Обогнувшие Ливию - Маципуло Эдуард - Страница 59

Некоторые из гребцов побросали весла и в великом страхе вручили себя небесам. Астарт уговорами и побоями пытался образумить товарищей. Но мало кто внимал голосу рассудка. А те, кто еще гребли, втянули головы в плечи и шептали молитвы.

С волнами творилось небывалое: они хаотически бросались в разные стороны, сшибались, взрываясь пенными шапками.

Неожиданно запел Саркатр, и сильный мужественный голос вернул людей к веслам, хотя подземный гром не умолкал.

Волны становились все круче и безумней. Но Астарт торжествовал: все весла дружно взлетали и опускались, повинуясь окрепшему ритму Рутуба.

Колесница Богов раскаленным шипом вонзалась в ночное небо. Лес горел не только у подножия, но и на всем побережье, подожженный раскаленными валунами, сыпавшимися из косматых пепельных туч.

Постепенно море клокотавшего огня осталось далеко позади. Но мореходы продолжали грести изо всех сил, ибо долго еще была видна макушка полыхавшей за горизонтом стихии да жерло вулкана светилось яркой утренней звездой.

ГЛАВА 57

Законы человеческие

Долго плыли у бесконечной каймы мангров и видели лишь издали ливийский берег. Здесь росли густые высоченные леса, перемежаемые красноватыми проплешинами обрывистых холмов, синими скалами, узкими ущельями рек.

Как никогда донимала жара. В этих местах она была особенной. Раскаленный воздух сочился влагой, выматывал все силы, превращал сильного мужа в безвольное, слабое существо. Мореходы вповалку лежали на скамьях гребцов, и злобные вопли Рутуба не могли их заставить работать. Легким, привыкшим к морским туманам и влажным ветрам, не хватало воздуха…

Когда становилось совсем невмоготу, продирались сквозь мангры к берегу. Искали прохладные ручьи и водоемы… Но берег таил много неожиданностей. Не все ливийцы горели желанием познакомиться с ними. Некоторые племена почему-то были откровенно враждебны. А однажды мореходов, попросту говоря, ограбили.

Они заготовили много мяса и плодов для дальнейшего плавания, но их окружили чернокожие воины — многочисленное племя дикарей, которые, кстати, страдали от влажной жары не меньше, чем финикийцы. Голодные и раздраженные мореходы готовы были драться за свое богатство… Происшествие кончилось тем, что хананеи спаслись бегством.

— Есть, выходит, среди них народы, занимающиеся разбоем, — сказал на это Ахтой. — Единство мира! Если просвещенные цари грабят соседей, то почему бы невежественным вождям ливийцев не отобрать еду у незнакомых путников?

Астарт имел другое мнение.

— Без причины они бы не вцепились в нас. Уверен Я: что-то мы сделали не так.

Однажды корабль вошел в русло уютной речушки, чистые воды которой с шумом сопротивлялись океанскому приливу. Вокруг рос светлый, пронизанный солнцем и лианами лес, на травянистых холмах паслись стада антилоп и жираф. Оглушающий гомон птиц наводил на мысли о торжестве жизни. Райский уголок! Вот только бы не эта непонятная, невиданная жара…

У обширной старицы, заросшей по берегам тростником и болотными растениями, виднелись плетеные высокие крыши хижин. Мореходы, наученные не раз горьким опытом, решили не встречаться с местными жителями.

Астарт возглавлял группу охотников. Они пробирались в высокой траве, стараясь выйти к антилопам с подветренной стороны. И наткнулись на широкую тропу с многочисленными следами босых ног. По тропе неуклюже вышагивал средних размеров крокодил. Панцирь его с налипшими нитями водорослей влажно отсвечивал, коготки коротких лап впивались в мокрую почву. Увидев людей, он плюхнулся на брюхо и замер. Только хвост его елозил, с хрустом сминая сочные стебли трав по обеим сторонам тропы.

— Ого! — воскликнул Анад и пригвоздил зверя к тропе тяжелым копьем.

Крокодил разевал пасть с частоколом острейших и мелких зубов, извивался, мощно бил хвостом. Астарт посмотрел в сторону хижин. Вода подступала к их стенам. — Из деревни ползет на дневку. Астарт, как и его друзья, не встречал еще человека, который остался бы равнодушным при виде крокодилов. Их всегда ненавидели или боялись. Даже жрецы бога Себека. Анад, по обыкновению, зазевался, и удар крокодильего хвоста сшиб его с ног. Мореходы дружно засмеялись. Охота была сорвана, да и как могло быть иначе, если Анад здесь?

Рутуб сильным ударом меча прикончил зверя. Все молча наблюдали, как он вспарывал ему брюхо. Иногда в желудке крокодила находили человеческие останки. Мореходы об этом знали. Так было и в Египте, и на берегах Великой реки зинджей.

Рутуб вывалил на тропу осклизлый комок перьев. — Курица! Он сожрал ливийскую курицу! — воскликнул старшина гребцов с облегчением.

Труп зверя вместе с курицей столкнули с тропы и не успели отойти и сотни шагов, как услышали глухие и грозные звуки сигнальных барабанов. Мореходы переглянулись.

— На корабль! — скомандовал Астарт. — Пока не выясним, что несет нам эта музыка.

Они побежали к реке, обливаясь потом, подгоняемые грохотом невидимых барабанов. И увидели: наперерез им стремительными скачками несутся длинноногие ливийцы, расписанные, как зебры и пантеры, — видимо, в боевой раскраске!

— Стойте! — крикнул Астарт. — Не злить их, за оружие не хвататься. Улыбайтесь, разрази вас гром. Всем улыбаться!

Он посмотрел на хищный оскал Рутуба и разрешил ему быть самим собой.

Ливийцев было много, и настроены они были решительно. Каменные и костяные наконечники их копий были густо смазаны каким-то месивом. И это было страшнее всех их палиц и деревянных мечей.

Финикийцы принужденно улыбались. Анад тонко, по-женски смеялся, рассказывая неизвестно кому, как его сшиб крокодил. Мекал предлагал ливийцам в подарок свой нож. Тем не менее мореходов повели в деревню. На деревенской площади под небольшим деревцем, крона которого благоухала пышной шапкой цветов, сидел вождь. Палица устрашающих размеров из черного дерева лежала на его голых тощих бедрах. Как ни напряжен и опасен был момент, мореходы не удержались от удивленных возгласов: на дереве росли разноцветные цветы! Огромные, нежно-бархатистые, с сильным медвяным запахом…

Вождь говорил очень долго. Морщинистое лицо его было сурово, лилово-черная кожа отсвечивала глянцем. В глазах его Астарт увидел обиду.

Потом говорил Астарт. Ливия научила его обращению с незнакомыми народами. И, оказывается, как бы обширна ни была эта земля, как бы много племен и народов ни населяли ее, существовали, пожалуй, жесты и даже отдельные слова, понятные многим. Язык сигнальных барабанов, как был почти уверен Астарт, понятен всем племенам, живущим в Ливии от океана до океана.

Принесли останки крокодила, и Астарт все понял. Племя поклонялось крокодилам. Финикийцы убили священное животное.

Астарт был в отчаянии. Мореходы угрюмо молчали за его спиной. Он пытался объяснить вождю, что в их далекой стране совсем другие законы, что нельзя губить людей только оттого, что в разных землях разные законы. Вождь же объяснил ему, что смерть любого крокодила предшествует смерти кого-то из людей. Это бесспорно. И еще он сказал: умершие люди обращаются в крокодилов. Так ты понял, вождь чужаков, что вы совершили? И если суждено сегодня умереть человеку, то пусть он будет из чужой деревни, из твоей, вождь чужаков! Когда твой воин умрет в нашей деревне, мы будем чтить его наравне с другими священными животными. Решай, кому остаться здесь.

И вождь тронул жилистой рукой тяжелую палицу.

Финикийцы обсудили свое скверное положение без криков и эмоций. Они не стали выяснять, кто больше виновен в убийстве крокодила — Рутуб, Анад или Астарт, позволивший разделаться со зверем. По обычаю полагалось бросить жребий, когда дело касалось человеческих жертвоприношений на костре или в морских волнах. У кого-то нашлась игральная кость. Жребий бросили. Умереть выпало Мекалу.

Мекалу…

Все были потрясены несправедливостью судьбы. Мекал, лучший, может быть, изо всех, добрый и мужественный… Юный мореход стоял, помертвев, с закрытыми глазами, и дыхание его почти прекратилось. Он не реагировал больше ни на что. Он старался привыкнуть к мысли, что должен умереть. Но он не мог, не хотел с ней смириться!