Квинканкс. Том 1 - Паллисер Чарльз - Страница 9

— Вы уже пришли к каким-нибудь выводам, мистер Эмерис?

— Полагаю, мэм, я близок к тому, чтобы распутать это дело, — отвечал он хладнокровно.

— Хотите, я расскажу, что я видел? — выкрикнул я.

Хоть я собирался скрыть от всех самое интересное, мне все же очень захотелось оказаться в центре внимания.

— Я уже все это слышал от вашей маменьки и миссис Биссетт, — отвечал мистер Эмерис. — Так вот, мэм, что я думаю: преступник знал об оставленной лестнице. По словам миссис Биссетт, на крыше работал один из кровельщиков, Джоб Гринслейд. Он как будто водится с вашей служанкой, Сьюки Поджер.

— Ни за что не поверю, что здесь замешана Сьюки!

— Трудно спорить с очевидным, мэм. Я кое-что нашел под окном.

Театральным жестом призвав нас сдержать на время свое любопытство, он встал и вышел, а мы с матушкой обменялись удивленными взглядами. Вскоре он вернулся вместе с Биссетт, которая, судя по всему, стерегла его в холле. При виде предмета, который он нес в руках, сердце у меня подпрыгнуло: это было точное подобие кротовой лопаты, какой пользовался накануне мистер Пимлотт.

— Смотрите, мэм. — Биссетт схватила у него лопату и стала размахивать ею, как Круглоголовый посохом. — Это инструмент кровельщика!

— Ну, ну, миссис Биссетт, — с упреком произнес констебль, возвращая себе улику. — Это мое дело, с вашего позволения. Так вот, мэм, похоже, Джоба Гринслейда и вашу Сьюки вечерами частенько видели в деревне вместе.

— Чуть не каждый вечер, — добавила Биссетт.

— Учитывая это, а также оставленную лестницу, этот вот инструмент и все прочее, считаю, собрано достаточно доказательств, чтобы возбудить против него дело и взять его под арест.

Я все больше тревожился, потому что знал юного кровельщика и он мне нравился.

— Но это не Джоб! — воскликнул я.

— Как же, мастер Джонни, вы ведь говорили, что толком не разглядели того человека, так откуда вы знаете? — тут же вмешалась Биссетт.

Раскрыть правду я не решался, но мне пришло в голову другое возражение:

— Его видела миссис Белфлауэр, а уж Джоба она бы узнала.

Биссетт и констебль обменялись взглядами.

— Когда вы, юный джентльмен, поживете с мое, вам станет известно, что жизнь не всегда такая простая, как кажется.

— Верно, — поддакнула Биссетт. — Миссис Белфлауэр против этой девчонки слова не скажет. И против молодого Гринслейда тоже.

— Не верю, что это Джоб, — заявила мать. — Вы в самом деле не думаете, мистер Эмерис, что это был бродяга, который накануне приходил сюда просить милостыню?

— Не думаю. Просто так совпало, что он приходил в тот Же день. И потом, учтите, мэм, из какой эта девушка семьи.

— Ага, — ввернула Биссетт, — и, как вы только что заметили, мистер Эмерис, ее прошлым вечером видели с Джобом. И всю ночь ее не было дома.

Тут мы услышали стук в заднюю дверь. Мистер Эмерис и Биссетт переглянулись, и констебль шепнул, когда она двинулась к двери:

— Не давайте ей поговорить с миссис Белфлауэр.

Биссетт возвратилась со Сьюки; измученная, с красными глазами, она вздрогнула, оказавшись пред лицом представителя закона.

— Простите, мэм, что меня так долго не было, — робко произнесла девушка. — У меня заболел дядя, и, знаете, тете тоже нездоровится, поэтому я всю ночь была у них, пока не пришла сестра меня сменить.

— Ох, Сьюки, дело совсем не в этом.

Мистер Эмерис предостерегающе поднял руку.

— Если позволите, спрашивать буду я, мэм.

Тут Сьюки заметно побледнела. Все же, хотя она была напугана с самого начала и пугалась все больше, по мере того как прояснялись обвинения против нее и Джоба, она упорно стояла на своем: отсюда она направилась прямиком в Хафем и находилась там безотлучно. Даже Биссетт не смогла ее сбить, смогла только довести до слез. Пришлось мистеру Эмерису признать, что под такие свидетельства ордер на арест ее и Джоба получить не удастся — хотя в виновности последнего он по-прежнему не сомневался и был убежден, что докажет свою правоту, стоит только предъявить мистеру Лимбрику инструмент и допросить самого Джоба.

Вскоре после полудня, при безоблачном небе, мы вышли на улицу: мать в белом прогулочном платье и соломенной шляпе от солнца, я в белой касторовой шляпе и бледно-голубом платьице. Мы направились в центр деревни и вскоре миновали деревенскую церквушку с большим неухоженным кладбищем. Из приземистых коттеджей с темными окошками прямо в голубое небо поднимался дым.

На ходу мы обсуждали происшедшее, и матушка повторила, что, как она думает, в дом вломился давешний бродяга.

— Если он мне опять попадется, — заверил я, — я его задержу и крикну мистера Эмериса.

Вдруг встревожившись, матушка встала как вкопанная.

— Обещай, Джонни, никогда не заговаривать с незнакомыми людьми.

— В деревне и чужих-то никогда не бывает, — пожаловался я и перевел взгляд вправо. — Оттого в постоялом дворе закрыли извозчичьи конюшни.

Напротив церкви находился единственный в деревне постоялый двор, старое, наполовину деревянное здание, которое словно склонялось к дороге, высматривая возможных гостей. Что и понятно, поскольку недавно была выстроена дорожная застава, большая дорога проходила теперь в полумиле от деревни, путники там больше не появлялись, и постоялый двор превратился в простой трактир. Прошел год, как перестал слышаться здесь грохот карет, несшихся к почтовой станции, и они сделались для меня не более чем воспоминанием, смутным, но славным.

— Можешь прочесть вывеску? — спросила матушка.

— Да. «Роза и Краб». — Но тут же я признался: — По правде я не читаю, а знаю, что здесь написано. Но «Р» я узнал бы и без этого, и «К», конечно, тоже. Ты же понимаешь.

Когда, уже в давние времена, я спросил матушку, почему гостиница звалась так странно, она предположила, что слово «краб» обозначало сорт яблони. Как бы то ни было, картина на вывеске так выцвела от непогоды (да и живописец не отличался мастерством), что уверенно опознать можно было только розу, предмет же на заднем плане мог быть чем угодно, и мне нравилось видеть в нем не хорошо знакомый фрукт, а зловещего, похожего на паука морского обитателя.

— Еще немного, и ты будешь читать все что угодно, — заверила матушка, и мы, бредя через центр деревни, это обсудили.

Далее дома стали встречаться реже, по правую руку дорога вышла к реке и начала спускаться к Лугам, которые открылись теперь нашему взгляду: вокруг дома, в середине мутный пруд. Чтобы срезать путь к Силвер-стрит, где, как мне было известно, жили родные Сьюки, нужно было держаться правее, по краю Лугов. Но матушка никогда не ходила этим путем, потому что в паводок дорогу заливало и вообще это была не самая приятная часть деревни. Мы отвернули от Лугов и двинулись налево.

У домика на краю Лугов, где две пожилые сестры держали школу (я часто видел, как ходили туда и обратно ученики с книжками и грифельными дощечками), я спросил:

— Когда я научусь читать, я пойду в эту школу?

— Нет, я и дальше буду сама тебя учить. У нас будет собственная маленькая школа, очень веселая. Я попросила дядю Марти купить нам целую кучу книг, во вчерашнем письме сказано, что он их отправил, теперь их можно ждать со дня на день. Вот эту новость я и хотела тебе вчера рассказать. — Она схватилась за лоб. — Ох, за этой суматохой я забыла утром ответить на письмо. Напомнишь мне позднее, Джонни?

— Как по-твоему, какие он выбрал книги?

— Ну, — отвечала она, — он был немножко нездоров, а потому попросил другого джентльмена, чтобы тот выбрал книги, — мистера Сансью, мы оба его знаем.

Мы миновали пруд, где скапливалась речная вода, и в конце Лугов достигли моста; там дорога разветвлялась. Левая дорога большим кругом шла по деревне — этим путем мы пользовались всегда; другая, нами не хоженная, поднималась на Висельный холм, к дорожной заставе.

— Ну, пожалуйста, давай поднимемся на холм.

— Тебе было сказано уже сто раз, что никаких виселиц там больше нет.