Фантастика 1968 - Яров Ромэн Ефремович - Страница 11

Несколько часов я бродил вокруг домика и никак не мог поверить, что наконец-то все кончено!

…Опыт я поставил спустя несколько дней. Я был уверен в том, что он не опасен, я верил в свою математику. Послал в Центр копии расчетов, указал последовательность операций и стал ждать. Никогда я еще не испытывал такого мучительного чувства! Я ждал, что случится несчастье, вздрагивал при каждом толчке, ударе и в то же время внутренне был уверен, что все закончится благополучно.

Это произошло, когда автоматическая лаборатория находилась низко над западным горизонтом. Я лежал на склоне кратера, там, где несколько лет назад видел цветок пустынной мозглянки. «Бочка» только что взошла и медленно двигалась к юго-востоку. Я не знал точного времени начала опыта и не отрывал взгляда от яркой точки, перемещавшейся от Альдебарана к Сириусу. У меня начали слезиться глаза, и я закрыл их руками. Когда я опять посмотрел вверх, от «Бочки» уходил в зенит белый узкий пучок света. Конечно, я видел не самый луч, а только вторичное свечение. Сверхсветовые кванты, взаимодействуя с вакуумом, порождали обычное световое излучение, распространявшееся во все стороны. Луч был виден около минуты, потом погас, и… ничего не случилось.

Я вернулся в домик, меня била дрожь. Сел у окна и смотрел, как автоматическая лаборатория медленно поднимается к зениту.

Засветился огонек системы связи, и на экране появилась колонка цифр, переданная с «Бочки Ферми» автоматическим транслятором. В самом низу красным было подчеркнуто одно шестизначное число. Интерферометры, измерившие скорость созданного в лаборатории светового луча, нашли ее равной тремстам шести тысячам километров в секунду!

Побочные эффекты оказались незначительными: в некоторых отсеках отмечался скачок поля тяготения, появились неизвестно чем порожденные быстрые нейтроны, изменилась внутренняя структура вещества лазерной системы.

В тот же день я уехал из Исседона. Я был измучен и счастлив, но это блаженное состояние продолжалось недолго…

До посадки «Юности» остаются считанные минуты. Я прохожу к висячей террасе, открытой со стороны посадочного поля.

Эксперимент закончился благополучно, но Академия все еще воздерживается от публикации моих работ. Она назначает комиссию за комиссией, проходят недели, а окончательного решения нет.

Комиссия во главе с Юмадзавой серьезное и, кажется, последнее испытание.

Странно: как крепко держатся люди за привычные убеждения! Иногда мне приходит мысль о том, что, прежде чем браться за законы в космических масштабах, имеет смысл изменить кое-какие законы человеческой психологии. Прежде всего — закон консервативности мышления.

ВЛАДИМИР МАЛОВ

Академия «Биссектриса»

Записки школьника XXI века

1

Утро начинается в нашем городе так же, как и во всех таких городах. Солнце выползает из-за горизонта, словно кто-то тащит его за собой на веревке. Летом первые солнечные лучи скользят по зеленым листьям, а если зима — освещают выпавшие за ночь снежинки, и тогда снежинки тоже начинают светиться, сами становятся маленькими солнышками.

А на крышах домов солнечных лучей уже дожидаются зоркие глаза фотоумножителей. И когда лучи, наконец, доберутся и до них, сонные дома оживают. Автоматика срабатывает — распахиваются задернутые на ночь шторы, в комнатах звучит едва слышная музыка, включаются электронные кухонные машины: скоро завтрак.

А потом каждый из нас прощается с родителями и с портфелем выходит из дому.

Если на улице осень, под ногами шуршат опавшие листья — утром их еще не успели убрать. Шагать по ним легко и приятно, и идти хочется долго-долго, но школа — вот она уже, совсем рядом. И во дворе ее тот же мягкий ковер из листьев, до самого входа в главное здание.

Зимой прокладываешь себе дорожку в снегу, а за тобой тянется длинный и узкий след, и такое тоже бывает только по утрам: когда возвращаешься из школы домой, улицы уже успевают очистить от снега, и они снова блестят под ногами разноцветными пластиковыми плитами. Весной… Летом…

И каждый из нас живет от школы в двух шагах: городок наш маленький, каких сейчас на Земле сотни тысяч. Остались, конечно, и большие города, но все-таки люди предпочитают жить теперь вот в таких, вроде нашего. Несколько десятков ровных и прямых улиц. Несколько сотен, разноцветных домиков. Городской стадион. Школа…

Солнце карабкается по небосводу. Еще ни разу я не видел, чтобы в нашем городе утром не было солнца. Погодой стараются управлять так, чтобы дожди и снега шли только по ночам, когда на улицах все равно никого нет. Взрослые говорят, что это очень хорошо, а мне бывает иногда чуточку грустно: наг верное, это страшно здорово — попасть под неожиданный дождь, спасаться от него бегством или просто поиграть под дождем в футбол, как это частенько случалось моему отцу, когда он сам был мальчишкой. Только по вечерам, засыпая, я слышал иногда за окнами шорох дождя, похожий на шуршание осенних листьев, когда разбрасываешь их ногами.

…То утро, с которого началась вся эта история, тоже было солнечным. И, как всегда, с портфелями под мышкой мы выходили из своих домов и из разных концов города шли к школе. Отличник Андрюша Григорьев, наверняка вышедший чуть пораньше других, — солидно и не спеша. Володька Трубицын — весело насвистывая и размахивая портфелем, как если бы сам он был часами, а портфель — маятником. Толик Сергеев, с которым вечно случалось что-нибудь забавное, — задумчиво, углубленный в свой сложный внутренний мир и не обращая никакого внимания па досадные проявления мира внешнего. Выскочил из своего дома Алеша Кувшинников, снова полный самых невероятных планов на сегодняшний день, покосился в мою сторону, и мы зашагали в школу вместе, потому что жили в соседних домах. А где-то в тот же момент взяла свой портфель Леночка Голубкова. И Катя Кадышева… И все остальные, весь наш шестой «А», пятнадцать мальчишек и девчонок, маленьких людей XXI века, как называл нас Галактионыч.

В тот день первым уроком была география — экскурсия в Африку. Мы сели в школьный континентолет, и скоро наш маленький городок остался за тысячи километров от нас. Сначала мы должны были познакомиться с африканской природой. Галактионыч специально для первой посадки выбрал место поглуше. Континентолет опустился вдали от больших городов, прямо в тропическом лесу, на обочине какой-то узкой, глухой дороги. И один за другим мы вышли из континентолета — на эту дорогу…

2

…Тогда мне полагалось выкрикнуть то самое слово, которое впервые сказал Архимед, открыв закон Архимеда. Но я промолчал, остался за своим столом, и никто, взглянув на меня в этот момент, не смог бы догадаться, что произошло что-то исключительное, — даже сам наш проницательнейший Галактионыч. Он и отучил меня от излишней эмоциональности — учитель, руководитель и основатель нашей школьной Академии Наук Михаил Галактионович: дважды, когда мне казалось, что я открыл нечто новое, он разбивал мои иллюзии несколькими словами. «Открытие — вещь редкая». Это была одна из любимых поговорок Галактионыча, как мы его не слишком почтительно называли. Редкая вещь — открытие…

И ничего я не выкрикнул, хотя знаменитое «Эврика!!!» так и вертелось у меня на языке. Я только выпрямился на стуле, вытер лоб и крепче уперся локтями в стол.

«Спокойно! — сказал я сам себе. — Успокойся, проверь сначала…» Все было по-прежнему в классе — за стеклянной стеной, выходившей прямо на озеро, так же желтела полоска нашего школьного пляжа. На стендах стояли те же приборы, что и прежде, а на стеллажах — те же книги. Сам Галактионыч сидел на своем обычном месте за кафедрой и что-то терпеливо объяснял нашей застенчивой и маленькой (такой маленькой, что иногда мне хотелось взять ее на ладонь и бережно куда-нибудь поставить: на книжный шкаф, что ли?) Леночке Голубковой. Леночка морщила лобик, внимала каждому слову, следила за каждым жестом Галактионыча и послушно кивала. — Всякому было ясно, что она не понимает из того, что говорит Галактионыч, ни слова.