Брайтонский леденец - Грин Грэм - Страница 3

— Дорогой мой, ответила я ледяным тоном, если вы не научитесь делать перманент Дел-Рей, то все, что я могу вам сказать…

Они сверкали друг перед другом остро отточенными, яркими ногтями и хихикали. Впервые за пять лет Колли Киббер опаздывал с выполнением своей программы. У подножия лестницы «Космополитена», стоя в тени огромного, причудливой архитектуры здания, он вспомнил, что кто-то из банды купил номер его газеты. Им незачем было искать его в барах и ресторанах: они знали, где его поджидать.

По мостовой ехал верховой полисмен; красивая, холеная, караковой масти лошадь изящно ступала по горячему асфальту, похожая на дорогую игрушку — такие миллионер покупает своим детям; эта же была просто загляденье; шерсть ее отливала глубоким блеском, как поверхность старинного стола красного дерева, на груди сверкала серебряная бляха; никому и в голову не приходило, что эта игрушка может служить для какого-то дела. Это не пришло в голову и Хейлу, смотревшему, как проезжал полисмен; он не мог обратиться к нему за помощью. На краю тротуара стоял человек, продававший с подноса разную мелочь; у него не хватало почти половины тела — ноги, руки и плеча; и красивая лошадь, проходя мимо, деликатно отвернулась, как вдовствующая императрица.

— Шнурки для ботинок, — безнадежным тоном сказал Хейлу инвалид. — Спички. — Хейл не слушал его. — Лезвия для бритв.

Хейл прошел мимо, и слова эти прочно засели в его мозгу: они вызвали мысль о ране от тонкого лезвия и об острой боли в момент агонии. Так был убит Кайт.

На улице, на расстоянии двадцати ярдов, он увидел Кьюбита. Кьюбит был крупный мужчина с рыжими волосами, подстриженными ежиком, весь в веснушках. Он заметил Хейла, но не подал вида, что узнал его, и продолжал стоять, небрежно прислонившись к почтовому ящику и наблюдая. Подошел почтальон, чтобы вынуть письма, и Кьюбит отодвинулся от ящика. Хейл видел, как он шутил с почтальоном, как почтальон смеялся, наполняя свой мешок, а Кьюбит все время смотрел не на него, а на дорогу, ожидая Хейла. Хейл точно знал, что он будет делать дальше; он знал всю эту компанию; Кьюбит медлительный и всегда держится с ним по-приятельски. Он просто возьмет Хейла под руку и потащит его куда захочет.

Но, как и прежде, его не покидало чувство отчаянной гордости, гордости, которую он поддерживал в себе рассудком. Его мутило от страха, но он повторял себе: «Я не собираюсь умирать». Он даже заставлял себя шутить: «Не хочу стать сенсацией для первой страницы газеты». Две женщины, садившиеся в такси, джаз, игравший на Дворцовом молу, слово «таблетки», тающее, как белый дымок в бледном чистом небе, — это и была реальность, а не рыжий Кьюбит, ждавший возле почтового ящика. Хейл повернул обратно, снова пересек дорогу и быстро пошел назад, к Западному молу; он не убегал, у него был свой план.

Нужно только найти себе девушку, думал он, тут, наверно, их сотни, и все мечтают познакомиться с кем-нибудь в Троицын день; каждая хочет, чтобы с ней выпили, потанцевали у Шерри, а потом проводили ее домой в дачном поезде, подвыпившую и ласковую. Это — самое верное дело, всюду ходить со свидетелем. На вокзал идти сейчас не следовало, даже если бы против этого не восставала его гордость. Его, конечно, будут подстерегать именно там; легче всего убить одинокого человека на железнодорожной станции: им стоит только стать плечом к плечу у двери вагона или прижать его в толкотне к барьеру, ведь именно на станции банда Коллеони прикончила Кайта. Вдоль всей набережной во взятых напрокат за два пенса шезлонгах сидели девушки, мечтая с кем-нибудь познакомиться, — все, кто приехал без своего дружка: секретарши, продавщицы, парикмахерши — последних можно было узнать по свежему и модному перманенту, по тщательно наманикюренным ногтям; вчера они долго оставались в своей парикмахерской, до полуночи готовя друг друга к празднику. Теперь они разомлели и вспотели на солнце.

Мимо их шезлонгов по двое и по трое прогуливались мужчины; они впервые надели свои летние костюмы, на них были серебристо-серые брюки с острой, как нож, складкой и нарядные рубашки; они ходили с таким видом, как будто им совершенно безразлично — познакомятся ли они с девушкой или нет. Хейл в своем поношенном костюме, скрученном галстуке и полосатой рубашке был на десять лет старше-их всех, и у него не было никакой надежды понравиться кому-нибудь из девушек. Он предлагал им сигареты, но они смотрели на него, как герцогини, широко раскрытыми холодными глазами и отвечали: «Спасибо, я не курю», — а он знал, что на расстоянии двадцати ярдов за ним тащится Кьюбит.

От этого Хейл держал себя как-то странно. Он не мог скрыть своего отчаяния. Он слышал, как девушки смеялись за его спиной над его одеждой и странной манерой говорить. Хейл вообще был о себе невысокого мнения: он гордился только своей профессией, но не нравился себе самому, когда смотрелся в зеркало, — худые ноги, впалая грудь, — и одевался он плохо и небрежно, потому что не верил, что какая-нибудь женщина заинтересуется им. Теперь он обходил хорошеньких и шикарных и безнадежно искал на шезлонгах девушку, достаточно некрасивую, чтобы ее могло обрадовать его внимание.

«Вот эта, конечно», — подумал он, с жадной надеждой улыбаясь толстому прыщавому существу в розовом, чьи ноги едва доставали до земли. Он сел на пустой шезлонг рядом с ней и уставился на отступившее далеко от берега и не привлекавшее ничьего внимания море, которое билось о сваи Западного мола.

— Хотите сигарету? — предложил он ей, немного помедлив.

— Пожалуй, хочу, — ответила девушка. Слова эти были сладостны, как весть об отмене приговора. — Хорошо здесь, — сказала толстуха.

— Приехали из города?

— Да.

— Ну что ж, — спросил Хейл, — вы так и будете сидеть весь день одна?

— Не знаю, право, — ответила девушка.

— Я подумал, что хорошо бы пойти куда-нибудь перекусить, а потом мы могли бы…

— «Мы»? — прервала его девушка. — Вы слишком самонадеянны.

— Так вы ведь не будете сидеть здесь весь день одна?

— Кто сказал, что я буду сидеть здесь одна? — ответила толстуха. — Но это не значит, что я пойду с вами.

— Пойдем, выпьем где-нибудь и поговорим.

— Ну что ж, можно, — сказала девушка, открывая пудреницу и накладывая еще один слой пудры на свои прыщи.

— Так пойдемте же, — настаивал Хейл.

— Есть у вас приятель? — спросила девушка.

— Нет, я совсем один, — ответил Хейл.

— Ну, тогда я не смогу. Невозможно. Я не могу оставить свою подругу одну.

И тут впервые Хейл заметил в шезлонге за ее спиной бледное, малокровное существо, жадно ожидающее его ответа.

— Но вы же хотели пойти? — взмолился Хейл.

— Хотела, но никак не могу.

— Ваша подруга не обидится. Она найдет себе кого-нибудь.

— Ну нет. Я не могу оставить ее одну.

Она вяло и тупо уставилась на море.

— Ведь вы не обидитесь? — Хейл наклонился вперед, умоляя малокровное создание, а оно ответило ему пронзительным восклицанием и смущенным смехом.

— Она никого тут не знает, — сказала толстуха.

— Найдет кого-нибудь.

— Ну как, Делия? — Девушка наклонилась к подруге, и они стали совещаться; время от времени Делия что-то пищала.

— Так все в порядке? Вы идете? — спросил Хейл.

— А не могли бы вы найти приятеля для нее?

— Я здесь никого не знаю, — ответил Хейл. — Пойдемте. Я поведу вас завтракать, куда вам угодно. Все, чего я хочу, — продолжал он с жалкой улыбкой, — это побыть с вами вместе.

— Нет, — сказала толстуха. — Это невозможно. Не могу без подруги.

— Ну что ж, тогда пойдемте все вместе, — предложил Хейл.

— Это будет не очень-то интересно для Делии, — ответила толстуха.

Их прервал юношеский голос:

— Так ты здесь, Фред, — произнес он, и глаза Хейла встретились с серыми, жестокими семнадцатилетними глазами.

— Ну вот, — завизжала толстуха, — а говорит, что у него нет приятеля.

— Фреду нельзя верить, — произнес тот же голос.

— Теперь у нас будет хорошая компания, — продолжала толстуха. — Это моя подруга Делия, а я Молли.