Мумия, или Рамзес Проклятый - Райс Энн - Страница 100

Она смотрела вниз, на бушующее море. Внезапно ветер взметнул ее волосы и концы теплой шали. Джулия вцепилась в поручень, шаль сорвалась с ее плеч и улетела прочь.

Туман поглотил ее. Джулия так и не увидела, как шаль упала в воду. Звуки ветра и шум корабельного двигателя внезапно стихли – все превратилось в сплошной туман.

Ее мир разрушен. Мир бледных красок и неясных звуков исчез. Она слышала только его голос: «Я люблю тебя, Джулия Стратфорд». Она слышала саму себя: «Лучше бы я никогда не увидела тебя! Лучше бы ты не мешал Генри!»

Внезапно Джулия улыбнулась. Хотя бы раз в жизни она так замерзала? Она посмотрела вниз. На ней была одна тонкая ночная рубашка. Неудивительно. Правда, лучше бы она умерла. Умерла, как ее отец. Генри кинул яд в ее чашку. Она закрыла глаза и подставила лицо ледяному ветру.

«Я люблю тебя, Джулия Стратфорд!» – снова возник в памяти голос Рамзеса, и на этот раз она услышала другой свой ответ, такой прекрасный: «Я буду любить тебя до самой смерти».

Нет смысла возвращаться домой. Все бессмысленно. Подражать жизни, делать вид, что живешь. Приключение закончилось. И теперь нормальная жизнь будет казаться кошмаром. Отца у нее больше нет, она оторвана от реальности; ей осталось только вспоминать о светлых минутах, которые довелось прожить.

Вот она с ним в палатке, вот занимается с ним любовью, наконец-то она принадлежит ему.

В старости у нее не будет детей, которым она могла бы рассказать, почему так и не вышла замуж. Не будет молодых людей, которым она рассказала бы о своих приключениях в Каире. Она не станет той женщиной, которая всю свою жизнь будет хранить ужасную тайну и всю жизнь будет раскаиваться.

Да, все это слишком печально. Зачем долго раздумывать? Темные воды ждут ее. За считанные секунды ее унесет далеко, очень далеко от корабля – и шансов на спасение не будет. И вдруг Джулии показалось, что это будет прекрасно. Ей нужно всего лишь залезть на поручень и прыгнуть навстречу холодному ветру.

Да, ветер чуть не снес ее, когда она забиралась на поручень. Он забрался под рубашку и обдувал ее со всех сторон. Джулия широко раскинула руки и прыгнула. Ветер заревел еще громче. Вот она уже летит над водой! Все кончено!

В эту секунду она поняла, что теперь ничто ее не спасет, никто не успеет вмешаться. Она уже падала, и ей хотелось произнести имя отца. Но на ум пришло имя Рамзеса. Ах, как приятно произносить это имя, как сладко оно звучит!

Сильные руки поймали ее. Она зависла над морем, ничего не видя вокруг из-за тумана.

– Нет, Джулия, нет.

Это был Рамзес. Он перенес ее через поручень и прижал к себе. Рамзес стоял на палубе, крепко обнимая ее.

– Никакой жизни после смерти не будет, Джулия. Она разразилась рыданиями. Она таяла, как лед, горячие слезы текли из глаз. Она прижалась к Рамзесу и спрятала лицо у него на груди.

Она снова и снова произносила его имя. Она чувствовала, как его сильные руки укрывают ее от ветра.

Каир проснулся вместе с солнцем. Казалось, жару рождают сами улицы; ожил базар; над открытыми дверями домов надулись разноцветные тенты; отовсюду доносились крики верблюдов и ослов.

Эллиот уже здорово устал. Он спал на ходу, но продолжал идти. Он медленно проходил мимо медных и ковровых лавчонок, мимо продавцов антиквариата и фальшивых древностей – дешевых египетских «реликвий» стоимостью в несколько пенсов, мимо продавцов мумий, которые заявляли, что у них в продаже имеются даже цари.

Мумии. Они стояли в ряд возле белой оштукатуренной стены на горячем солнце; мумии, испачканные в земле, потрепанные, в рваных ветхих пеленах. Однако черты их лиц отлично угадывались под туго натянутыми бинтами.

Эллиот остановился. Мысли, которые всю ночь роились в усталом мозгу, растаяли. Образы близких, тех, кого он когда-то любил, внезапно исчезли. Он был на базаре. Его сжигало солнце. Он смотрел на ряд мертвых тел, прислоненных к белой стене.

Он вспомнил слова Маленки: «Они делают великого фараона из моего англичанина. Из моего красавца англичанина. Они положили его в битум; они сделают из него мумию на продажу туристам… Мой красавец англичанин – они запеленают его в полотно, они сделают из него царя».

Он подошел поближе. Несмотря на то что зрелище было отвратительным, мумии почему-то притягивали его. Первая волна тошноты накатила на него, когда он стал рассматривать самую крайнюю – самую высокую и худую. Вторую волну вызвал, подошедший к нему толстопузый торговец в полосатой хлопчатобумажной робе. Он сцепил за спиной руки и важно выпятил пузо.

– Могу предложить вам. очень выгодную сделку, – сказал торговец– Этот экземпляр здорово отличается от всех остальных. Видите? Если приглядитесь, то заметите, какие отличные у него кости, – это был великий царь. Подойдите! Подойдите поближе. Присмотритесь к нему.

Эллиот неохотно подчинился. Толстые тугие пелены, ветхие, древнее древних, – отличная работа. И запах – гнилостный, вонючий запах земли и битума; но под толстым слоем бинтов было отчетливо видно лицо: нос и широкая полоса лба, глубоко посаженные глаза и тонкие губы. Перед ним было лицо Генри Стратфорда – никаких сомнений!

Радостные лучи утреннего солнца проникли в круглый иллюминатор и заиграли веселыми, яркими бликами на белых простынях и на медных пластинах, украшавших спинку кровати.

Они сидели вдвоем, прислонившись к спинке, – разогретые вином и любовью.

Джулия наблюдала за тем, как Рамзес наполняет бокал молочно-белой жидкостью из заветного сосуда. В таинственной жидкости поблескивали крошечные искорки. Он протянул ей бокал.

Она взяла бокал и посмотрела царю в глаза. На мгновение ей снова стало страшно: показалось, что она находится не в этой каюте, а на палубе, в тумане и холоде. Ее ждало море. Она вздрогнула, и теплое солнце растопило лед на ее коже. И она увидела в глазах Рамзеса страх.

Он самый обыкновенный человек, самый обыкновенный мужчина, подумала Джулия. Он не знает, что еще придет ей в голову, он боится за нее. Она улыбнулась.

И молча выпила бокал до дна.

– Говорю вам, это тело царя, – с комической доверительностью склоняясь к нему, сказал торговец– Я отдам его за бесценок. Потому что вы мне нравитесь. Сразу видно, что вы джентльмен. У вас хороший вкус. Вы спокойно сможете вывезти эту мумию из Египта. Я сам заплачу пошлину… – Поток лжи не прекращался ни на минуту, лилась вдохновенная коммерческая песня, идиотская имитация истины.

Закутанный в марлю Генри! Генри, навеки заключенный в тесные пелены! Тот Генри, которого он ласкал в маленькой комнате в Париже. С тех пор, казалось, прошла целая жизнь.

– Подходите, сэр, не поворачивайтесь спиной к загадкам Египта, сэр, – древнего таинственного Египта, сэр. Этой волшебной страны…

Голос становился все тише, превращаясь в жалкое эхо, – Эллиот отошел от торговца и вышел на солнечный свет.

Огромный пылающий диск завис над крышами домов. На него невозможно было смотреть: свет резал глаза.

Не отрывая взгляда от солнца, Эллиот крепко ухватился за трость, полез в карман пиджака и вынул плоскую бутылочку. Отбросил в сторону трость, открыл бутылочку и большими глотками осушил ее содержимое до последней капли.

Дрожь пробежала по всему его телу – как будто в него воткнули миллионы тонких иголочек. Он замер. Фляжка упала в пыль. Неожиданно стало жарко. Онемевшая левая нога обрела чувствительность. Постепенно исчезла тяжесть в груди. Руки и ноги напружинились. Граф потянулся с непринужденностью дикого зверя и широко открытыми глазами посмотрел в пылающее небо, на золотой диск.

Мир в его глазах пульсировал, дрожал, но через какое-то время вновь стал твердым и отчетливым. Таким он не видел окружающие предметы лет с сорока, когда зрение еще не начало ухудшаться. Теперь он видел даже отдельные песчинки у себя под ногами.

Переступив через свою прежнюю опору с серебряным набалдашником, не обращая внимания на оклик торговца, который крикнул что-то о забытой или потерянной трости, Эллиот бодрой походкой зашагал прочь.