Серебряная ведьма - Кэррол Сьюзен - Страница 44

Симон откашлялся и быстро встал так, чтобы Мири их не видела. Она улыбнулась, поняв, что он делает, и это ее позабавило.

– Все нормально, Симон. Я уже давно наблюдаю, как они плавают в реке. И с большой завистью, – сказала она, обмахиваясь шляпой. – Было бы здорово искупаться.

– Но Мири, они же… они…

– Голые? – полсала она плечами. – Не думаю, что надо стыдиться человеческого тела. Мы такие, какими нас создал Бог. А эти молодые люди прекрасны, отличный пример его творения. Хотя, возможно, не такой совершенный, как ты.

– Но ты никогда не видела меня обнаженным, – неуверенно произнес он. – Или… видела?

Она стыдливо опустила ресницы:

– Не полностью. Но было время, когда ты скрывался на острове Фэр. Я принесла тебе одежду, чтобы переодеться и избавиться от платья охотника на ведьм. Ты прятался в кустах, а я пыталась подсмотреть.

– Мирибель Шене!

И ее улыбке не было и тени раскаяния.

– Я просто не могла удержаться. Было очень любопытно. Во всем виновата Габриэль. Она говорила, что охотники на ведьм не любят женщин, потому что их мужское достоинство почти совершенно отсутствует.

– Я вовсе не ненавижу женщин, и с моим… мужским достоинством все в порядке, – возмущенно выпалил Симон.

– Поверю тебе на слово. Тогда я не смогла разглядеть. – Глаза у нее смеялись. – Но то, что я видела, было совершенно прекрасно.

Хотя Симон разозлился, что покраснел, он не мог не рассмеяться.

– Никогда не подозревал, что ты такая маленькая чертовка.

– Ты слишком долго думал, что я ведьма.

– Нет, никогда так о тебе не думал. – Улыбка его стала еще нежнее, когда он коснулся ее щеки. – Никогда.

Она улыбнулась ему в ответ, и ее серебристые глаза сверкали, словно речная вода, а губы были такие нежные и влажные. Было так легко обнять ее за шею, прижать к себе, вкусить эти приветливые алые губы… так легко любить ее.

Последняя мысль потрясла Симона. Он быстро опустил руку.

– Нам лучше отправиться в путь, пока не стемнело. Если повезет, сможем догнать этих ведьм завтра вечером.

Он направился к лошадям, посчитав, что легче заняться подпругой Элли, чем наблюдать тот эффект, который Мири оказывала на него. Желание… Господи, как ему хотелось, чтобы она возбуждала в нем только желание. Вожделение, страсть он хорошо понимал и мог справиться с ними. Но глубокие чувства, которые она возбуждала в нем, сильно его пугали.

Она тоже пошла за ним, но, вместо того чтобы подготовить Самсона к дороге, подошла к мужчине.

– Симон… – Она коснулась его рукава.

Когда он рискнул поднять глаза, вид у нее был покорный, на лице снова появилась тень. Он подумал, что это из-за того, что он упомянул ведьм.

Мири мрачно взглянула на него:

– Когда мы настигнем этих женщин, ты… ты не забудешь о своем обещании, да?

– Да, – ответил он.

– А в отношении остальных?

Симон не мог заставить себя ответить, но его сурово сжатые губы, похоже, сказали о многом. Мири поежилась.

– А что, если многие другие члены этого ордена такие же, как Кэрол, и их обманули или… или принудили?

Симон тяжело вздохнул:

– Мири, постараюсь проследить, чтобы этих женщин судили справедливо с максимальным состраданием. Кроме одной. – Он снова сжал губы. – Серебряной розе пощады не будет.

ГЛАВА 11

Погас еще один парижский знойный день, но вечерние тени едва спасали город от жары. Палящее солнце и полное отсутствие дождя погрузили город в странное состояние сонливости и напряжения, особенно в беднейших районах. У таверны на улице Морт разразилась очередная драка с поножовщиной. Из-за невыносимой жары зевак посмотреть на такую забаву собралось немного, даже воров-карманников разморило так, что они не спешили воспользоваться удобным моментом.

Три женщины, пробиравшиеся по узкой улице, старательно обошли это место. Урсула Грюэн, предводительница группы, была высокой блондинкой. Одиль Парментье была ее полной противоположностью – маленькая, темноволосая с мелким остреньким личиком, словно у эльфа. С тех пор как они вошли в Париж, женщины постоянно спорили, изредка останавливаясь, чтобы оглянуться на несчастную девушку, которая понуро плелась за ними.

– Надо избавиться от нее теперь, пока еще есть время, – ворчала Урсула. – Тупая, никчемная, плаксивая дура. Ты сильно просчиталась, завербовав ее, и даже не хочешь признаться в этом, Одиль.

– О, ради всего святого, девочка слишком молода. Дай ей шанс, – прошептала Одиль в ответ. – Пускай Серебряная роза сама решит ее судьбу.

Кэрол Моро шла за женщинами, полностью понимая, что они яростно спорят из-за нее. Но собственные страдания поглотили ее до такой степени, что ей было все равно. Измученная и голодная, с пересохшим от жажды горлом, она изнывала от боли в ногах и усталости. Туфли ее совершенно износились, на пятке вскочил огромный волдырь, а несвежая рубаха и платье промокли от пота и неприятно липли к ее худенькому телу. На правой щеке красовался синяк от последнего тяжелого удара Урсулы. Одиль не раз предупреждала Кэрол:

– Не надо провоцировать Урсулу. У нее буйный характер. Знаешь, она убила собственного мужа. Раскроила ему череп кочергой, и ей пришлось сбежать из деревни. Именно поэтому она последовала за Серебряной розой, чтобы не сплясать пеньковую джигу.

– Пеньковую джигу? – удивилась Кэрол.

– Виселица. Казнь через повешение, дурочка.

Она склонила голову набок и подняла руку, изображая повешенного и отбивая ногами веселый танец. Несмотря на то что предупреждение Одиль сильно напугало, Кэрол так и не смогла сдержать свой язык. Последнюю оплеуху она получила от Урсулы за то, что осмелилась осудить обращение женщины с украденными мулами. После того как бедных животных загнали почти до смерти, Урсула настояла на том, чтобы избавиться от мулов, пока их не поймали за кражу. Они оставили животных в зарослях деревьев.

От жары Урсула стала еще свирепее. Когда Кэрол попыталась возразить против ее жестокости, Урсула сбила ее с ног, крикнув, что они уже почти дошли до цели. Мулы им больше не нужны, но они послужили полезному делу, чего про Кэрол сказать было нельзя.

Короткая перебранка произошла у стен Парижа. С тех пор девушка надолго замолкла, отметив для себя, что на этот раз Урсула права. Теперь Кэрол никому не нужна. Когда она последний раз видела свое отражение, то пришла в ужас оттого, что предстало перед ней. На нее смотрела бледная, тощая тень в грязных, рваных лохмотьях с нечесаными волосами.

Она никогда не была большого мнения о своей внешности, но хотя бы всегда старалась выглядеть чистенькой и опрятной. У нее было много недостатков, но неряхой назвать ее было нельзя. Возможно, язык у нее слишком острый и резкий, и, как учила ее мать, ей следовало умерить свою упрямую гордость. Она лгала тетушке и дядюшке, когда сбежала с Раулем, но, кроме этого, она всегда была честной девушкой и никогда ни у кого не попросила и крошки хлеба.

Но после встречи с Урсулой и Одиль ее унизили до самой мерзкой бродяжки. Она превратилась в попрошайку, воровку и, возможно, убийцу. Ее маленький мальчик…

От воспоминания в горле Кэрол застрял огромный ком, который она с трудом проглотила. Она никогда не плакала при людях, но, покинув остров Фэр, не переставая, проливала слезы – опасная слабость в присутствии Урсулы, которая не терпела никаких проявлений чувств. От малейшего всхлипывания Кэрол могла получить удар по голове. Даже Одиль хмурилась и глядела с крайним неодобрением на нее, не понимая, почему Кэрол так несчастна, ведь ей предложили огромную честь – служить Серебряной розе. Перед ней простиралось прекрасное будущее.

Но Кэрол чувствовала себя так, словно свое будущее, всю свою жизнь она оставила на острове Фэр, когда пришлось бросить малыша у реки возле дома Мири Шене. Она была уверена, что возненавидит проклятого малыша, сидевшего в ней многие месяцы, превратившего ее жизнь в сплошное несчастье. Но Кэрол не ожидала, какое нежное чувство проснется в ней при виде младенца. Он был такой маленький, беспомощный и… и такой невероятно прелестный с его крохотными пальчиками на ручках и ножках.