Те слова, что мы не сказали друг другу - Леви Марк - Страница 58

Затем он вышел из комнаты и удобно расположился в кресле, не сводя глаз с пульта, лежащего у него под боком.

Джулия развернула свое кресло и включила компьютер — на экране возник нескончаемый список «входящих». Бросив взгляд на письменный стол, она увидела гору писем, а на телефонном аппарате лихорадочно мигал красный глазок записи звонков.

Достав из кармана плаща мобильник, Джулия вызвала на помощь своего лучшего друга.

— У тебя много народу в магазине? — спросила она.

— Ты шутишь — в такую погоду лягушки и те сидят дома, пропащий день!

— Знаю, я сама вымокла до нитки.

— Так ты вернулась? — воскликнул Стенли.

— Около часа назад.

— Могла бы позвонить и раньше!

— Скажи, ты не хочешь закрыть свою лавочку и встретиться со старой подругой в «Пастисе»?

— Закажи мне чашку чая… нет, лучше капучино… в общем, все, что угодно, я скоро буду.

Не прошло и десяти минут, как Стенли встретился с Джулией, сидевшей за столиком старинного кафе.

— Ты похож на спаниеля, упавшего в пруд, — сказала она, обнимая его.

— А ты на кокера, который угодил туда следом. Что ты нам заказала? — спросил садясь Стенли.

— Крокеты!

— У меня в запасе две-три свеженькие сплетни о том, кто с кем переспал на этой неделе, но начнем с твоих новостей, я хочу все знать. Или нет, постой, лучше я угадаю: судя по тому, что ты не давала о себе знать два последних дня, ты нашла Томаса, и, судя по твоему виду, все произошло не так, как ты намечала.

— Да ничего я не намечала…

— Лгунья!

— Если хочешь посидеть минутку в компании круглой идиотки, то пользуйся случаем, она перед тобой!

И Джулия рассказала Стенли почти все о своем путешествии — о первом посещении профсоюза печати и первой лжи Кнаппа; о причинах, вынудивших Томаса сменить фамилию; о вернисаже, куда ее доставил лимузин, заказанный портье в последний момент; но когда она упомянула о кроссовках, которые носила в комплекте с вечерним платьем, Стенли чуть не задохнулся от возмущения и, оттолкнув чашку с чаем, потребовал белого вина. Дождь за окном кафе полил с удвоенной силой. Джулия подробно описала свою поездку в восточный район Берлина, «их» улицу, где исчезли старые дома, но сохранился старенький бар, последнюю беседу с лучшим другом Томаса и сумасшедшую гонку в аэропорт, Марину и, наконец, пока Стенли еще не потерял сознание, свою встречу с Томасом в парке Тиргартена. Но и это было еще не все: дальше последовал отчет об ужине на террасе ресторана, где их угостили самой вкусной рыбой в мире, к которой, впрочем, она едва притронулась, о ночной прогулке вокруг озера, о комнате в отеле, где они занимались любовью прошлой ночью, и наконец, о завтраке на следующее утро, который так и не состоялся. Когда официант подошел к ним в третий раз с вопросом, все ли в порядке, Стенли погрозил ему вилкой, запретив их беспокоить.

— Надо было мне поехать с тобой, — заявил он. — Если бы я мог представить себе такую безумную авантюру, ни за что не отпустил бы тебя одну.

Джулия прилежно мешала ложечкой чай. Стенли внимательно взглянул на свою подругу и придержал ее руку:

— Джулия, ты ведь даже сахар не положила… и вид у тебя какой-то потерянный. Что с тобой?

— «Какой-то» можешь опустить — просто потерянный.

— Во всяком случае, могу заверить тебя, что он больше не вернется к этой Марине, положись на мой опыт!

— Да какой там опыт! — с улыбкой возразила Джулия. — Впрочем, что бы то ни было, сейчас Томас все равно летит в Могадишо.

— А мы сидим тут, в Нью-Йорке, под проливным дождем! — отозвался Стенли, глядя в окно, за которым бушевал ливень.

Несколько прохожих укрылись от него под тентом террасы кафе. Пожилой мужчина прижимал к себе жену, стараясь хоть как-то защитить ее от холодных струй.

— Вот теперь я наведу порядок в своей жизни, — продолжала Джулия, — и постараюсь все устроить как можно лучше. Полагаю, это единственное, что мне осталось.

— Да, ты была права, я сейчас чокаюсь с круглой идиоткой. Тебе выпала неслыханная удача: в твою жизнь на какое-то мгновение ворвался настоящий самум, а ты пытаешься навести в ней порядок! Да ты совсем сбрендила, бедная моя подружка!.. Ну-ну, только не это, — пожалуйста, быстренько осуши глаза, на улице и без того полно воды, и сейчас не время рыдать, у меня к тебе еще масса вопросов.

Джулия вытерла ладонью слезы и снова улыбнулась другу.

— Как ты намерена поступить с Адамом? — спросил Стенли. — Я уж начал подумывать, не взять ли его к себе на полный пансион, если ты не вернешься. Назавтра он пригласил меня за город к своим родителям. Кстати, предупреждаю — и смотри, не проговорись! — я соврал, что на завтра мне назначили гастроскопию.

— Ну… расскажу ему часть правды, так, чтобы причинить поменьше боли.

— В любви человеку больнее всего от сознания, что ему лгут из трусости. Ты хочешь попытать с ним счастья еще раз или не хочешь?

— Может, и мерзко так говорить, но у меня нет сил снова остаться одной.

— Тогда он смягчится — не сразу, но рано или поздно смягчится.

— Я постараюсь облегчить ему переживания.

— Могу я задать тебе довольно интимный вопрос?

— Ты же знаешь, что я от тебя никогда ничего не скрываю…

— Эта ночь с Томасом, какая она была?

— Нежная, сладостная, волшебная и — грустная поутру.

— Я имел в виду секс, дорогая.

— Нежный, сладостный, волшебный…

— И после этого ты хочешь внушить мне, что не знаешь, на каком ты свете?

— Я знаю, что нахожусь в Нью-Йорке и Адам тоже здесь, а Томас теперь очень далеко.

— Дорогая моя, важно знать, не в каком городе или в какой части света находится другой, а какое место он занимает в твоем сердце. И ошибки не имеют никакого значения, Джулия, — важно лишь то, что мы реально проживаем.

Адам вышел из такси под проливным дождем. Вода уже переполняла канавки на обочинах. Перепрыгивая через лужи, Адам подбежал к дому и начал свирепо жать на кнопку домофона. Энтони Уолш встал с кресла.

— Сейчас, сейчас, что за спешка! — проворчал он, нажимая в свою очередь на кнопку.

На лестнице раздались шаги, и он с широкой улыбкой встретил гостя. — Мистер Уолш? — воскликнул тот, в ужасе отступив назад.

— Адам, каким ветром вас сюда занесло? Адам застыл на площадке, утратив дар речи.

— Вы что, язык проглотили, старина?

— Но… вы же умерли! — пролепетал гость.

— Фу, зачем же так грубо! Я знаю, что мы не очень нравимся друг другу, но посылать меня на кладбище… это уж слишком!

— Вот именно что на кладбище… я же там был в день ваших похорон! — возопил Адам.

— Ну хватит, любезный, всякая бестактность имеет свои границы! Ладно, не будем же мы торчать на лестнице целый вечер — входите, а то вы прямо побелели.

Адам вошел в гостиную. Энтони знаком предложил ему сбросить промокший плащ.

— Извините за настойчивость, — сказал Адам, вешая плащ на крючок, — но, надеюсь, вы поймете мое изумление, ведь мою свадьбу отменили из-за ваших похорон…

— Это ведь была отчасти и свадьба моей дочери, не правда ли?

— Но не могла же она сочинить всю эту историю только для того, чтобы…

— Бросить вас? О, не считайте себя такой уж важной персоной. У нас в семье все отличаются большой изобретательностью, но вы плохо знаете Джулию, если сочли ее способной на такие нелепые выходки. Тут, вероятно, кроются совсем другие причины, и, если вы согласны помолчать пару секунд, я рискну назвать одну-две из них.

— Где Джулия?

— Увы, моя дочь уже двадцать лет как оставила привычку посвящать меня в подробности своего времяпрепровождения. Честно говоря, я полагал, что она как раз с вами. Мы вернулись в Нью-Йорк часа три назад или даже больше.

— Как, вы ездили вместе с ней?

— Ну конечно, разве она вам не рассказала?

— Мне кажется, ей это было бы нелегко, если учесть, что я находился рядом, когда она встречала самолет из Европы с вашими останками, и что мы с ней вместе проводили гроб на кладбище.