Дело о пеликанах - Гришем (Гришэм) Джон - Страница 10

Каллаган изумленно уставился на экран. Дарби не отводила от телевизора взгляда.

– Это очень любопытно, – сказала она, застыв на краю кровати. – Он объяснил, что у него состоялось совещание с директорами ФБР и ЦРУ и что они считают эти два убийства взаимосвязанными. Он приказал провести немедленное и тщательное расследование, виновные предстанут перед судом.

Каллаган накрылся простыней. Он щурил глаза и приглаживал пятерней свои взъерошенные волосы.

– Розенберг? Убит? – бормотал он, уставившись на экран.

Его затуманенная голова мгновенно прояснилась, а сидевшая в ней боль отступила.

– Обрати внимание на кофту, – сказала Дарби, отхлебнув кофе и разглядывая розовое лицо с толстым слоем грима и тщательно уложенную прическу. Он был редкий симпатяга с проникновенным голосом. За счет этого он здорово преуспел в политике. Морщин на его лбу прибавилось, как прибавилось горечи во всем его облике, когда он заговорил о своем близком друге – судье Глене Джейнсене.

– В кинотеатре «Монтроуз», в полночь, – повторил Каллаган.

– Где это? – спросила она, поскольку Каллаган заканчивал школу в Джорджтауне.

– Я не уверен, но мне кажется, что это в квартале гомиков.

– Он был гомиком?

– До меня доходили слухи. Очевидно.

Они сидели на краю кровати, прикрыв ноги простынями. Президент объявил в стране неделю национального траура. Флаги приспустить. В федеральных учреждениях приостановить работу. Он проговорил несвязно еще несколько минут с таким же скорбным и даже убитым видом, но все же оставаясь тем не менее президентом, вполне контролирующим обстановку. Закончив, он изобразил на лице отеческую улыбку, свидетельствовавшую о полном доверии, мудрости и уверенности.

Паузы заполнял репортер Эн-би-си из Белого дома. Полиция молчит. Похоже, что подозреваемых пока нет, как нет и улик. Да, оба судьи находились под охраной ФБР, которое никак не комментирует это. Да, «Монтроуз» – это место, которое часто посещают гомосексуалисты. Да, в адрес обоих поступало много угроз, особенно это касалось Розенберга. И по этому делу может быть очень много подозреваемых, пока оно не будет окончательно раскрыто.

Каллаган выключил телевизор и прошел к балконной двери, где воздуха было больше.

– Нет подозреваемых, – бормотал он.

– Я могу назвать не меньше двадцати, – сказала Дарби.

– Да, но почему такое сочетание? С Розенбергом все понятно, но почему Джейнсен? Почему не Макдауэлл или Йонт, оба гораздо более последовательные либералы, чем Джейнсен? Это не имеет смысла.

Каллаган сел на плетеный стул возле двери и взъерошил свои волосы.

– Я принесу тебе еще кофе, – сказала Дарби.

– Нет, нет. Я уже проснулся.

– Как твоя голова?

– Отлично, если бы я поспал еще часа три. Думаю, я отменю занятия. У меня нет настроения.

– Здорово.

– Черт, я не могу поверить в это. Этот кретин имеет право выдвинуть двух кандидатов. Это значит, что восемь из девяти будут ставленниками республиканцев.

– Они должны будут сначала пройти утверждение.

– Мы не узнаем конституцию через десять лет. Это отвратительно.

– Вот почему они были убиты, Томас. Кто-то или какая-то группа хотят иметь другой суд, такой, в котором было бы абсолютное большинство консерваторов. Выборы в следующем году. Розенбергу был девяносто один год. Маннингу сейчас восемьдесят четыре, Йонту – за семьдесят. Они вскоре могут умереть или протянут еще с десяток лет. Президентом может быть избран демократ. Зачем испытывать судьбу? Убить их сейчас. За год до выборов. В этом есть смысл, кто-то имеет такие намерения.

– Но почему Джейнсен?

– Он кого-то смущал и был, очевидно, легкой целью.

– Да, но он в основном придерживался умеренных позиций и только иногда склонялся влево. К тому же он был назначен на должность республиканцами.

– Ты хочешь «Кровавой Мэри»?

– Хорошая идея. Минутку, я пытаюсь сообразить.

Дарби откинулась на кровати, потягивала кофе и наблюдала, как солнечный свет пробивается через балкон.

– Подумай над этим, Томас. Время вполне подходящее. Перевыборы, выдвижение кандидатов, политика и все такое. Когда вспоминаешь о насилии, радикалах, фанатиках, борцах за чистоту нравов и нации, когда задумываешься о всех тех группировках, которые способны убивать, и о всех тех угрозах в адрес судей, невольно приходишь к мысли, что воспользоваться этим благоприятным моментом и убрать их могла какая-нибудь неизвестная группа заговорщиков.

– И что это за группа?

– Бог ее знает.

– «Подпольная армия»?

– Не такая уж она неизвестная. Они убили судью Фернандеса в Техасе.

– Не пользуются ли они бомбами?

– Да, они специалисты по пластиковым взрывным устройствам.

– Вычеркни их.

– Я не вычеркиваю пока никого. – Дарби встала и поправила на себе халат. – Пойдем, я приготовлю тебе «Кровавую Мэри».

– Только если ты выпьешь со мной.

– Томас, ты профессор. Ты можешь отменить свои занятия, если захочешь. Я же студентка и…

– Я понимаю положение.

– Я больше не могу прогуливать занятия.

– Я провалю тебя на конституционном праве, если ты не будешь прогуливать занятия и напиваться со мной. У меня есть том мнений Розенберга. Давай почитаем их, выпьем «Кровавой Мэри», потом вина, а потом еще что-нибудь. Я уже скучаю по Розенбергу.

– У меня федеральный процессуальный кодекс в девять, и я не могу пропускать его.

– Я намерен позвонить декану и отменить все занятия вообще. Тогда ты выпьешь со мной?

– Нет, Томас. Хватит.

Он спустился вслед за ней на кухню, где были кофе и спиртное.

Глава 6

Продолжая прижимать трубку к плечу, Флетчер Коул ткнул пальцем в кнопку еще одного телефона на столе в Овальном кабинете. Три абонента ждали на линии, напоминая о себе миганием индикаторов. Он медленно ходил перед столом и слушал, одновременно пробегая глазами доклад на двух страничках, поступивший от Хортона из юридического комитета. Он не обращал никакого внимания на президента, который, полуприсев перед окнами с короткой клюшкой в руках, усиленно таращился то на желтый мяч, то на медную лунку в трех метрах от него на синем ковре. Коул проворчал что-то в трубку. Его слова не были слышны президенту, который в этот момент слегка ударил по мячу и наблюдал, как тот катится точно в лунку. Лунка клацнула и освободилась от попавшего мяча, отбросив его на метр в сторону. Президент подался вперед к следующему, теперь уже оранжевому мячу. Он поддал по нему точно так же, и тот тоже закатился в лунку. Восьмое попадание кряду. Двадцать семь из тридцати.

– Это был Главный судья Рэнниен, – сказал Коул, бросая трубку. – Он в полном расстройстве чувств и хочет встретиться с вами сегодня после обеда.

– Скажи ему, чтобы записался на прием.

– Я сказал ему, чтобы он был здесь завтра в десять утра. У вас заседание кабинета в десять тридцать и Совета национальной безопасности в одиннадцать.

Не поднимая глаз, президент сжимал клюшку и изучал следующий мяч.

– Я не могу ждать. Как насчет опросов общественного мнения?

Он аккуратно ударил с размаха по мячу и наблюдал за ним.

– Я только что говорил с Нельсоном. Он провел два опроса после полудня. Компьютер сейчас обрабатывает результаты, но он считает, что рейтинг составит около пятидесяти двух или пятидесяти трех.

Игрок в гольф на секунду оторвал взгляд от мяча и улыбнулся, а затем вновь сосредоточился на игре.

– Каков он был на прошлой неделе?

– Сорок четыре. Это благодаря шерстяной кофте без галстука. Как я и говорил.

– Я думал, что сорок пять, – сказал президент, послав желтый мяч точно в лунку.

– Да, вы правы. Сорок пять.

– Это наивысший результат за…

– Одиннадцать месяцев. Мы не поднимались выше пятидесяти со времени инцидента с южнокорейским лайнером в ноябре прошлого года. Этот кризис нам на пользу, шеф. Люди шокированы, хотя многие из них рады уходу Розенберга. И вы находитесь в самой гуще событий. Просто великолепно.