Артековский закал - Диброва Алексей - Страница 30

ВЫСТРЕЛЫ С НЕБА

Теперь я работал на тракторе один. Снова поднимался с зарёй и спешил к гаражу. Наступила горячая пора — косовица, заготовка сена для скота. Всё взрослое население подсобного хозяйства — парторг Ильясов да конюх дядя Василий — было брошено на этот ответственный участок работы. Работали они на косилках-лобогрейках, размеренными движениями сбрасывая с помощью вил скошенную траву на землю. На третьей косилке сидел пионер Игорь Сталевский. Он так привязался ко мне, что был готов выполнять любую работу, лишь бы быть ближе и иногда прокатиться на тракторе. Бывало иногда тяжело тринадцатилетнему подростку работать наравне со взрослыми мужчинами. Но упорство прибавляло сил, и Игорь высиживал в напряжённой позе по несколько часов, резкими взмахами рук напоминая мотылька.

Возможно, это раннее знакомство с техникой повлияло на выбор профессии Игорем в зрелом возрасте: он стал первоклассным шофёром, имеет правительственные награды за труд, доволен своей работой.

…Медленный диск солнца неторопливо подымался над степью, над которой в первых лучах разливалось щебетание жаворонков. Они серыми комочками висели высоко над зелёной степью, распевая гимн жизни.

Где-то в стороне перекликались перепела, созывая потомство к утренней трапезе. Суслики на задних лапках замирали, как часовые, любуясь прекрасным летом, богатством пшеничного поля, предвкушая сытую зиму, они перекликались свистом «Будем с хлебом! Будем с хлебом!»

Над высоким разнотравьем плыла труба трактора «ХТЗ». Он будил утреннюю тишину мирным рокотом старенького мотора, выглядывали головы косарей, белела куртка тракториста.

На повороте я сбавлял газ и оглядывался назад: косари используя секундную передышку, вытирали рукавами потные лица. Не один десяток гектаров ароматной степной травы скосил этот отважный экипаж — два артековца и столько же взрослых. Над степью плыл запах подсыхающей травы, воздух был напоен ароматами буркуна и донника, эспарцета и клевера.

Ласковое солнце обещало хорошую погоду и это давало право парторгу Ильясову быть довольным: уборка сена производится вовремя, при хорошей погоде. Но что-то хмурым было лицо у этого бывалого человека.

— Слыхали, хлопцы, — начал он за обедом, — проклятые фашисты уже подошли к Дону.

— Неужели наши пропустят их за Дон? — беспокоился дядя Василий…

— Неизвестно. Допустим и прорвутся. История знает факты, когда враги были в столице — в Москве, но Россия выиграла войну.

— Тогда хвастун Наполеон просчитался — не разгадал манёвра Кутузова.

— А теперь хвастунишка Гитлер расшибётся о нашу стойкость и свернёт себе шею! Хотя крови прольётся много.

— Я не пожалею самой высокой осины ему на крест! — от души сказал дядя Василий.

— Намедни забрали нашего механика Василия Ивановича на укрепления, — продолжал Ильясов. — Говорят, будто под Ростов попал, на строительство моста.

— Что же он с одной рукой там построит?

— Варила бы голова, а руки сыщутся.

— Да оно-то верно…

— Последнее время он работал обеими руками, даже в пруду плавал, — добавил Игорь.

— Гутарь, гутарь, — одно дело плавать, а другое — брёвна таскать, — не согласился дядя Василий.

Мужчины закурили и пошли к косилкам, я стал заводить трактор. Не успел тронуться с места, как где-то вдали послышались выстрелы — очередь… снова очередь. Все повернули головы в ту сторону, откуда бил пулемёт. Что-то заблестело на солнце и стремительно понеслось в нашу сторону:

— Самолёт!

— Неужели немецкий? Всем под трактор! — закричал Ильясов.

Вмиг всех словно ветром сдуло и загнало под трактор — иного убежища поблизости не было. Он пролетел почти над нами, дал очередь, но пули в трактор не попали. На крыльях чернели кресты.

— Юнкерс! Вот, гад, куда залетел! Ну, ничего, ты долго не будешь летать! Нас крестами не испугать! — ругался Ильясов, вылезая из-под трактора.

Фашистский стервятник летел низко над землёй, снова и снова раздавались над мирной степью пулемётные очереди, пока он совсем не исчез из глаз.

— В кого он стреляет? Где здесь военные объекты? — наивно спрашивал конюх.

— Стреляет, гад, в людей, на то он и фашист. Видишь, какой нахалюга — безнаказанно шастает над степью, как коршун — хоть бы что, — ворчал сердито парторг.

А вечером косари узнали, что в степи самолёт обстрелял женщин из соседнего села, среди них есть раненые, а одна — убитая.

Начальника лагеря глубоко взволновал и насторожил этот случай. Ведь не исключена возможность, что фашистский асс для собственного развлечения в другой раз может обстрелять и пионерский лагерь, даже может сбросить бомбу. Неминуемо будут жертвы, раненые, может вспыхнуть пожар — строения все деревянные. А он отвечает за жизнь многих десятков детишек, отвечает не головой, а партийной совестью. — «Что делать?» — В этот же день Гурий Григорьевич передал радисту текст радиограммы для Москвы.

В лагере было введено круглосуточное дежурство комсомольских патрулей, на балконе самого высокого — центрального павильона находился наблюдательный пункт. Старший вожатый Володя Дорохин был начальником караула и разводящим одновременно. Он следил за несением дежурства, ночью лично проверял часовых, поднимал вожатых, обходил с ними территорию лагеря.

— Когда он спит? — удивлялись ребята.

В трудовой размеренный ритм лагеря входило что-то новое — грозное, чувство грозящей опасности. Но никакой паники не наблюдалось, никакой растерянности, — лагерь был готов встретить новые испытания, выпавшие не его долю.

НА ЭЛЕКТРОСТАНЦИИ

Настал день, когда последний куст травы упал под ножом косилки. В степи плыл аромат увядающей травы. Когда докашивали последний травяной островок, из него во все стороны выскочила добрая дюжина зайцев-степняков, виляя между покосами, они ринулись наутёк, а косари им улюлюкали вдогонку.

Мы с Игорем поймали несколько перепелиных выводков — маленьких полосатых птичек, поиграли с ними и пустили на волю — пусть бегут к мамам.

Косовица закончилась. До начала жатвы оставались считанные дни. Я сделал небольшой ремонт трактора: подтянул подшипники, отрегулировал клапаны. Ежедневно наведывался в гараж, привык к трактору, словно к живому существу. За мной хвостиком тянулся Игорь, он тоже считал себя трактористом, в последние дни косовицы он сам садился за руль и был на десятом небе.

Из госпиталя прибыл, наконец, Миша. Его трудно было узнать, настолько он похудел, будто высох, только глаза горели глубоко. Его беспрерывно передёргивало, голова поворачивалась произвольно в сторону, конвульсивно дёргались руки, и он глухо стонал. Но он рвался в лагерь, к друзьям, к любимой работе. На трактор он садиться не мог, но ежедневно приходил в гараж, помогал советами, с завистью смотрел на нашу работу. Мы ему были рады, старались поддержать его добрым словом:

— Не дрейфи, Миша, выше нос, трактористов никакая ведьма не возьмёт!

— Так хочется поехать по степи, как раньше, — навстречу солнцу! — вздыхал он.

— И поедешь, честное комсомольское — поедешь! Ты только побольше кушай, особенно нажимай на молоко, тебе нужно восстановить силы, а трактор никуда не убежит!

В дверях гаража появилась фигура Володи Аас:

— Что поделываете, трактористы?

— Сделали небольшой техремонт, готовимся к уборке. А у тебя что?

— Да вот и мне нужно произвести ремонт мотора, но не с кем, — моим ребятам надоела машина и они отказались от электростанции.

— А Дорохин?

— Что Дорохин? Не будет же он за них работать. Он и так не спит!