Подвиг Ширака - Жандарбеков Булат - Страница 5

Хозяин постоялого двора даже перестарался. Когда знатные господа проходили в свое отведенное для совместной еды помещение через общую харчевню под навесом, она была пуста. Услужливый хозяин выгнал всех своих постояльцев и посетителей на обширный, прокаленный солнцем двор.

Но в самой трапезной, правда несколько поодаль, расположился сотник Датхиа с двумя своими помощниками. Он рассчитывал на свой тонкий слух и зоркий глаз, но разве мог простой сотник соперничать с искушенными в хитросплетениях дворцовых интриг царедворцами. Внутренне насмехаясь над лазутчиками, а внешне молчаливые и величественные, они, казалось, не обращали внимания не только на сарбазов, хозяина, но и друг на друга. Но простой взгляд, невзначай оброненное слово, дрогнувшая бровь заменяли им целые фразы. Но неожиданно оказалось, что свидание, которого они так ждали, чтобы высказаться, посоветоваться, объединить если надо, усилия, стало свиданием разногласия и даже раздора. Вечный интриган Крез передал самым невинным способом свое тайное мнение: Камбиз опасен! Гобрий густо перча жареного барашка, сообщил, ничего при этом не говоря, что он согласен с Крезом и предлагает заменить злобного и не популярного Камбиза благородным и популярным Бардией. Но Гистасп заартачился. Конечно, не из-за верноподданнических чувств, а из реальных соображений. После разговора с Дадаршишем, который явно выделял из всей тройки опальных друзей Гистаспа, новый сатрап Маргианы понял, что сатрап соседней богатой, многолюдной Бактрии ищет с ним дружбы, а это в корне меняло положение. Союз двух сказочно богатых, известных плодородием своих земель и трудолюбием населения сатрапий превращает Гистаспа в одного из могущественных людей Персии и в свете этого — старая дружба, вопреки поговорке, стала уже на глазах покрываться разъедающей ее ржавчиной с необыкновенной быстротой. И действительно, что им терять, этим бывшим друзьям? Крезу уже не подняться из праха, а Гобрий... Конечно, Гобрий связан родственными узами и очень бы пригодился, но он едет к Томирис и по всей вероятности на верную смерть... Он потому и рискует, что ему теперь уже нечего терять! Сейчас мои “друзья” бессильны и все надежды возлагают только на меня — на мою сатрапию, казну и войско. Хороши друзья — нечего сказать! Вишь как насели! Ну а если вдруг, чего только на свете не бывает, Гобрий вернется целым из когтей царицы кочевников? Тоща переменчивый Камбиз может вернуть свое расположение к человеку, привезшему священный прах его отца, и Гобрий при своей злопамятности, может навредить мне за сегодняшний день, если я озлоблю его резким отказом. Но вернуться от Томирис он может только в том случае, если царица массагетов в неведении о том, кто же приложил руку к гибели Рустама и, что еще опаснее, к смерти сына царицы — Спаргаписа! Об этом стоит подумать. Ведь если Маргиана далека от Камбиза, то она всего в одном прыжке от хищной Томирис. Так; может быть, купить благорасположение грозной царицы, доведя до ее сведения — кто же одни из главных виновников гибели Рустама и Спаргаписа, и, накормив ненасытную Томирис бедным Гобрием, отвратить ее от нападения на Маргиану? По крайней мере, когда в моем колчане есть отравленная стрела против Горбия и я могу убрать его без помех, надо... сохранить с ним дружбу.

И Гистасп, чтобы увести разговор, обратил внимание собеседников на этого олуха Датхиа, который, что-то заподозрив, насторожился, а поэтому надо отложить столь важный, но немой разговор на самый сладкоречивый по возвращении Гобрия от Томирис. И Крез, и Гобрий прекрасно понимали причину колебания Гистаспа и, наседая на него, знали, что, будь они на месте Гистаспа, поступили бы точно так же. Теперь, когда Гистасп предложением отсрочки дал завуалированный отказ, Крен и Гобрий отступили, потому что без Гистаспа их опасная затея становилась бессмысленной. За дастарханом наступило тягостное молчание, потому что друзья прервали и немой разговор между собой.

Вдруг послышался шум. Дверь распахнулась, и в трапезную ворвался человек в странном одеянии — какой-то смеси персидского, мидийского, эллинского, на ногах мягкие сапожки кочевника, а на голове сакская островерхая шапка. Вслед, цепляясь за этого человека, втащился и хозяин постоялого двора, сердито выговаривая:

— Нельзя, сарбаз, нельзя! Здесь важные господа.

— Прочь, варвар! Убери свои грязные лапы! Я сам важный господин — военачальник самого Кира!

Недовольные шумом и тем, что их потревожили, вельможи окинули высокомерным взглядом наглеца, нарушившего их покой, и... чуть не вскрикнули! С огромным усилием сдержавшись, они переключили свое преувеличенное внимание на еду, внутренне трясясь от нетерпения. Они заметили; как насторожился Датхиа, а если чего-то очень хочется, то главное — не показывать этого.

Изумленный холодным приемом своих боевых сотоварищей по многим походам и битвам, рослый грек обернулся и увидел в углу помещения стол с сидящими сарбазами, не сводящими с него настороженных глаз. Он понятливо улыбнулся и направился прямо к сарбазам.

— Эй, боевые друзья! Как я рад встрече с боевыми товарищами. Фанет; военачальник великого Кира, вернувшийся с того света, — угощает! Гуляйте, друзья, я плачу!

С этими словами Фанет; вытащив из-за пояса кошель, зачерпнул из него горсть серебра и швырнул хозяину постоялого двора.

— Тащи все лучшее, что имеется в твоем паршивом заведении, — я гуляю с моими боевыми товарищами.

— Ты сказал: “с того света”, грек, как тебя понимать? — настороженно спросил Датхиа.

— Эх, друзья; Что с того света, что из плена диких кочевников, все одно!

— Ты был в плену у массагетов? — спросил изумленный Датхиа, заметно смягчаясь. — И вернулся живым?

— Как видишь, славный воин.

— Но они говорят, варят пленных в своих котлах и съедают? — сказал один из сарбазов. — Или только персов, а греков не трогают?

— Враки! Пленных они не едят. С мертвых снимают кожу с головы вместе с волосами, а живых не трогают.

— А как ваш... повелитель? — тихо спросил третий сарбаз.

— Погиб как герой!

Если и была у присутствующих хоть какая-то надежда, то теперь она померкла окончательно. В это время служки хозяина харчевни начали вносить яства: жаренного на вертеле барашка, ячменную кашу, мясную похлебку, заправленную луком и требухой, телячьи языки, маслины, кувшин с просяной бузой. Сарбазы Датхия сразу же позабыли о своих обязанностях, у них разгорелись глаза, и они, потирая от нетерпения руки, судорожно глотали голодную слюну и бросали заискивающие, по-собачьи преданные взгляды на щедрого Фанета. Без войн и грабежей воины персидской армии, за исключением “бессмертных”, влачили жалкое полуголодное существование. Неожиданная возможность набить себе брюхо несказанно обрадовала сарбазов. У них давно уже бурчало в животе, так как они, жуя пропеченную лепешку и запивая ее тепловатой водичкой, изнывали от мук, глядя, как уплетают за обе щеки умопомрачительно изысканные блюда знатные господа, а их раздувшиеся ноздри щекотали невыносимо аппетитные запахи искусно приготовленных яств. Не удивительно, что сарбазы набросились на дармовое угощение, урча и поскуливая, как изголодавшиеся псы. Но Фанет заметил, что сотника ни на миг не покидает настороженность. Немного поколебавшись, грек вытащил из-за пазухи маленький мешочек и, подмигнув, потряс им перед сарбазами.

— Хаома? — выдохнул Датхиа.

Фанет только кивнул, и все наставления Дадаршиша враз вылетели из головы бравого сотника и вскоре, одурманенные хаомой, персидские воины, жадно поглощая пищу, бессмысленно улыбались, хихикали и несли околесицу.

Вельможи, которых трясло от нетерпения, с тревогой наблюдали, как соловел прямо на глазах Фанет. Но вот грек оглядел туманным взором своих застольников, выпрямился, встал с места и твердым шагом направился к старым товарищам.

— Фанет, Фанет... — шептал Крез, поглаживая руку грека и бросая опасливые взгляды на сарбазов.