Ближние подступы - Ржевская Елена Моисеевна - Страница 45

По прибытии на исходный рубеж начали сколачивать ударную группу. И в 2–3 часа дня начался 2 штурм города. Пройдя небольшое расстояние, прошел большой ливень. Наша группа танков засела в болоте, группа легких танков залита полностью. 4 часа сидели в машинах по плечи в воде. Только перестал дождь, немецкие самолеты 17–18 штук начали бомбить. Когда были сброшены бомбы, вода ушла в воронки, я завел свою машину, начал движение назад, выскочил на более твердое место и при помощи тросов вытащил еще 3 танка… Прошу вспомнить танкистов моей части, погибших на Калининской, Ржевской и Великолукской земле:

1. Ст. лейтенант Рогозин Николай, командир танкового взвода. С Кавказа.

2. Докутько Николай, сержант, командир башни моего танка. Из Минска.

Должны быть живые:

1. Анохин Иван, командир танковой роты, капитан, уроженец с г. Орел.

2. Рябичкин Александр, радист моего танка Т-34.

3. Борисов Николай, ком. башни, сержант, с г. Новосибирск.

4. Новожилов Сергей с г. Вологда…

На етим кончаю воспоминания о боях на ржевской земле.

Остаюсь Кривошея Петр Тимофеевич, 1922 г. р. Воспитывался в детдоме. В данный период работаю старшим радиотехником Бышевского радиоузла, Фастовского р-на, Киевской обл. Имею 3 сына".

"Я хочу, чтобы мне поверили, что 153 стрелковая дивизия и наш истребительный противотанковый артдивизион, в котором я был до конца войны, которые сформированы на Ржевской земле и в основном из тех людей, что воевали за город Ржев, прошла большой, славный путь от г. Ржев аж до г. Кенигсберга у Восточной Пруссии, до Балтийского моря, и нигде больше я не видел такой территории земли, чтобы так была полита кровью, усеяна трупами людей, как Ржевская земля. Об этом нужно помнить, знать и никогда не забывать.

Дубина Иван Трофимович".

"В боях за освобождение Ржева погибли все командиры стрелковых рот и взводов. Тяжело были ранены командир 965 сп майор Ковердяев, комиссар полка батальонный комиссар Грушин.

Я дошел до Берлина, но равных боев, которые были под Ржевом, не было.

Майор запаса Поплавский, бывший помнач штаба 965-й сп".

"Дорогие товарищи, разрешите вас уведомить, что я гр-н участник Отечественной войны Советской Армии, служил в стрелковой дивизии 274-й и был на передовой линии под городом Ржевом, стояли в обороне на бывшем старом аэродроме возле реки Волги и задерживали натиск врага и делали натиск на врага до 3 марта 1943 года. А в 8 час. пошли в наступление через реку Волгу освобождать Ржев.

…Миня интересует такой вопрос, проживают кто-нибудь из граждан, каких мы освободили из церкви в гор. Ржеве, то пусть не поставят в труд сообщить мне, как ихняя сложилась жизнь в дальнейшем после нашего их освобождения, по нижеследующему адресу: Калининская область, гор. Белый, ул. Коллективная, дом № 6, Иванову Василию Никитичу, дорогие товарищи жду с нетерпением ваши отзовы.

Сотоварищевским приветом я инвалид отечественной войны к вам: Иванов. 2.11.1966 года".

4

Банкетные столы были составлены, как водится, буквой "П". И на главных местах — "отцы города", руководство обкома, генералы.

— За тех, кто мужественно сражался и пал на ржевской земле.

Мы выпили стоя, в тишине, и в какой раз за эти дни дрогнуло во мне, отозвалось горьким волнением.

— За воинов — освободителей города.

— Старинный верхневолжский город… Город, стоящий на перекрестке истории… — начал свой тост секретарь обкома. — Он долгое время был точкой приложения военных сил… Выпала честь защищать подступы к Москве… Ржевская исконно русская земля прославилась ратными и трудовыми подвигами… Ржев вернул славу крупного железнодорожного узла страны…

За ним поднимались другие. Напротив наискосок — Георгий Иванович Земсков. Глаза то прячутся за тугими скулами, то при малейшем наклоне головы — открыты. И вижу — он-то весь бугрится, не прилаживается к громкому застолью. С ним рядом — Черновский, бывший председатель горисполкома. Треугольник лица, погашенного, иссиня-черного. А ведь еще недавно он выглядел по-другому. В прежние приезды в Ржев я заходила к нему в горисполком. Он слыл среди населения человеком, преданным городу. Ему верили: Но случилось — влюбился. Жена пожаловалась в обком. Его сняли, отозвали в Калинин, взыскали за "аморалку" и доверили лишь областное курортное управление. Ни любимого города, ни дела, ни той женщины. Разлученный, порушенный человек. Инфаркт. Он взял слово, поднявшись. Подрагивал бокал в руке.

— …Были одинокие трубы буржуек, торчащие из земли. Вот что лишь было… Низкий поклон тем, кто, не щадя себя, в тяжелейших условиях поднимал из руин город…

И голос немного вибрировал, и, может, оттого смолкла брякотня ножами, вилками, слушали в тишине. Он закончил, неожиданно срываясь в восклицание:

— Да значит же что-то немалое Ржев для людей, если его именем называются! — И сел, не глянув в мою сторону, хотя меня он имел в виду.

Заиграл оркестр. Вышла из-за стола жена почетного гражданина города — для многих здесь он Ваня, Ванюша, коренной ржевитянин, и родня вся здесь. А он — Герой Советского Союза, генерал в штабе Ленинградского военного округа. Прибыл на праздник, бодрый, красивый, свой. Нарядная, броская женщина, она, раскинув руки, скользнула в танце на пустую середину зала, сколотые слегка на затылке волосы распались по спине. И она здесь своя, Тома. Когда-то сюда, на отбитое у врага пепелище, юный комбат свез к матери свою беременную подружку, санинструктора, и ушел воевать на запад. Прижилась.

Выходили танцевать пары, потанцуют и вернутся к столу. А она неуемно, расточительно отдавалась собственному танцу, пластично, словно бы в дреме, а то вдруг порывисто, и выделялась несообразностью сольного номера, красиво сидящим на ней костюмом, статностью и не усмиренным годами азартом гульбы.

Земскова уже не было на месте, я не заметила, как он поднялся, ушел. Оркестр играл, и все больше людей танцевало.

— А мы? — спросил мой сосед.

— Не, — я покачала головой.

Я вспомнила: Мазин писал, как в первую весну освобождения на танцплощадке среди развалин молодежь до упаду танцевала. Но то все другое, все другое.

— Так не будем танцевать? — Лицо у соседа твердое, ноздрястое, черные щетинистые брови в пол-лба. Ну цыган.

— Не будем.

От звуков вальса, круженья пар я сильнее чувствовала сдавленность в груди. Ржев — непроходящая боль. Не отвяжется.

Явились в зал пионеры в белых рубашках и кумачовых галстуках. Оркестр смолк. Тома рухнула на стул. Ребята под аккордеон исполнили настойчивым речитативом:

Именем жизни клянемся:

То, что отцы не достроили,

Достроим мы.

То, что отцы не допели,

Мы допоем.

Мой сосед усмехнулся, шевельнул щетинистыми бровями.

— Выходит, нам пора уступать? — спросила я.

И мы рассмеялись, освобождая места за столом пионерам.