Дыхание драконов (Россия, Китай и евреи) - Русаков Роман - Страница 10

В момент окончания антияпонской войны в Шанхае скопилось 27 тыс. Эмигрантов из Германии и Австрии, среди которых 20 тыс. составляли евреи. Одни из них вернулись в Европу, другие уехали в США, Канаду, реже — в Австралию и Латинскую Америку. Из восточноевропейских евреев больше всего было польских — свыше 800. Основная их часть тяготела к варшавскому правительству, меньшая — к лондонскому (так называемому правительству в изгнании), но почти все они мечтали эмигрировать в США. Аналогичным образом вели себя российские евреи. Некоторые из них, желая перейти в советское гражданство, уехали в СССР, и все же в начале 1948 г. в Шанхае оставалось 3,5 тыс. российских евреев, составлявших примерно треть еврейского населения города. Они жили довольно богато, к СССР относились по-разному и мечтали переселиться в другие страны, особенно в США. У них были свои организации: «Новые еврейские националисты» (500 чел.), «Либерально-демократический союз» (столько же), «Еврейская компартия» (500 чел.) и т. д. Затем они объединились в «Еврейскую национал-демократическую лигу», но она просуществовала недолго, так как члены ее быстро разъехались.[119]

Маньчжурия и другое

Еврейская община в Маньчжурии образовалась в начале века вдоль КВЖД, которая была первым серьезным предприятием российских, в том числе сибирских, евреев в Китае. Во время русско-японской войны здесь, особенно в г. Харбине, осели многие еврейские солдаты и снабженцы русской армии, способствовавшие развитию торговли в этом крае. Они основали фабрики соевого масла, мельницы и другие предприятия, участвовали в добыче угля и леса. Октябрьская революция вытолкнула в Маньчжурию многих восточноевропейских евреев, которые обосновались преимущественно в Харбине, а также в Мукдене (Фэнтяне), Дайрене (Даляне, Дальнем), Тяньцзине, Шанхае. С момента своего образования в 1902 г. и до 20-х годов харбинская еврейская община достигла численности 12 тыс. человек и создала немало газет, журналов, синагог, еврейских учебных заведений, сионистских организаций. Особенно активно действовали так называемые сионисты-ревизионисты.[120] В городе было создано местное отделение получившей в наши дни в России печальную известность организации сионистских боевиков «Бейтар».[121]

По свидетельству П. Балакшина, в 20-е годы «на КВЖД широко занимались контрабандой, провозом опиума, золота, различных драгоценностей. Опиум в Китай шел из Приморья, где корейцы засеивали маком огромные пространства, очищенные в Уссурийской тайге… Операциями по перевозке опиума ведали… корейцы, еврейские предприниматели и старожилы-железнодорожники. Одними из самых крупных предпринимателей были кореец Пак и некто Вульфович».[122]

Отношения русской и еврейской общин Харбина до и после 1917 года складывались по-разному. До революции явных трений между ними не было. В Маньчжурии отсутствовала и черта оседлости, тогда как в соседнем Уссурийском крае этот принцип неукоснительно проводился в жизнь и распространялся на всех евреев, в том числе на крупных купцов и предпринимателей. Например, даже глава крупнейшей и известнейшей на всем Дальнем Востоке фирмы Л.С. Скидальский не имел права свободного передвижения по краю. Это право было даровано ему персонально только в 1912 году. Вместе с тем, в Маньчжурии он ничем стеснен не был.

Неудивительно поэтому, что когда приезжавших на русский Дальний Восток евреев высылали оттуда как не имевших права на жительство, они уезжали в Маньчжурию, на КВЖД. По свидетельству современника, начальник КВЖД Д.Л. Хорват «не выделял» евреев, не обращал на них особого внимания; для него «евреи отдельно от прочих не существовали». Естественно, такая «цивилизованная» точка зрения всячески поддерживалась «гражданами мира», в том числе и через местную русскоязычную прессу, которую и там они постепенно прибирали к рукам. Так, 4 сентября 1911 года издававшаяся в Харбине под редакцией Е.Л. Дыновского «Маньчжурская газета» писала: «Неуместно переносить еврейский вопрос сюда, в русскую колонию, где мы должны поддерживать престиж культурной страны и, как таковой, долженствующей признавать равноправными между собой все народности, населяющие ее».

В этой атмосфере в Харбине к 1903 году возникло уже более десяти торговых предприятий с еврейским капиталом и число их быстро росло. В том же году уже существовала Харбинская еврейская духовная община (ХЕДО). Тогда же была построена и первая еврейская молельня, известная во время русско-японской войны как «солдатская синагога». В 1909 году открылась Главная синагога, в 1918 году — еще одна, Новая синагога. В городе существовали Еврейская общественная библиотека, которая к 1912 году насчитывала 13 тысяч томов. Еврейская община была первой национальной общиной, основанной в Харбине выходцами из Российской империи.[123]

После революции в России отношения между русскими и евреями в Маньчжурии складывались не так гладко. В уже цитированной выше книге П. Балакшина говорится: «После прихода японских властей в Маньчжурию фашистский союз[124] занял резко антисемитскую позицию. Если объект нападок не был евреем, то он становился масоном или жидовствующим». «Жидомасон» стало наиболее ходким выражением фашистской прессы, а антисемитизм — залогом верности фашистским заветам и знаком солидарности с немецкими нацистами». По словам П. Балакшина, это якобы «вызывало самую резкую реакцию со стороны широких эмигрантских кругов».[125] В этом же духе вопрос трактуется и в статье Ю. Мельникова, в которой говорится о «презрительном, гадливом чувстве» по отношению к местным фашистам в эмигрантской среде.[126] Такой «научный» вывод охотно цитирует в своем предисловии к книге Д. Стефана Л.П. Делюсин.

Однако, если оставить в стороне «гадливое чувство», которое питают русскоязычные авторы определенного толка к русским национальным организациям, и обратиться к фактам, то вырисовывается следующая картина.

Возникновение антиеврейских настроений и «резко антисемитская позиция» партии К.В.Родзаевского ведут свой счет не от момента вторжения японской армии в Маньчжурию, имевшего место, как известно, в 1931 году. Тот же Стефан в своей книге, написанной в целом с просионистских позиций, указывает, тем не менее, что «являя собой сочетание ярого антисемитизма с антикоммунизмом и хорошей дозой русского национализма, фашизм «местного разлива» в 20-е годы ударил в голову некоторым молодым маньчжурским эмигрантам».[127]

Добавим к этому, что для любого объективного наблюдателя очевидно, что для подобных настроений у оказавшихся в Китае русских людей были более чем серьезные основания. Большинству пришлось протереть глаза в ходе революции и гражданской войны. Уже в эмиграции к ним доходило достаточное количество информации о бесчинствах сионистов в Советском Союзе: акциях, направленных на уничтожение русской культуры, разграбление национального достояния России, издевательствах над Церковью, геноциде в отношении русского народа. На эту информацию накладывался личный опыт жизни в Маньчжурии вполне определенного свойства.

Дело в том, что хотя в харбинской русской колонии было несколько русских богатых семей и выделился небольшой средний класс, основная часть эмигрантов жила в крайне стесненных условиях, тысячи людей оказались в нищете. Более половины русских мужчин были безработными, женщины, чтобы кормить семью, соглашались на самую грязную работу. Дети учились просить милостыню на разных языках. На улицах попадались девочки в ситцевых платьях, торговавшие собой по повременной таксе.[128]