключении под охраной крепкой стражи Вахъяздат со своими ближайшими сподвижниками, прибыл сам Дарий. Среди соратников Вахъяздата не было самого главного, самого близкого и самого активного, не было Доро. После поражения под горой Парга Доро, считая себя виновником этого поражения и неминуемой гибели Вахъяздата, закололся ханжалом.

Вахъяздат и сам позабыл где он родился, но злопамятный Дарий выяснил это и, узнав, что город Увадайчайя — родина его кровного и заклятого врага, решил казнить смутьяна там, где он появился на белый свет. Это была тонкая и коварная месть.

На обширной городской площади — майдане, установили легкий походный трон царя Персии под пурпурным балдахином и, окружив майдан тремя рядами "бессмертных", согнали весь городской люд. Конечно, заранее было подготовлено и место казни.

На площадь вывели обреченных повстанцев. Избитые, израненные, в жалких лохмотьях, они едва передвигали ноги, подгоняемые уголками острых копий.

Отделив от остальных узников, Вахъяздата подвели к сидящему на походном троне Дарию. Царь, прищурясь, долго смотрел на своего пленника, словно бы припоминая, кто это?

— Ну, здравствуй, пати-кшаятия, кажется, так именовал ты себя когда-то? — с сарказмом спросил, не скрывая торжества, Дарий.

Дарий был еще молод, и поэтому зачастую напускное величие слетало с него и подлинные чувства, часто вопреки его желанию, явно проступали сквозь напускное. Это впоследствии величие станет для поистине великого повелителя стран и народов столь же естественным, как дыхание для человека.

Вахъяздат переступил с ноги на ногу, звякнув оковами, и насмешливо ответил:

— Если ты забыл когда, то я могу напомнить. Это было тогда, когда я, пати-кшаятия, повелел высечь тебя дворцовой страже, как вестника черной вести — смерти царя Камбиза. Вспомнил, сын Гистаспа?

Дарий подскочил, как подброшенный.

— Ло-о-о-ожь!!!

Оглянувшись, увидел, как прятали ухмылку придворные. Взвился в гневе.

— Казнить! Посадить на кол! Всех!

Кол, словно раскаленный, вошел, разрывая внутренности, и дикая боль пронзила всего Вахъяздата, нестерпимо сверля мозг. "Выдержать!" — молил себя в своем угасающем от невыносимой боли сознании Вахъяздат. "Только не кричать!" — мысленно твердил он, и его рот скривился в страдальческом беззвучном крике...

Фрада

Окруженная пустынями Маргиана предстает сказочным оазисом. Богатые виноградники являются для той поры наиболее ярким признаком плодородия земли. А в Маргиане встречались виноградные лозы, ствол которых с трудом могли обхватить двое мужчин и гроздья которых достигали длины в два локтя! Персидские цари были готовы скорее пожертвовать Парфией, Гирканией, Каспианой и даже Арменией, чем этим удивительно плодородным краем. Но на этой богатой земле жили в своем большинстве очень бедные люди, так как дань с этого благодатного края взымалась огромная — много больше, чем с других подвластных Ахеменидам стран, за исключением Вавилона и Индии. Даже Египет платил меньше, чем Mаргиана. Поэтому с вполне понятным воодушевлением был воспринят маргианцами указ благородного Бардии об отмене на три года податей и воинской повинности. И не только бедными, но и состоятельными, потому что вместо казны персидского царя огромная прибыль стала оседать в сундуках местных богачей — торговцев и ростовщиков. Весть об убийстве благородного Бардии всколыхнула всю Маргиану. Наступило время тревожного ожидания. По-прежнему жить уже никто не хотел. Достаточно было искры, чтобы запылал пожар. И случай высек эту искру.

Началось все на базаре. Но сначала было все, как всегда. Гудел южный базар. В тысячи голосов. Ибо кричали все. Купцы, погонщики, водоносы, нищие, продавцы, покупатели и просто любопытствующие. Все это слилось воедино. Базар гудел, толкался, кишмя кишел, качаясь из стороны в сторону и взметая пыль прямо в поднебесье. Разнообразие запахов щекотало ноздри. Все старались перекричать не только друг друга, но и, казалось, весь базар в самозабвенном азарте. И вдруг, хотя этого поначалу и не заметили, в одном месте базар притих. Потом в другом месте оборвался шум, в третьем... И вот весь базар словно оцепенел, и только ослы заревели "иа-иа-иа", удивившись внезапно наступившей тишине. Парализующее впечатление на базарный люд произвело появление... сборщиков податей и пошлины. После указа царя Бардии они, зная о чувствах, которые к ним испытывает народ, как-то незаметно исчезли из глаз неведомо куда. А вот теперь неведомо откуда, словно из-под земли, выросли и, по-хозяйски раздвигая онемевшую толпу, направились в торговые ряды. Когда прошла оторопь, народ задвигался и негодующе зашумел, загудел, взорвался криками. Но сборщики, привыкшие ко всеобщей ненависти, и бровью не повели. Они и не пытались добиваться всенародной любви к себе. Что в ней? Из нее одежды не сошьешь. Пусть ненавидят, пусть боятся, но пусть исправно платят подати и пошлины, вот тогда не только одежду можно сшить, но и свой бездонный карман набить.

Когда горшечник Фрада отказался уплатить пошлину, ссылаясь на указ царя Бардии, кривой, а потому особенно злобный сборщик вытянул горшечника плетью со словами: "Вот, тебе мой указ, скотина!" Вспыливший Фрада не пожалел свой самый лучший и самый звонкий кувшин и опустил его на голову кривого сборщика со словами: "Возьми его себе, кривой шакал!" Ко всем своим достоинствам кувшин обладал еще и увесистостью, а поэтому сборщик рухнул наземь, обливаясь кровью.