Легенда Лукоморья - Набокова Юлия - Страница 14

– А где же ей быть? – уверенно ответил Ив. – Позвать?

– Не надо! – Мальчишка так отчаянно тряхнул головой, что шлем слетел и укатился прямо под ноги избушке.

Кузьма с тоской покосился под крыльцо, попрощавшись со шлемом. При этом лицо его так посерело, что я заподозрила, что шлем взят тайком у богатыря, доверившего Кузьме стеречь свою поклажу. И когда богатырь заметит пропажу, мальчишке не поздоровится. Избушка шлем, конечно, не вернет – захочет отомстить Кузьме за то, что он чуть дверь с петель не снес. Сжалившись над заморышем, я погладила избушку по двери и попросила:

– Верни шлем.

Избушка заходила ходуном, вероятно, изображая, что готовится усесться на землю и превратить богатырский шлем в блинчик. Кузьма еще больше посерел, потом вытаращил глаза и резво прыгнул вверх – это избушка со всей силы пнула шлем в мальчишку. В прыжке Кузьма поймал шлем, но силы были неравны – шлем как снаряд унес его в лес, ломая деревья и сучья. Лес наполнился треском, воплем летящего Кузьмы и гомоном потревоженных птиц. Я уважительно похлопала избушку по бревенчатой стене:

– Тебе бы на чемпионате мира по футболу штрафные забивать! За такого мощного игрока передрались бы все легендарные футбольные клубы!

Избушка довольно закудахтала и потребовала разъяснений, но описать ей самую популярную игру моего мира я не успела: из сеней вышел кот и осуждающе мяукнул.

– Совсем крыша поехала?! На дрова пущу!

Избушка виновато прикрыла ставенки.

– Мало того что Леший придет возмущаться, что лес курочим, – ворчливо заметил кот, – так еще и богатырь этот недоросший всем станет рассказывать, как его Баба-яга метлой отходила. А в качестве доказательства свои синяки да шишки, о дубы да ели набитые, предъявит.

– Я не подумавши, – повинилась избушка.

– Да когда ты думала? – в сердцах отозвался кот. – Тебе от курицы даже мозги не достались – только ноги.

Такого оскорбления избушка не стерпела – сердито хлопнула входной дверью, прищемив Варфоломею кончик хвоста. Кот взвыл дурным голосом, мы с Ивом бросились на помощь и не без труда вызволили хвост из заклинившей двери.

– Да я! – вопил кот, воинственно топорща усы. – Да ты! Да мы с Ягой тебя в курятнике нашли, от помета отмыли. А ты – хвосты прищемлять! Курица деревянноголовая!

– Фу-ты ну-ты! – не оставалась в долгу избушка. – Ишь ты, как заговорил! Да я для вас! И зимой и летом! Последнее тепло отдаю! Лишь бы Ягусе с Варфушей хорошо было!

– Все, все! – вмешалась я. – Брейк!

– Брехун! – услышав что-то знакомое, радостно подхватила избушка.

– Развалюха на курьих ножках! – не остался в долгу кот.

– Это кто еще развалюха? – оскорбленно возопила избушка. – Да ко мне Горыныч в прошлом году свататься прилетал, али забыл?

– Да Горыныч тогда в Хмельной речке искупался, полреки осушил! – ерничал кот. – Он бы и вековой дуб просватал. Что-то Змей, как протрезвел, стал нас стороной облезть. Не иначе, опасается, что ты его под венец потащишь!

– Да нужен он мне! – раскудахталась избушка. – Я избушка свободная, к вольной жизни привыкшая.

– Как же, как же! – распалялся Варфоломей. – Поди, забоялась, что муженек, когда не в настроении будет, как дыхнет на тебя жаром, так одни угли останутся?

– Нет, ну вы еще подеритесь! – всплеснула руками я. – Да что на вас нашло! Варфоломей! Избушка!

– Курица общипанная!

– Кот драный!

– Это я-то драный?! – разъярился кот, вонзая когти в бревенчатый избушкин бок. – Вот я тебе покажу!

– Ух, я тебя сейчас… отфунболю! – взбесилась избушка и приготовилась исполнить второй мастерский бросок, на этот раз использовав в качестве шлема вредного кота.

О Кузьме, заброшенном в лесную чащу, мы уже давно забыли и бросились отдирать кота от избы, как вдруг налетел сильный порыв ветра, лес загудел, заскрипел, и на полянке раздались тяжелые шаги.

Кот притих, и Ив, воспользовавшись моментом, рванул его к себе, так что из-под когтей Варфоломея только щепки полетели. Избушка взвизгнула, а потом ойкнула и замерла на месте. Я обернулась в предчувствии недоброго.

На полянке перед крыльцом стоял экзотического вида молодой мужчина, напоминающий Тарзана, только выросшего не в джунглях, а в русском лесу. Пепельные с зеленцой волосы скручены жгутами и, топорщась в разные стороны, доходят до плеч. Во всклокоченной шевелюре то тут, то там виднеются цветы ромашки и зеленые желуди. Лицо словно рисовала сама природа: глаза синие, как васильки, искрились весельем, губы красные, что спелая лесная земляника, обещали сладость поцелуев, кожа слегка мерцает, словно вобрала в себя полуденный солнечный свет, и ее так и хочется коснуться рукой, чтобы проверить, не сотрется ли позолота, не опалит ли солнцем. На загорелом теле всего и одежды, что набедренная повязка из кленовых листьев и лопухов. Зато какое тело! Плечи сильные, натренированные тяжелой работой. На бронзовой груди переливаются бисеринки пота, что капельки росы. Во всем его облике чувствовалась какая-то непокорная сила, а в глазах отчетливо читался вызов.

– Леший, – ахнул кот и прошипел, обращаясь к притихшей избушке. – Ну все, аукнулась тебе порча лесных угодий в особо крупных размерах!

– Так я ж того, – воробушком пискнула избушка, – не хотела.

– И что здесь происходит? – раздался звучный голос Лешего.

– Да мы тут избу делим в отсутствие Бабы-яги, – неожиданно для самой себя брякнула я. – Коту – бревна, мне – печку, ему вот, – кивок на Ива, – куриные ноги на бульон.

Избушка так и брякнулась на землю, втянув в себя окорочка раздора. Крыльцо, на котором мы стояли, постигла та же участь, и все трое – я, Ив и кот – полетели вниз. Кот шмякнулся на землю с протяжным «мя-я-у!», Ив – с глухим стоном. А я с тихим «ой!» очутилась в сильных руках лесного красавца, каким-то чудом успевшего подхватить меня. Леший пах земляникой и ромашками, дубовыми листьями и полевыми травами, утренней росой и нагретым деревом, цветочной пыльцой и диким медом… От дальнейшей ароматической дегустации меня отвлекло деликатное, но ревниво-напряженное покашливание рыцаря. Леший опустил меня на ноги и пристальным взглядом оглядел всю нашу компанию.

– Избушку поделите потом, – наконец молвил он. – Сколько полянок, негодница, вытоптала! Давно ее пора по бревнам разобрать.

Позади нас раздался грохот, и в воздух взлетела пыль. Изба не видела смешинок в глазах Лешего, а слышала только напускной гнев в его голосе, и приняла все за чистую монету. А потому выпростала ноги из-под пола и плашмя повалилась на заднюю стенку, так что курьи ножки задрались к небу. Раздался звон посуды, из трубы повалил густой дым.

– Вот курица! Того и гляди, дом спалит! Да и горшки опять менять! – сердито завопил кот. – Куриные ноги – воробьиные мозги!

– Воробушков не обижай, – с напускной строгостью осадил Леший.

– Прошу прощения, – схватился за голову Варфоломей.

– Прощаю, – великодушно кивнул Леший и покосился в сторону избушки: – Оклемается?

– А куда денется? Иначе я ее, бестолковую, в топку отправлю! – пригрозил кот и припустил в сторону избы. – Пойду печь проверю, а то как бы пожар не начался.

Хватило и пары ласковых «мяу», чтобы избушка прыжком поднялась на ноги, перемялась с ноги на ногу, выстраивая равновесие, спустила ступени и распахнула дверь. Кот пулей влетел внутрь и принялся наводить порядок, гремя осколками посуды, а хозяин леса вновь переключил внимание на нас.

– Простите нас за Кузьму, – оробев под его пристальным взглядом, выдавила я.

– Вы и кота уже переименовали? – усмехнулся Леший.

– Я про того парнишку, которого избушка в лес закинула, – сконфуженно уточнила я.

– Да уж, бросок получился знатный. – Леший строго сдвинул брови. – Наломал парнишка дров – двух берез как не бывало, вековой дуб нижней ветви лишился.

Я виновато притихла. Читала я книжки, в которых Леший за порчу лесного хозяйства калечил дровосеков, охотников и простых путников: за каждую сломанную ветку у человека руку отнимал.