Мумия, или Рамзес Проклятый - Райс Энн - Страница 28

Ей самой хотелось порасспрашивать его. А приходилось объяснять ему массу теорий. Это было труднее всего – теории.

Через час разговаривать на отвлеченные темы стало легче. Рамзес овладевал английским с поразительной скоростью.

– Название! – говорил он ей, если она тратила больше минуты на путаные объяснения. – Язык состоит из названий, Джулия. Названия для людей, предметов, чувств. – Произнося последнее слово, он постучал себя в грудь. После полудня из его речи совсем исчезли латинские quare, quid, quo, qui. – Английский язык стар, Джулия. Язык варваров моего времени, в нем и сейчас полно латыни. Ты слышишь латынь? Что это, Джулия? Объясни!

– В том, чему я тебя учу, нет никакой системы, – сказала она. Ей хотелось объяснить ему основы типографского дела, связав его с чеканкой монет.

– Потом я сам все приведу в систему, – заверил он ее.

Теперь он забегал в каждую булочную и столовую, в сапожные лавки и к модисткам, разглядывал мусор, валявшийся на улицах, рассматривал бумажные пакеты в руках у прохожих, изучал женские наряды.

И самих женщин тоже.

«Если это не вожделение, значит, я совсем не разбираюсь в людях, – думала Джулия. – Он бы, наверное, пугал женщин, если бы не был так элегантно одет и не держался так самоуверенно. Будто его манера держаться, то, как он стоял, жестикулировал, говорил, давала ему власть над людьми. Он настоящий царь. Пусть он оказался в чужом месте, в новом времени, все равно он настоящий царь».

Она отвела его к букинисту. Показала книги древних авторов: Аристотеля, Платона, Еврипида, Цицерона. Он рассматривал висящие на стене репродукции Обри Бердсле{4}.

Его восхитили фотографии. Джулия отвела его в маленькую студию сфотографироваться, и Рамзес радовался, как дитя. Больше всего он пришел в восторг от того, что даже самый бедный горожанин мог позволить себе заказать собственный портрет.

Но когда он зашел в кинотеатр, то просто остолбенел от восхищения. В переполненном зале он то и дело ахал, стискивая руку Джулии, когда по экрану двигались огромные светящиеся живые фигуры. Проследив взглядом за лучом прожектора, он устремился в маленькую будку киномеханика, без колебаний ворвавшись внутрь. Старик киномеханик, подобно остальным, тут же попал во власть его очарования и скоро начал подробно объяснять, как работает весь механизм.

Наконец они вошли в темное просторное здание вокзала Виктория, где Рамзес надолго замер у сверкающих металлом локомотивов. Даже к ним он приблизился без страха. Он дотрагивался до холодного черного металла, стоя в опасной близости от огромных колес. Когда поезд отошел от перрона, царь ступил ногой на рельс, чтобы ощутить вибрацию. И он с изумлением разглядывал толпы людей.

– Тысячи людей перевозят с одного конца Европы на другой! – прокричала Джулия, стараясь перекрыть шум и грохот. – Путешествия, которые раньше длились целый месяц, теперь занимают несколько дней.

– Европа, – прошептал царь. – От Италии до Британии.

– Поезда перевозят по воде на кораблях. Беднота из деревень свободно приезжает в города. Все люди знают, что такое город, – видишь?

Рамзес сдержанно кивнул и сжал ее руку.

– Не торопись, Джулия. Придет время – и я все пойму. И снова засияла его улыбка, такая дружелюбная, такая нежная, что она вспыхнула и отвела глаза.

– Храмы, Джулия. Дома deus… dei…

– Богов. Теперь только один Бог. Единственный. Не верит. Один Бог?

Вестминстерское аббатство. Они гуляли под высокими арками. Такое чудо! Джулия показала памятник Шекспиру.

– Это не Божий дом, – пояснила она– Это место, где мы собираемся, чтобы поговорить с Богом. – Ну как ему растолковать, что такое христианство? – Любовь к ближнему, – сказала она. – Это главное.

Рамзес растерянно посмотрел на нее.

– Любовь к ближнему? – переспросил он и недоверчиво оглядел людей, проходящих мимо. – И что, все они на самом деле придерживаются этой веры? Или это только привычка?

К вечеру царь научился разговаривать пространными фразами. Он сказал Джулии, что ему очень нравится английский. На нем удобно думать. Греческий и латынь очень удобны для размышлений. Но не египетский. С каждым новым языком, которым ему приходилось овладевать в предыдущих жизнях, его лингвистические способности совершенствовались. Язык дает простор умственной деятельности. Замечательно, что простой народ этой эпохи умеет читать газеты, в которых так: много умных споров и рассуждений! Каким же должно быть мышление простолюдина?

– Ты не устал? – поинтересовалась Джулия.

– Нет, я никогда не устаю, – ответил Рамзес, – устают только душа и сердце. Я голоден. Пища, Джулия. Мне нужна пища.

Они вдвоем отправились в Гайд-парк. Казалось, Рамзес почувствовал облегчение, оказавшись среди вековечных деревьев, под небом, которое просвечивало сквозь толстые ветви, – такую картину можно наблюдать в любую эпоху в любом уголке земного шара.

Они нашли небольшую скамейку. Царь молча наблюдал за проходившими по аллее людьми. Какими глазами они смотрели на него – на этого исполина, от которого исходили токи огромной жизненной силы? Знает ли он сам, как он красив, думала Джулия. Догадывается ли, что даже мимолетное его прикосновение волнует ее так сильно, что она долго не может справиться с этим волнением?

Ох, сколько еще предстоит показать ему! Джулия сводила его в контору «Судоходной компании Стратфорда» и, моля Бога, чтобы никто ее не узнал, поднялась вместе с ним в железной кабине лифта на самую крышу.

– Провода и ворот, – пояснила она.

– Британия, – тихо проговорил Рамзес, глядя на лондонские крыши, слушая пронзительные вопли фабричных гудков и звонки бегущих внизу трамваев. – Америка, Джулия. – Он нетерпеливо обернулся к ней и обнял за плечи. – За сколько дней можно доплыть до Америки на механическом корабле?

– Наверное, дней за десять. А до Египта и того меньше. Дорога до Александрии занимает шесть дней.

Зачем она произнесла эти слова? Его лицо омрачилось.

– Александрия, – прошептал Рамзес, в точности копируя ее произношение. – Александрия все еще существует?

Джулия вернула его к лифту. Так много еще предстоит увидеть! Она сказала, что до сих пор существуют и Афины, и Дамаск, и Антиох. И Рим, разумеется. Рим никуда не делся.

Внезапно ее осенила безумная идея. Остановив экипаж, Джулия приказала вознице:

– К мадам Тюссо.

Восковые фигуры в костюмах. Джулия торопливо объяснила Рамзесу, что это за музей. Можно увидеть целую историческую панораму. Она покажет ему американских индейцев, Чингисхана, Аттилу – тех людей, которые повергали Европу в ужас после падения Рима.

Джулия не могла предвидеть, как он воспримет этот исторический калейдоскоп: хладнокровие царя все больше и больше поражало ее.

Но ей вполне хватило нескольких минут, чтобы понять свою ошибку. При виде римских солдат Рамзес утратил казавшееся неколебимым спокойствие. Он сразу же узнал фигуру Юлия Цезаря. Потом, словно не веря своим глазам, уставился на египетскую царицу Клеопатру, восковую куклу, ничуть не похожую ни на мраморный бюст, который он так бережно хранил, ни на ее изображение на принадлежавших ему монетах. Однако, глядя на куклу, ошибиться было нельзя: восковая царица возлежала на золоченой кушетке, сжимая в руке змею, чьи клыки почти доставали до ее груди. Рядом застыла фигура Марка Антония, типичного римлянина в военном облачении.

Лицо Рамзеса запылало, в глазах вспыхнула ярость. Он взглянул на Джулию, потом на ярлыки, которыми были снабжены восковые фигуры.

Как же она не подумала о том, что здесь есть и эти фигуры? Почему не вспомнила об этом? Джулия схватила Рамзеса за руку в тот момент, когда он отворачивался от стеклянной витрины. Он чуть не сбил с ног парочку, загородившую ему дорогу. Мужчина буркнул что-то резкое, но Рамзес, казалось, ничего не слышал. Он рвался к выходу. Джулия бежала следом.

На улице он немного успокоился, глядя на автомобили и экипажи. Потом взял Джулию за руку, и они медленно побрели по тротуару. Остановились около стройки – там работала, урча, бетономешалка. Глухой стук машины эхом бился о каменные стены.