Седьмой авианосец - Альбано Питер - Страница 19

Тогда Васильев думал не столько о службе, сколько о Наде, о теплых вечерах, когда они нежились на чистом песочке у моря, а ветер доносил звуки балалайки с танцплощадок соседних курортов. О ее теле — мягком, податливом. Если бы она тогда не забеременела! Он помнил, как удивил его приказ о переводе во Владивосток. Это было что-то из ряда вон выходящее! Но приказ спустили из канцелярии самого Мироненко, и нужно было его выполнять! Но Сибирь и то была бы лучше.

Как и все советские летчики-офицеры, Васильев был готов к глупости и некомпетентности рядового и сержантского состава. Недаром его подготовка включала изучение функционирования всех узлов самолета — как механической, так и электронной части. Но механики, с которыми он столкнулся во Владивостоке, по своей тупости могли дать сто очков вперед кому угодно во всей советской морской авиации. Офицеры поговаривали, что за этими молодцами дальше уже идут непосредственно ишаки. Андрей понимал, что его главная задача — уцелеть, выжить, и потому досконально изучил устройство двигателей, знал как действуют четыре спаренных пушки калибра двадцать три миллиметра NR3, и даже освоил радар, хотя в нем сам черт ногу сломит! Не проверив самолет от носа до хвоста, майор Васильев никогда не поднимался в воздух. И потому пока был жив…

Его штурман Оник Гукасян, сидевший в бронированном кресле в передней части самолета, был поистине дитя природы! Этот остолоп никак не мог сложить два двузначных числа. Но Андрей неплохо разбирался в штурманском деле и был готов довести самолет до базы, если бы компьютер вышел из строя. Что касается двух стрелков — казаха Турсуна Засураева и узбека Сади Бесхалатова — то эти кретины ухитрились бы не попасть даже по матушке-земле, даже если бы зафигачили по ней своими пушками. К счастью, грузину Гиви Джапаридзе нужно было только сидеть и таращиться на экран радара. Для этого ни ума, ни сноровки не требовалось, но если бы радар забарахлил, от Джапаридзе толка не было бы. Второй радарщик украинец Михаил Ковороденко, гордившийся званием оператора третьего класса, мог не только тупо пялиться на экран, но и обращаться с рацией. Хорошо, что кодирующее устройство работало исправно, превращая его грубый голос в четкую последовательность знаков.

Андрей был также политруком, отвечал за идеологическую благонадежность своего экипажа. Вообще-то, эти болваны разбирались в политике, как бараны в балете, но зловещий Комитет государственной безопасности был всегда начеку и всюду выискивал крамолу. Нельзя было поручиться, что кто-то из этих кретинов — Джапаридзе, Засураев или Бесхалатов — не служил стукачом и не доносил на своего командира. Впрочем, Васильев не особенно удивился бы, если бы сексотом оказался и его второй пилот. Между гэбэшниками и армией никогда не было братской любви, и майора Васильева пробирала дрожь при мысли о повальных арестах, пытках, «добровольных признаниях», показательных процессах и ночных расстрелах в знаменитой тюрьме на Лубянке. В тридцатых годах шквал репрессий обрушился на армию и уничтожил лучшие командирские кадры, из-за чего страна осталась беззащитной перед Гитлером. Кто знает, вдруг такое безумие повторится и сейчас. Так или иначе Васильев действовал по принципу «ешь пирог с грибами, а язык держи за зубами».

Майор еще раз покачал головой. Хмуро глянул на взлетную полосу. Господи, почему эти мудаки так медленно откликаются? Он нетерпеливо заерзал в кресле, потом сказал второму пилоту:

— Григорий, свяжись с КДП.[18]

Боканович кивнул, и Андрей услышал в наушниках его скучный голос:

— Контрольная? Это «сокол шесть-восемь». Просим разрешения на взлет.

— «Сокол шесть-восемь», — затрещало в наушниках после небольшой паузы. — Взлет разрешаю. Взлетная полоса — четыре. Ветер ноль-пять-ноль, десять метров, порывы до семнадцати. Как поняли?..

Боканович отозвался, потом взглянул на Васильева. Тот кивнул, убрал тормоз, прибавил газу. Могучая машина двинулась вперед. Двинув колонку штурвала вправо, майор выровнял «Туполева» по осевой, снова приглушил двигатели и, глядя на длинную серую ленту бетона, тянувшуюся до горизонта на три километра, снова поставил тормоз.

Контрольная проверка.

— Снегоуборщиков нет, полоса свободна, — сказал Григорий, поднимая вверх большой палец. Майор буркнул:

— Вот и отлично.

Он взялся за оба РУДа,[19] подал их вперед до отметки «50 процентов». Восьмидесятитонная махина задрожала, двадцать тысяч фунтов тяги боролись с тормозами. Андрей быстро осмотрел приборную доску.

— Все в порядке, товарищ майор, — сказал Григорий, подавшись вперед в своем кресле.

Но что-то было явно не так. Андрей чуял это нутром. Затем он увидел, в чем дело. Сравнив показания двух соседних приборов, он чертыхнулся и сказал:

— Второй! На десять процентов меньше оборотов. Двигатели работают несинхронно.

— Виноват, товарищ майор, — откликнулся лейтенант, спешно наводя порядок.

— Проснись, приятель! — обернулся к Григорию Андрей. — Ты бы сейчас наломал дров. Не уподобляйся этим, — он презрительно ткнул пальцем назад, через плечо.

Второй пилот прикусил губу, но промолчал.

Андрей снова убрал тормоз. Машина Медленно двинулась по дорожке. Он прибавил газу. Его прижало к спинке кресла, машина бежала по бетону все быстрее и быстрее. Постепенно ощущение тяжести, давившей на Андрея, пропало. Машина рвалась в небо. Андрей любил момент взлета, несмотря на все опасности, с ним связанные. Это было упоительное чувство освобождения от всего земного, возврата в поднебесье.

Он услышал голос Григория:

— ВР! Обороты.

Снова что-то было не так. Андрей посмотрел на летевшую навстречу ему серую ленту бетона, на приборы и снова обнаружил непорядок. Он чертыхнулся еще раз:

— Мы делаем сто двадцать В-один, а ВР — это сто сорок. — В наушниках стоял треск, Григорий молчал, и Андрей добавил: — Ты хочешь нас завалить? Тогда ты окажешься не в теплой постели со своей татаро-монголкой, а в холодной могиле!

— Виноват, товарищ майор.

— Конечно, виноват. — Васильев посмотрел на указатель скорости и сказал: — А вот теперь обороты! — и взял колонку штурвала на себя. Затем уже тихо сказал: — Поздравляю, лейтенант. Ты мог укокошить нас дважды за какие-нибудь пять минут.

Большая машина медленно набирала высоту. Андрей глянул на загрустившего второго пилота и усмехнулся:

— По-моему, ты слишком много времени проводишь в постели с этой азиаткой. Тратишь силы, теряешь остроту реакции. Либо эрекция, либо реакция, дружище.

Григорий вздохнул, поджал губы, затем не утерпел и обиженным голосом произнес:

— Шура помогает скрасить холодные вечера. — Потом, немного оживившись, добавил: — У нее есть подруга, Наташа, секретарша. — Покосившись на приборы на боковой панели, он продолжил, тщательно подбирая слова: — Она могла бы скрасить унылые вечера и вам, товарищ майор.

— Секретарша Наташа, — фыркнул Васильев, с удовольствием подхватывая разговор на эту тему, которую, как он прекрасно понимал, второй пилот затронул специально, чтобы избежать нагоняя. — Еще одна интеллектуалка-азиатка.

— Между ног мозгов не бывает ни у кого, — возразил лейтенант.

— Что верно, то верно, Гриша. Но нам надо держать ухо востро и не якшаться с кем попало.

— Верно, но одно дело, на людях, а другое — в постели. В конце концов, про Александру я рассказывал только вам. Я знаю одно курортное местечко, где мы можем отлично провести время с этими кисками, — там мало кто бывает из народа, потому как дорого.

Андрей коротко кивнул, ощутив ком в горле и легкий зуд в промежности. Давно, слишком давно не был он в постели с женщиной. Впрочем, он не собирался признаваться в этом второму пилоту. И вообще лучше поскорее забыть о постели: слишком волнующей была эта тема.

— Поговорим после полета, — только и сказал он лейтенанту.