Дорога на Стрельну - Аль Даниил - Страница 41

Щукин не отвечал. Он стоял, опустив голову, нервно теребя руками подол гимнастёрки. В землянке раздался хохот. Посыпались возгласы:

— Во поручение! «Не убий фашиста!»

— Даёт наш замполит!

— Чем крыть будешь, Щукин?!

— Чего молчишь? Отвечай!!!

После этих слов в землянке воцарилась тишина ожидания. Щукин молчал.

— Повтори приказ, — сказал командир отделения Самсонов.

Стало ещё тише. Не поднимая головы, Щукин произнёс:

— Приказано обеспечить выполнение заповеди «не убий!».

— Вот и выполняйте её, боец Щукин, — сказал Папа Шнитов.

Привычная для всех улыбка вновь появилась на его лице.

— Маскхалат получите у старшины роты. В двадцать три часа ноль-ноль надо быть в землянке у командира роты для получения инструкций.

— Слушаюсь, — тихо ответил Щукин и вышел из землянки.

Разговор с Охрименко, которого Папа Шнитов нашёл возле полевой кухни, был не легче, чем разговор со Щукиным.

— На кой хрин мени оцей бабтиск? — Охрименко только так произносил это мало ему знакомое слово. — Вин же все дило загубыть! Де це вы бачылы, шоб солдат-развиднык йшов в бойовый пошук без зброи? Да я краще одын пиду за фрицом! Не треба мени вашого бабтиска!

— Тебе «не треба», а для дела «треба», — настаивал Папа Шнитов. — На твою осторожность в обращении с «языком» надежда плохая. А кроме того, есть и другие соображения.

— Ну, якшо це наказ…

Охрименко лукавым взглядом посмотрел на Папу Шнитова поверх котелка, из которого продолжал есть кашу. Он отлично знал, что Папа Шнитов убеждать приказами не любит, а в таком деликатном деле, как разведка в тыл врага, куда Охрименко вызвался идти добровольно, и вовсе не станет его неволить.

— Якшо це наказ, — повторил он, вытирая рукавом шинели усы, — тоди прийдеться з бабтиском. Наказ е наказ…

Но Папа Шнитов приказывать не стал. Он применил другое средство воздействия, к которому, надо сказать, до этого случая не прибегал никогда.

— Для меня это нужно, Охрименко, чтобы ты пошёл со Щукиным. От себя лично прошу. Так что, если можешь, уважь.

— Чому же зразу не казалы? — обиделся Охрименко. — Тай розмовы бы не було.

В назначенное время Охрименко и Щукин, оба в маскхалатах, один с автоматом на груди, другой безоружный, явились в землянку командира роты. А ещё через час, после тщательно проведённого инструктажа, разведчиков вывели в траншею. Перед тем как вылезти из неё, Щукин зашептал молитву и начал креститься. По команде командира роты «вперёд!» Охрименко сгрёб его сзади за ноги, приподнял и выложил на заметённый снегом бруствер.

— Ни пуха ни пера! — торжественно произнёс Гамильтон.

— «Если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой», — пожелал командир роты.

— Не подведите, ребята, — попросил Папа Шнитов.

— Бабтиска бог не выдасть, а мене фашист не зъисть! — весело отвечал Охрименко.

Разведчики поползли.

Так началась операция «Фанера». Название это было не случайным. Шагах в ста позади штаба полка противника, до которого предстояло добраться разведчикам, стоял в снегу большой лист фанеры. Он служил единственной стенкой полевого офицерского «туалета» и имел назначение ограждать от нескромных взглядов солдат авторитет их начальников, вынужденных иногда принимать не самые горделивые позы. Непосредственно за фанерой начинался небольшой лесок. Николай Максимилианович резонно полагал, что в леске за фанерой лучше всего дожидаться появления кого-либо из фашистских офицеров. Правда, на этот раз, после исчезновения схваченного Охрименко и Тимохиным обер-лейтенанта, можно было ожидать, что возле фанеры установлен постоянный пост или что офицеры будут отправляться к ней по меньшей мере попарно.

Ночь выдалась исключительно удачная. Непроглядное, иссиня-серое небо лежало на снегу свинцовым грузом. Свет взлетавших над немецкой передовой ракет потерял свой магниевый блеск, стал жёлтым и размытым. Лишь какое-то мгновение после того, как разведчики отползли, виделось на снегу белое колыхание. Но как ни старались находившиеся в траншее офицеры и солдаты удержать его в глазах, оно быстро исчезло, словно волна позёмки, унесённая ветерком.

Шло время. Все было спокойно. Пулемётчики противника выпускали иногда короткие очереди. Чувствовалось по звуку, что очереди эти дежурные и, в полном смысле слова, бесцельные. Первое время капитан Зуев непрестанно пилил Папу Шнитова и на чем свет стоит ругал себя за то, что разрешил послать с Охрименко Щукина.

— И вы тоже хороши, Николай Максимилианович, — говорил он Гамильтону. — Представитель штаба дивизии! Культурный человек! Вы-то как могли поддержать такую идею?!

— Чего ты переживаешь, — пытался успокоить капитана Папа Шнитов. — Я же сказал — всю ответственность беру на себя.

— Очень тебя спросят, если что-нибудь случится дурное! Отвинтят нам всем головы и все… Нет, ведь это же с ума сойти — послать за «языком» подозрительного верующего, да ещё без оружия и не желающего воевать!

— Не желавшего! — поправил Папа Шнитов. — Сейчас-то он уже воюет!

— Ну, посмотрим, посмотрим. Поглядим, что он нам навоюет!

Наконец капитан Зуев умолк. Стало тихо, и время как бы остановилось. Часа через три где-то там, впереди, в недвижной серой мгле глухо залопотал автомат. Очереди были короткие.

— Наш автомат! — воскликнул лейтенант Зипунов.

— Это Охрименко! Они возвращаются! — закричал Папа Шнитов, радостно затоптавшись на месте и захлопав руками, не то греясь, не то аплодируя.

— Слушайте, слушайте, — сказал Гамильтон. — Немцы-то не стреляют! Значит, боятся своего подстрелить…

— Похоже, — подтвердил капитан Зуев. — Отстреливается Охрименко. Неужели баптист волочит «языка»?!

— А почему бы и нет?! — с надеждой и одновременно с некоторым сомнением сказал Папа Шнитов.

Один за другим треснули винтовочные выстрелы.

— Ага! Вот и Бозарбаев с ребятами! — оживился лейтенант Зипунов.

Заработал тяжёлый пулемёт противника.

— Кирюк! Чего молчишь?! — крикнул пулемётчику капитан Зуев. — Подавить немедленно! Бей по направлению звука!

— Гляньте, товарищ капитан! Гляньте! Нельзя в этом секторе вести огонь! — ответил Кирюк. — Наши возвращаются!

Теперь все снова увидели знакомое белое колыхание. Оно медленно приближалось к траншее. Через несколько минут Щукин, с помощью двух бойцов, посланных ему навстречу, втащил в окоп «подарок». Немца развязали. «Язык» оказался самый что ни на есть замечательный. По званию майор.

Пленный растерянно поглядывал на теснившихся в траншее советских воинов и сокрушённо покачивал головой. Прочитав его офицерское удостоверение, Гамильтон чуть не подпрыгнул от радости. Охрименко и Щукин захватили представителя штаба 18-й немецкой дивизии.

— Операция «Фанера» увенчана блистательным успехом! — воскликнул Гамильтон, потрясая над головой удостоверением пленного.

Но что был этот успех по сравнению с успехом операции «Баптист», проведённой Папой Шнитовым!

Щукина обнимали, мяли, жали руки, хлопали по плечам. Ещё больше досталось Папе Шнитову. Его хотели качать, позабыв, что подбрасывать человека выше уровня бруствера не годится даже ночью. Капитан Зуев спас его от этого испытания. Он приказал всем отойти от Папы Шнитова и, воспользовавшись образовавшимся вакуумом, сам налетел на него с объятиями и поцелуями.

— Браво, Папа Шнитов! Брависсимо! — повторял Гамильтон.

Между тем лейтенант Зипунов распоряжался пулемётчиками, прикрывавшими выход Охрименко и снайперов из «ничейной» полосы. Вскоре и они оказались в траншее. Новый взрыв ликования встретил появление главного героя поиска — сержанта Охрименко. Храбрый разведчик коротко, но зато много раз подряд рассказывал о том, как проходил захват «языка». Главным в его рассказе было то, что Щукин помешал ему прикончить ножом часового, выставленного теперь возле фанеры. С целью спасти его жизнь Щукин сам накинулся на немца сзади, обхватил его за горло, заткнул ему рот кляпом и тщательно связал. После этого Щукин надел на себя снятые с фашиста шинель и шапку. Особое оживление слушателей во время каждого повторения этой истории вызывала одна деталь. Заступив на пост вместо связанного немецкого солдата, Щукин подчинился требованию Охрименко и надел на себя немецкий автомат — шмайссер. «Так и быть, — сказал он Охрименко, — для маскарада можно».