Шпаргалка для грабителей - Гусев Валерий Борисович - Страница 2

– Ну что, товарищ полковник, – сказал майор, когда мы вернулись в свой «люкс», – поедем в район, в Управление? А ребята пока с городом познакомятся.

– Не заблудятся? – спросил папа.

– Никак нет. Тут всего одна улица. Остальные – переулки. Пять штук всего.

В общем, папа уехал в Управление, «крепко поспать на сеновале», а мы пошли знакомиться с одной улицей и со всеми переулками.

«Одна улица» протянулась от реки, от пешеходного моста, до круглой площади, мощенной старинным блестящим булыжником; между камнями пробивалась кое-где тоненькая зеленая травка.

Сначала мы с Алешкой, конечно, поднялись на холм, где археологи вели раскопки крепости и ее подземных ходов.

Чем занимаются археологи, любой дурак знает. Напомню: выкапывают из глубины земли всякие битые черепки, всякие гнутые ржавые железяки, всякие гнилые деревяшки и рассыпающиеся от одного взгляда кости. И каждый раз ахают: «Ах! Это кости козла девятого века! Ах! Это фрагмент человеческих портков десятого века! Ах! Это наконечник для стрелы двенадцатого века!» – «Что вы, коллега, это фрагмент штопора нашего века!»

В общем, они там вовсю ахают над своими находками, но никого к себе поахать вместе с ними не подпускают. Мы побродили вокруг раскопок, огороженных пестрой лентой на колышках: «Пост. вх. запр.!» За этой лентой, где-то в каких-то траншеях бродили бородатые люди в комбинезонах и, завидев нас, махали нам руками, чтобы мы к ним не лезли.

А мы и не лезли. Пока что. Пока что нам и без них было не скучно. Мы пока что знакомились с городом. Нам в этом деле никто не мешал: папа уехал в райцентр на рыбалку или на сеновал, а в самом городе людей было очень мало, одни козы бродили по главной улице. Они время от времени блеяли, щипали редкую травку и пытались зачем-то обгладывать кору деревьев.

В общем, мы спокойно бродили по городу. По правде говоря, бродить-то особенно было негде. В городке, как и предупредил майор Шишкин, была только одна улица, главная. Она называлась красиво и загадочно – «Б. Липовая ал.». Алешка, как задумчивый козленок, уставился в табличку с названием улицы и попытался его расшифровать.

– Липовая, Дим, это ясно. Это значит – ненастоящая, так? Говорят же: «липовые документы» – значит, фальшивые. «Б» – это значит «Бывшая», а «ал.» что такое? Алая, что ли? Или алюминиевая?

– Улица алкоголиков, – усмехнулся я.

– Чушь какая-то, – фыркнул Алешка.

Отчасти я с ним согласился. Правда, заметил про себя, что «Липовая» бывшей никак не может быть – на улице росли два ряда нынешних (а не бывших) лип, но только старых. С огромными густыми кронами и с листьями, как у лопуха. Из-за них вся улица была в приятной прохладной тени, и лишь по земле бегали шустрые солнечные пятна. И стоял густой аромат, будто на этих липах распустились пахучие цветы. Наверное, так и было – деревья ведь тоже цветут.

«Б. Липовая» нам понравилась. Мы прошли ее всю, от реки до булыжной площади, где был центр города. Здесь расположились небольшая красивая церковь, вся очень новенькая, наша небольшая деревянная гостиница с жующим охранником и небольшой магазинчик, в котором продавалось все вместе: и продукты, и промтовары, и стиральные порошки. Все товары были точь-в-точь как в Москве. Нисколько не хуже. Но и нисколько не лучше.

А в глубине, уже не на площади, а за церковью, вытянулось длинное двухэтажное здание очень старинного и заброшенного вида. Ему явно не хватало стекол в окнах, и ржавая железная крыша уже начала прорастать маленькими курчавыми березками. Над входом в здание, прямо над широкой двустворчатой дверью, сохранились фрагменты вывески этого мрачного дома: «ца Пари».

– Класс! – воскликнул Алешка. – Иностранный дом. На бывшей улице – бывший дом.

От бывшего дома «ца Пари» мы опять пошли по бывшей Липовой до берега реки. Не бывшей, конечно, а самой настоящей. С мостом, который висел на ржавых тросах и задумчиво поскрипывал. Мы, конечно, дошли по колеблющемуся настилу до самой середины моста и дружно начали его раскачивать, приседая и припрыгивая. Мост заскрипел еще веселей: давненько он так не развлекался. Но тут Алешка сказал:

– Ну его, Дим! Оборвется еще – отвечать придется.

Я согласился с ним. Хотя, если бы мост оборвался, отвечать нам вряд ли бы пришлось – высота до реки была приличная.

Когда мы пошли обратно, на Б. Липовой кое-что изменилось. Стало многолюднее. Не намного, правда, всего один человек прибавился. В виде маленькой старушки, которая зачем-то шустро подпрыгивала под самой большой липой. И трепала ее за густые космы.

– Что это она скачет? – удивился Алешка. – Зарядку, что ли, делает?

– Цветочки собирает. Лекарственные.

– Они на дереве, что ли, растут? А я думал – только в поле. Смотри, смотри! – Алешка схватил меня за рукав.

Посмотреть было на что. К увлеченной сборами липового цвета бабке подкрадывалась сзади ободранная коза с нечесаной бородой, уже нацелив свои рога.

– Кыш! – заорал ей Алешка. – Брысь! Фу!

Коза так удивилась – наверное, тоже приняла Алешку за иностранца, – что остановила нападение, задрала голову, пожевала губами, мекнула, подпрыгнула и скрылась в переулке 3-й Липовый.

– Дим, давай бабушке поможем? Попрыгаем с ней за цветочками.

Попрыгать ему захотелось, дурной козий пример.

Бабуле Алешкина помощь понравилась. Тем более что у него попрыгать лучше получалось. Мне даже смешно стало: прыгают под деревом маленький резвый козленок и старенькая прыткая... Ну, не коза, конечно, а старушка.

– Давай, давай, милок! – подзадоривала Алешку бабулька. – Вон с той давай, с раскидистой, у ней цвет попышнее, да поскорее давай. А то Михална придет и нам ничего не оставит, все обберет.

– А Михална – это кто? – запыхавшись, спросил Алешка.

– Конкуренша. Все норовит шибче меня дерева обобрать. Вот отцеда, – она широко развела руки, – доцеда соберем – и фиг ей останется.

Так и получилось. До прихода «конкуренши» Михалны мы обработали почти всю правую сторону Б. Липовой (левую сторону бабулька обобрала еще на рассвете) и набили полную сумку. В таких сумках раньше «челноки» турецкие куртки возили.

Старушка перевела дыхание: «Поспели!» – и, довольная, уселась на скамейку, поставила на нее сумку.

– Теперя Михална от злости лопнет. Она кажный раз, как я ее обгоняю, лопается.

– Живучая, – с уважением сказал Алешка.

– И не говори! – согласно кивнула бабулька. – Как змея. И то сказать, она ведь ведьма.

– Настоящая? – обрадовался Алешка. – Кусачая?

– А я знаю? – Бабуля сняла с головы платок, откинула его на плечи. Под этим платком у нее был другой – черный в красных розочках. – Может, и кусачая. Я ей пальцы в рот не клала. – Она развязала очередной платок (который с розочками) и оказалась в беленьком, в синих васильках. И даже похорошела – такая чистенькая, аккуратная старушка, похожая на добрую... Бабу-Ягу. Ей, видать, тоже палец в рот не клади.

Бабулька расстелила один из платков на скамейке и стала перебирать липовый цвет, обрывая лишние листочки и сухие почки.

– А они зачем вам? – спросил Алешка. – Козу кормить? Чтобы молоко одеколоном пахло?

– Еще чего! Козу таким добром кормить! Для здоровья, милок. Он же полезнай! Если его в чай заваривать.

– От чего «полезнай»?

– От всего!

– И если ногу сломаешь?

– А то! Токо ты ноги-то не ломай.

– Ладно, – пообещал Алешка, пристраиваясь на скамейке, – не буду. Меня Алешкой зовут.

– Митревна. – Старушка протянула ему, отряхнув, узкую сухую ладошку, похожую на куриную лапку, всю в синих жилках и желтых веснушках. – Ты откедова будешь-то?

– Оттедова, – мотнул Алешка головой. И совсем уж подладился под ее говорок: – Издаля.

– Да ну! – удивилась Митревна. – Ишь ты! А чего приехал?

– Отдохнуть, – вздохнул утомленно Алешка, будто только что из шахты вылез. – Устал. Весь год в школу ходил. В любую погоду.

Митревна шустро перебирала желтовато-кремоватые цветочки, работала пальчиками и языком. Болтала, словом.