Всадник без головы - Рид Томас Майн - Страница 5

Глава III. ПУТЕВОДНАЯ СТРЕЛКА

Путешественники больше не беспокоились о дороге: след лассо тянулся непрерывной змейкой и был так отчетливо виден, что даже ребенок не сбился бы с пути.

Он не шел по прямой, а извивался между зарослями кустарников. Порой, когда путь лежал по местности, где не было деревьев, он отклонялся в сторону. Делалось это не случайно: в таких местах были глубокие овраги и другие препятствия, -змейка следа огибала их, показывая дорогу фургонам.

– Как это предусмотрительно со стороны молодого человека! – сказал Пойндекстер.– Право, я очень жалею, что мы не узнали его имени. Если он служит в форте, мы еще встретимся с ним.

– Без сомнения! – воскликнул Генри.– И я буду этому очень рад.

Луиза сидела, откинувшись на спинку сиденья, – она слышала разговор между отцом и братом, но ничего не сказала, только в ее взгляде можно было прочесть, что она всем сердцем разделяет надежду брата.

Радуясь скорому окончанию трудного путешествия, а также возможности до захода солнца увидеть свои новые владения, плантатор был в прекрасном настроении. Этот гордый аристократ вдруг удостоил своим снисходительным вниманием всех окружающих: непринужденно болтал с надсмотрщиком, остановился пошутить с дядюшкой Сципионом, едва ковылявшим на покрытых волдырями ногах, подбодрил тетушку Хлою, которая ехала с младенцем на руках.

«Чудесно!» – может воскликнуть посторонний наблюдатель, введенный в заблуждение такой необычайной сценой, столь старательно изображаемой писаками, подкупленными самим сатаной. – В конце концов, как прекрасны патриархальные нравы рабовладельцев! И это после всего, что мы говорили и cделали для уничтожения рабства! Попытка разрушить это древнее здание – достойный краеугольный камень рыцарственной нации – лишь филантропическая блажь, излишняя чувствительность. О вы, фанатики, стремящиеся к уничтожению рабства! Почему вы восстаете против него? Разве вы не знаете, что одни должны страдать, должны работать и голодать, чтобы другие наслаждались роскошью и бездельем? Разве вы не знаете, что одни должны быть рабами, чтобы другие были свободными?"

Эти речи, несущие страдания миллионам, за последнее время раздаются слишком часто. Горе человеку, который произносит их, и нации, которая их слушает!

Хорошее настроение плантатора, казалось, разделяли все его спутники за исключением Колхауна. Оно отражалось на лицах невольников, которые считали Пойндекстера источником своего счастья или несчастья – всемогущим, почти как Бог.

Они любили его меньше, чем Бога, но боялись больше, хотя его нельзя было назвать плохим хозяином – по сравнению с другими рабовладельцами. Он не находил особого удовольствия в истязании своих рабов и был доволен, когда видел, что они сыты и одеты, что кожа их лоснится от жира. Ведь по этим признакам судили о благосостоянии его самого – их господина. Он иногда учил их плетью – уверяя, что это оказывает на них благотворное действие,– однако на коже его невольников не было ни одного рубца от жестоких истязаний, а этим мог похвастаться далеко не всякий рабовладелец штата Миссисипи.

Стоит ли удивляться, что в обществе такого «примерного» хозяина все были в хорошем настроении и даже невольники, заразившись общей радостью, принялись весело болтать!

Однако благодушное настроение длилось недолго. Оно было прервано не внезапно и не по вине тех, кто его разделял: причиной были обстоятельства, которые от них не зависели.

Как и предсказал незнакомец, солнце скрылось раньше, чем показался кипарис.

Но это не должно было бы вызвать беспокойства: след лассо был по-прежнему хорошо виден, и ориентироваться по солнцу не было необходимости. Однако тучи, затянувшие небо, угнетающе подействовали на путников.

– Можно подумать, что уже наступили вечерние сумерки,-сказал плантатор, вынимая свои золотые часы,– а между тем всего лишь три часа. Наше счастье, что этот молодой человек помог нам. Если бы не он, мы до заката проплутали бы по этой выжженной прерии. Пожалуй, пришлось бы заночевать прямо на пепле...

– Ну и черная была бы постель! – шутливо отозвался Генри, чтобы придать разговору более веселый характер. – Ух, и страшные бы я видел сны, если бы пришлось так спать!

– И я тоже, – добавила сестра, выглядывая из-за занавесок и всматриваясь в даль.– Я уверена, что мне приснились бы Плутон[8] и Прозерпина[9] в аду.

– Хи-хи-хи! – осклабился черный кучер, числившийся в книгах плантаций как Плутон Пойндекстер.– Мисса Луи увидит меня во сне на этой черной прерии! Вот чудн'о так чудн'о! Хи-хи-хи!

– Слишком рано вы начали смеяться,– раздался мрачный голос капитана, подъехавшего во время этого разговора.-Смотрите, как бы вам и в самом деле не пришлось ночевать в этой черной прерии! Хорошо, если не случится еще чего-нибудь похуже.

– Что ты хочешь этим сказать. Каш? – спросил плантатор.

– Я хочу сказать, дядя, что этот молодчик обманул нас. Я не могу еще этого утверждать, но похоже, что дело скверно. Мы проехали уже больше пяти миль... около шести, должно быть, а где же кипарис, о котором он говорил? Кажется, у меня зрение не хуже, чем у других, но, как я ни всматривался в даль, я не обнаружил никакого дерева.

– Но зачем же ему обманывать нас?

– Ах, «зачем»! В том-то и дело, что у него может быть для этого немало причин.

– Назови нам хотя бы одну из них,– раздался серебристый голос из кареты,– мы с интересом послушаем.

– Еще бы: ты будешь слушать с особым интересом все, что касается этого субъекта,– иронически ответил Колхаун, – а если я выскажу свои соображения, ты со свойственной тебе снисходительностью назовешь это ложной тревогой!

– Это будет зависеть от того, что ты скажешь, мастер Кассий. Мне кажется, что тебе следует испытать нас. Не можем же мы думать, что ты, военный и такой опытный путешественник, поддался ложной тревоге!

Колхаун понял злую насмешку и, вероятно, воздержался бы от дальнейших объяснений, если бы на этом не настоял Пойндекстер.

– Послушай, Кассий, объясни же, в чем дело? – серьезно спросил плантатор.– То, что ты нам сказал, вызывает больше чем простое любопытство. Какую цель мог преследовать этот молодой человек, давая нам ложные указания?

– Ну что же, дядя...– сказал Колхаун не столь заносчиво, как раньше,– я ведь не утверждаю этого. Я только высказываю свое предположение.

– Какое же?

– Ну, мало ли что может случиться! В этих прериях нередко нападают на караваны – и не только на такие, как наш, но и на караваны посильнее нашего,– грабят и убивают.

– Упаси Боже! – с притворным испугом воскликнула Луиза.

– Индейцы? – сказал Пойндекстер.

– Иногда бывает, что и индейцы, но часто за индейцев выдают себя белые, и не только мексиканцы. Для этого нужно лишь немного коричневой краски, парик из лошадиного хвоста, несколько перьев для головного убора и побольше наглости. Если нас ограбит банда «белых индейцев»,– а это не раз случалось,-то винить нам будет некого, кроме самих себя: мы будем лишь наказаны за наивную доверчивость к первому встречному.

– Боже мой, Кассий! Ведь это серьезное обвинение. Неужели ты хочешь сказать, что этот курьер – если он действительно курьер – заманивает нас в западню?

– Нет, дядя, я этого не говорю. Я только говорю, что такие вещи бывали; возможно, он нас и заманивает...

– Возможно, но маловероятно,– раздался из кареты голос, полный язвительной насмешки.

– Нет,– воскликнул Генри, который хотя и ехал немного впереди, но слышал весь разговор,– твои подозрения несправедливы, Кассий! Это клевета. И я могу это тебе доказать. Посмотри-ка сюда.

Юноша сдержал лошадь, указывая на предмет у края тропы, который он перед этим внимательно рассматривал. Это был колоннообразный кактус; его зеленый, сочный ствол уцелел от огня.