Благословенная тьма - Черкасов Дмитрий - Страница 38

И весьма эффективно ее применяли.

Одиннадцать человек скончались в ужасных мучениях.

Они были самого разного звания - от служек до протоиереев, и был даже один архиерей. Он, видимо, впал в немилость, и его поставили перед выбором: или участвуй, или… Понятно, что высокая духовная особа выбрала призрачный шанс на жизнь.

Случилось так, что Ликтора уличили в содомии. Этого было достаточно, чтобы на его дальнейшем служении поставили крест. А крест на служении в этой структуре означал и другой крест, могильный. Сотрудник Службы не мог перейти в мир, не мог и остаться простым служителем культа. Его не спасли бы даже монастырские стены.

Будучи взят за горло и приперт к стене неопровержимыми уликами, Ликтор согласился. Дьячок, с которым его поймали, тоже вошел в группу и умер, можно сказать, у Ликтора на руках. На умирающего было жутко смотреть: его тело расползалось под пальцами.

Все были обнажены, происходящее снималось на видеокамеры под всеми углами и во всех ракурсах; одежду велели снять, чтобы не пропустить ни одной мелочи.

Все происходило в «студии» - большом, ярко освещенном помещении с надежной звукоизоляцией. Стены были обиты поролоном или чем-то вроде него, как в палате для буйнопомешанных. И не напрасно, как выяснилось; двое-таки бросились в надежде расшибить себе черепа, но не преуспели.

Все было ослепительно-белым, чистым; тем контрастнее выглядели окровавленные клочья волос на мягком полу. …Заходили преувеличенно бодро, с отвагой, с гордо поднятыми головами; эксперимент приравнивался к казни, а волонтеры - к смертникам; все это понимали, но вслух не оговаривали. Внутри их уже ждали монахи из Медицинского Отделения, по двое на каждого, итого - двадцать четыре. Но даже для тридцати шести человек помещение оставалось слишком просторным.

Страх на лицах, замаскированный под беспечность, сперва сменился недоумением, ибо ничего не происходило, и все эти безопасные стены с камерами показались дурацким излишеством. Так продолжалось около десяти минут, и вдруг первый волонтер выпучил глаза и схватился за них, словно пытаясь затолкать обратно в глазницы! Его глаза расползлись, как яичные желтки, и протекли между пальцами; волонтер издал пронзительный вопль и рухнул на колени, раздирая себе щеки. Но кровь почему-то брызнула не из ссадин, а из ушей, щедро окропив белый пол.

От номера первого шарахнулись и автоматически образовали вокруг него опасливое кольцо. Монахи отступили, не собираясь препятствовать естественному ходу событий, но готовые вмешаться при первой попытке нарушить чистоту эксперимента. И действительно вмешались - через несколько минут, когда номер четвертый вдруг прыгнул на девятого, вознамерившись перервать тому горло. Его оттащили и вытянули неведомо откуда взявшейся плетью; характерно, что сотрудники Службы везде, где это удавалось, стремились придерживаться патриархальных обычаев и неизменно предпочитали розги с нагайками электрошокерам и резиновым дубинкам.

Ликтор числился под номером одиннадцатым. Тогда его еще, впрочем, так не звали; он носил имя, данное ему родителями и подтвержденное при крещении.

Единственным отрицательным последствием эксперимента для него стало то, что он это имя начисто забыл. Поэтому лично Виссарион дал ему новое.

Списав заодно и содомский грех…

А служка, увы, расплатился по полной - как в отношениях, так и здесь он сыграл пассивно-страдательную роль. Ликтор отчаянно ему сочувствовал - правда, по ходу эксперимента все меньше и меньше, ибо способность к сопереживанию в нем неуклонно ослабевала и - до некоторой степени - восстановилась лишь на следующий день.

Держа заживо распадавшегося служку на руках, Ликтор наблюдал, как один за другим выходят из строя его товарищи.

Номер пятый забился в корчах; у номера второго грудная клетка стремительно расширилась до полной бочкообразности и лопнула, ребра разошлись, так что стало видно бешено бьющееся сердце. Номер третий подскочил и вырвал это сердце одним движением когтистой лапы. Монахи метнулись на помощь, но не успели, а один из них даже пострадал: с тех пор его лицо пересекал глубокий шрам.

Номер десятый продержался дольше остальных - конечно, не считая Ликтора. Когда все остальные уже лежали бездыханные, он, казалось, вполне освоился в новом качестве и стоял рядом с Ликтором на всех четырех, облизываясь и поводя вокруг шалыми голодными глазами.

Ликтор хотел сказать ему, чтобы он так себя вел и в дальнейшем: «Молодец, мы сдюжим, брат, нам некуда отступать, мы выдержим!» Слова, однако, ему больше не давались, хотя ротовой аппарат во многом еще остался человеческим, а сознание пусть и сузилось, но тоже не утратило своих людских свойств. Он зарычал странным рыком - не волчьим и не человеческим.

Номер десятый собрался ответить, но вместо звуков исторг из себя… внутренности.

Его вдруг всего вывернуло наизнанку, словно перчатку. Ликтор спокойно приблизился и стал лизать подрагивающее, мокрое мясо. Монахи, выждав немного, оттащили его подальше; на сей раз за дело они уже взялись не вдвоем, а сразу впятером, благо другим волонтерам вмешательство уже не требовалось.

Потом Ликтора вывели, нацепив ошейник и намордник; его снова фотографировали, брали кровь, выводили спинномозговую жидкость в пробирку, выпускали мочу.

Виссарион неизменно присутствовал при всех процедурах: прохаживался вокруг этаким гоголем, глаза его горели. Когда обследование завершилось, привели бесноватую.

При первом взгляде на нее Ликтор понял, что вот это-то и есть главное.

Глава 15

Дела минувших дней

Девке было лет восемнадцать-двадцать.

Она вся была нескладная, какая-то недоделанная: большая круглая голова с оттопыренными ушами, наполовину прикрытыми жидкими прядями волос; короткая шея, узкие плечи, длинные руки с паучьими пальцами. На ней была одна простая рубаха вроде ночной, до пят.

При попытке надеть на нее крест бесноватая завыла и порвала тесьму.

Тогда Виссарион присел перед Ликтором на корточки и внушительно молвил:

- Сейчас ты станешь свидетелем обряда. Кивни, если понимаешь меня.

Как ни удивительно, Ликтору это удалось.

Инквизитор удовлетворенно кивнул в ответ.

- Если я преуспею, ты увидишь, как он выходит. Ты понимаешь, о ком я?

Отрицательный жест у Ликтора не получился. Он молча смотрел на Виссариона.

- Хорошо, я уточню. Ты что-то увидишь. Возможно, что нет, но вероятнее всего, что - да. Это будет мишень. Кивни.

Ликтор повиновался.

- Молодец. Ты хочешь знать, что с ней делать?

Кивок.

- Ты уже знаешь. Ее не трогай. Разберись с тем, что покинет ее тело. Скорее всего, ты увидишь нечто вроде дымного облака, но пусть это тебя не смущает.

Поступай, с ним как с живой тварью. Ты понял?

И снова вымученный кивок.

- Отлично. Я не ошибся в тебе.

Инквизитор выпрямился, оправил на себе церковные одежды, в которые он облачался только в особых случаях. Двое монахов подступили и крепко взяли девицу за локти.

Та, догадавшись о том, что вскоре последует, запрокинула голову и длинно завыла нечеловеческим голосом. Вены у нее на лбу вздулись, лицо посинело, в углах рта показалась пена.

Наскоро прочитав молитву, Виссарион приступил к обряду изгнания беса.

Когда на одержимую упали первые капли святой воды, она сверхъестественным усилием высвободилась и встала в «мостик».

Ликтор напрягся, подавшись вперед. Из курса общей медицинской подготовки, обязательного для всех сотрудников Службы, он знал, что такие позы свидетельствуют об истерии в ее классическом варианте, который давно уже позабыт мирскими врачами, ибо встречается чрезвычайно редко.

Но здесь дело было в чем-то другом.

Или нет?

Или следует предположить, что все истерические припадки имеют в своей основе не физическую патологию, а… одержимость?

Об этом он раздумывал после, когда полностью восстановил первоначальный облик; тогда же он просто замер, готовый атаковать.