Квинканкс. Том 1 - Паллисер Чарльз - Страница 126

— Да-да, сегодня я вышла замуж, — воскликнула матушка.

Старушенция, ухмыляясь, приблизила свечу ко мне:

— А это ваш распрекрасный молодой женишок? — Она с хихиканьем отпрянула. — Да ведь это мальчонка! Вы, никак, дурачите старую Лиззи? Фи, противная, — со старческим кокетством воскликнула она. — Так дразнить старую Лиззи. — Беззубо улыбаясь, она склонилась к самому матушкиному лицу: — Ага, знаю-знаю. Старую Лиззи не проведешь! — Она многозначительно фыркнула. — Проводите время в свое удовольствие, так ведь, лапочка?

Мать ответила непонимающим взглядом.

— И уж наверное, джентльмен не оставил вас без подарочка, а? Нет ли чем поделиться со старой Лиззи?

Я потянул старуху за рукав.

— Оставьте ее. Она нездорова.

Улыбка сползла с лица старухи.

— Это ваша матушка?

Я кивнул.

— Бедняжка. На вид совсем плохая. Но старая Лиззи о ней позаботится.

Он заковыляла прочь и вскоре вернулась с двумя рваными одеялами и грудой тряпок. Одно одеяло я постелил на полу, чтобы матушке было куда положить голову, а другим укрыл ей плечи, после чего уговорил ее сесть, но лечь она отказывалась, продолжая оживленный разговор с воображаемыми собеседниками.

— Ей нужно поесть, — шепнул я.

Старуха пожала плечами:

— У старой Лиззи ничего нет. — Она взглянула на компанию у камина. — Но она попросит.

Направившись туда, она стала что-то показывать им знаками, а потом махнула мне, чтоб я подошел. Это были ирландцы, по-английски они не говорили. Одна женщина была глубокая старуха; она сидела с серьезным видом, держа в углу рта незажженную трубку, и воображала, наверное, что находится у себя в избушке. Две другие женщины пошептались на гэльском, старшая протянула мне кусок хлеба и чашечку молока и отказалась от пенни, который я ей предложил.

Не вняв моим уговорам, матушка сделала всего один-два глотка; она непрестанно говорила сама с собой, обращалась и ко мне, но принимала меня за кого-то другого.

Она вгляделась в меня:

— Папа, дорогой, это и правда ты? Мне было так страшно. Разреши мне остаться здесь на ночь.

Тем временем ветер все усиливался, и вот в окно забарабанили, как камешки, первые капли дождя. Мне вспомнилось, как много раз зимними ночами я прислушивался в своей спаленке в Мелторпе к завываниям бури, и как матушка приходила иногда меня успокоить.

— Зачем? — отчаянно выкрикнула матушка, скорее как дитя, чем как взрослая женщина. — Я не хочу. К чему мне муж? Я хочу и дальше жить, как мы сейчас живем. — Она замолчала, как бы внимательно прислушиваясь, повернулась ко мне и всмотрелась, словно начиная узнавать. — Питер!

На мгновение комнату осветила первая вспышка молнии, через секунду послышался раскат грома.

— Постарайся заснуть, — сказал я.

— Да, заснуть. Такое долгое путешествие, туда, а потом обратно. Но где наш милый мистер Эскрит? Я хочу рассказать ему, как вы все меня напугали. Теперь мне понятно, что это было понарошку, и я, наверное, смогу наконец заснуть.

— Да-да, лапочка, — вмешалась старая Лиззи. — Сейчас поспи, а там утро вечера мудренее.

Тут матушка впервые ее заметила.

— Кто вы? — тревожно вскрикнула она. Успокоилась и спросила, надув губы: — Вы за мной присматриваете?

— Вам, выходит, это ремесло знакомо? — хихикнула старая женщина. — Нет, дорогуша, нет. Хотя я тоже в свое время была из парадного состава. А потом и присматривала. Всех нас это ожидает.

— Не могу заснуть в такую грозу, — по-детски пожаловалась матушка: непогода разгулялась в полную силу.

Ветер сотрясал оконные рамы, гром гремел как канонада, за окнами разыгрывалась настоящая битва.

— Дай мне что-нибудь, чтобы уснуть, Хелен, — обратилась матушка к старухе. — Джонни я не скажу, не бойся.

— Лиззи видит, вы женщина благородного рождения, — отозвалась старая карга. — Лиззи, ей-богу, и сама в молодые годы была птица высокого полета. Бывала у матушки Келли на Арлингтон-стрит. Она тогда в городе жила. Лиззи сын баронета содержал. — Она жеманно кивнула, что выглядело как нелепое кокетство. — Квартиру имела на Бонд-стрит, разъезжала по Дилли в карете, вся в шелках, все вокруг пялились на красотку Лиззи! — Помрачнев, она добавила: — Но он умер от подагры — титула не получил, одну только болезнь, какой знать болеет, — и осталась я ни с чем, а могла бы стать благородной леди.

Старуха продолжала в том же ключе, но матушке, к моему облегчению, не мешал больше ни ее голос, ни завывания бури: она легла, опустив голову на кучку тряпья, и закрыла глаза. Один раз она подняла веки и что-то шепнула старухе, но та ответила:

— У меня ничего нет, дорогуша. И купить не на что.

Наконец матушка заснула, хотя во сне беспокоилась, несколько раз открывала глаза и обращалась к воображаемым слушателям.

Лиззи внезапно прервала свою речь и пристально взглянула на меня:

— Есть у вас деньги?

Я помотал головой.

— Но ведь есть богатые друзья?

Я не знал, как ответить.

У матушки. Когда ей полегчает, мы к ним отправимся. Она смотрела, потом внезапно отвернулась и, не говоря ни слова, поковыляла прочь. Вскоре она вышла из комнаты. Я улегся рядом с матушкой на голые доски, решив не засыпать, а последить за ней.

Да и в любом случае заснуть бы не удалось: буря безжалостно трепала дом, как волны, бьющиеся о скалы. Я слышал, как над моей головой сорвало с крыши несколько кусков черепицы; они летали в воздухе, как колода карт, пока не шлепнулись на землю. Я с испугом заметил, что прямо над нами через поврежденный потолок начала просачиваться вода, потекла струйкой, и вскоре на полу появилась лужица.

Старая женщина вернулась. Где-то она, наверное, разжилась деньгами, потому что в руках у нее был кувшин, откуда она прихлебывала, громко распевая старинные песни. Потом ей вздумалось затеять танцы. Под вспышки молнии и грохот грома она топталась между спавшими на полу людьми, сама себе напевая мелодию менуэта, потешно приседая перед невидимым партнером и пуская в ход все ухищрения кокетства, какие были приняты пятьдесят или шестьдесят лет назад.

— Уймись наконец! Вот чертовка! — рявкнул один из мужчин, выпивавших с распорядителем. Но его приятели принялись хлопать в ладоши, подзадоривая танцорку непристойными выкриками.

Та продолжала кружиться в менуэте, наталкиваясь на спавших у камина людей. Молодой ирландец что-то крикнул и указал на младшую из женщин; она была в интересном — даже крайне интересном — положении. Старая карга только усмехнулась и понеслась вприпрыжку, размахивая кувшином.

Когда она споткнулась о кого-то из ребятишек, ирландец подскочил и ударил ее по лицу. Она набросилась на него, норовя стукнуть кувшином, но ирландец отнял кувшин, а старуху толкнул в угол. Она поднялась, ворча и ругаясь, похожая на бездомную кошку, столкнувшуюся с собакой. Матушка что-то пробормотала и открыла глаза, но не проснулась.

Наконец старая женщина, все еще сыпля ругательствами, улеглась в уголке на груду тряпья и вскоре громко захрапела.

Меня тоже, несмотря на шум бури и решение не спать, сморила усталость, и я, должно быть, заснул.

Глава 50

Проснувшись, я не сразу понял, где нахожусь. Я поднял голову и огляделся. Было еще очень рано, и через не закрытые ставнями, но очень грязные окна проникало мало света. В камине тлели угольки, там и сям в потемках вырисовывались на полу спавшие вповалку люди — ко мне вернулась память. Ветер и дождь еще не унялись, но непогода была на исходе. Я повернул голову и с радостью заметил, что матушкины глаза глядят на меня спокойно и как будто разумно. Она полусидела у стены, опираясь головой на кучу тряпья.

Взгляд ее был странен. За ночь она переменилась, но к добру или к худу, я сказать не мог. К ней вернулся ум, но глаза словно бы ввалились, скулы обозначились резче, поджатые губы покрывала нехорошая бледность. Она что-то сказала, я не расслышал; я вгляделся и понял, что она слаба и говорить ей трудно.