Квинканкс. Том 1 - Паллисер Чарльз - Страница 118

Тут голова моя пошла кругом, так как в уме возник еще один вопрос: с кем вступила в контакт миссис Фортисквинс, когда, по просьбе моей матери, направилась якобы к сэру Персевалу? Если бы она побывала у Момпессонов, недоразумение с мистером Барбеллионом, конечно, выяснилось бы!

Похоже, она у них не была, и, таким образом, мистер Степлайт вовсе не их агент, хоть он и прибыл в карете Момпессонов, с их ливрейными лакеями. И потом, странное замечание, которое он сделал в карете, по пути в школу.

Внезапно у меня начала складываться разгадка событий. Миссис Фортисквинс не повезла послание моей матушки Момпессонам, а обратилась к нашему врагу! Я был прав, когда ее подозревал. Ее холодность при первой встрече и теплый прием, когда мы явились во второй раз, теперь понятны. В таком случае, мистер Степлайт — агент нашего врага. Ошеломленный, я осознал вдруг, что все это значит: кодицилл попал к нашему врагу, ведь матушка отдала его мистеру Степлайту! А из этого следует, что враг — кто бы он ни был — желает теперь нашей смерти!

Я понял наконец, зачем мистер Степлайт отвез меня в школу Квигга: убить меня — вот чего он добивался. Ну ладно, я спасся, но матушка, доверяя миссис Фортисквинс и мистеру Степлайту, находится в их безраздельной власти. Кто же такой этот мистер Степлайт? В моем мозгу всплыла латинская фраза, сказанная им по пути на север, и на этот раз я вспомнил, почему она показалась мне знакомой: ту же цитату употребил мистер Сансью в письме к моей матушке, внушая ей, что о вложениях волноваться не стоит! Конечно же, мистер Сансью и мистер Степлайт — это одно и то же лицо. Он и миссис Фортисквинс находятся в сговоре! Я должен спасти от них свою мать. Завтра я отправляюсь в Лондон.

Подняв глаза, я наткнулся на любопытные взгляды Сьюки и ее тетушки.

— Простите, миссис Твелвтриз, — извинился я. — Я не слышал, что вы сказали.

— Я как раз говорила, что он не иначе хотел, чтобы клерк Эдваусон показал ему старые приходские книги.

Из ее слов, таких определенных, вытекала новая загадка. С чего бы адвокату Момпессонов интересоваться этим приходом? Тайнам не было конца, и чем больше я размышлял о вновь открывшихся обстоятельствах, тем более странными они мне казались. Может, за попыткой увезти меня из деревни стоял как раз мистер Сансью. Но если это так, откуда он узнал, где мы жили?

Тетушка Сьюки скоро отправилась спать в дальний конец хижины, и, поскольку я был задумчив и невнимателен, моя старинная приятельница предложила мне последовать ее примеру.

Удобно устроившись, я шепотом спросил Сьюки, которая подкладывала в очаг торф:

— Помнишь тот день, когда мистер Барбеллион напугал нас на кладбище?

— Помирать буду — и то вспомню! — Ее передернуло. — Ни дать ни взять большое черное привидение.

— Что он делал? Разглядывал одно из старинных надгробий?

— Наверное, да. То большое, у высокого тиса.

— Я тоже так подумал.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и я попытался заснуть. Пошел сильный дождь, вода просачивалась через соломенную крышу, но и без того ближайшие полтора-два часа я пролежал бы без сна, предаваясь мыслям. Как ухитрился мистер Степлайт прибыть к миссис Фортисквинс в карете Момпессонов? Что, если он каким-то образом с ними связан, хотя их интересы и интересы нашего врага ни в чем не сходятся? И что изучал мистер Барбеллион в тот день на кладбище?

Глава 48

Проснулся я на следующее утро задолго до рассвета, часа в четыре. Слышал, как Сьюки покормила Гарри завтраком и как он вскоре ушел. Показалась миссис Твелвтриз, я тоже встал и обнаружил на полу дюймовый слой мутной воды, которая стекала в обложенную кирпичом канавку в середине комнаты.

— Ничего такого, — откликнулась Сьюки на мой удивленный взгляд. — Так завсегда бывает в дождь.

Пока я ел на завтрак овсянку и пахту, тетушка Сьюки отправилась к соседке помочь со стиркой, за что та, как объяснила Сьюки, должна была покормить ее обедом.

— Сьюки, — сказал я, — сегодня я отправляюсь в Лондон.

— Глупости! — воскликнула она. — Прошу прощения, мастер Джонни. Но вам надобно отдохнуть и набраться сил.

— Нет. Я же рассказывал тебе о матушке, так ведь? Видя, что меня не отговорить, она кивнула:

— Ну ладно. Но я тоже умею быть упрямой.

Она направилась в темный угол, поискала в соломе меж заросших паутиной балок и вернулась с куском мягкой кожи.

— Протяните руку.

Я послушался, и она высыпала мне в ладонь содержимое сверточка. В основном это были пенни, полупенсовики и фартинги, но попадались и шестипенсовые монеты, а также старый шиллинг, такой гнутый, что второй Георг, и без того свиноподобный, выглядел на нем настоящим молочным поросенком, вконец растерянным оттого, что кто-то надел на него венец.

— Семнадцать шиллингов, четыре пенса и три фартинга, — провозгласила Сьюки.

— Не могу я их взять. Это ведь все твои деньги, да?

— Я знаю, вы мне их когда-нибудь вернете.

— Не могу я оставить тебя без гроша.

— А как вы доберетесь до Лондона с несколькими пенсами в кармане? — (Я не смог скрыть от Сьюки свою нищету.) — Возьмите хоть ради вашей маменьки. Это не только вам, но и ей тоже.

Это был сильный довод, но я продолжал сопротивляться, и сторговались мы не сразу. Я взял три шиллинга — этого, по моему мнению, должно было хватить на дорогу до столицы.

До отбытия мне предстояло одно дело, так что я обещал Сьюки скоро вернуться и направился к церкви. На кладбище было пусто, если не считать высокого мужчину, который подстригал траву в дальнем конце. Я проторил себе дорогу через некошеные, по пояс, сорняки в угол, где росло тисовое дерево и где, как мне помнилось, топтался мистер Барбеллион зимним вечером, когда мы с ним впервые встретились. Могила, которую он исследовал, представляла собой старый, почти трехвековой, склеп, окруженный высокой оградой. Каменные стены обросли сверху плющом, а снизу мхом. Отстранив листву, я обнаружил, что буквы сильно истерлись. И все лее я без труда прочел фамилию «Хаффам», которая повторялась несколько раз: тут были Джеймс Хаффам, Кристофер Хаффам, несколько Джонов Хаффамов (хотя Джеффри Хаффам мне не встретился), а также множество Летиций, Марий, Элизабет и прочих, с указанием «его жена» или «его дочь». Присутствовали и другие фамилии: Леджервуд, Фиверфью, Лимбрик и Канталуп. Многие даты были обозначены римскими цифрами, большая их часть относилась к промежутку между 1500 и 1600 годом, самая последняя была — 1614.

Войдя в безлюдную и мрачную церковь, я направился к комнате приходского управления. Постучал и, не дождавшись ответа, перешагнул порог.

Тьму здесь рассеивала единственная свеча на столе в дальнем углу, где сидел, склоняясь над большим томом, лысый человек. Подняв глаза, он возмущенно спросил:

— Что ты здесь делаешь мальчик?

— Вы меня не узнаете, мистер Эдваусон?

Он вытаращил глаза:

— Мастер Мелламфи! — Он потянулся назад, за своим париком, водрузил его на голову и пожаловался: — До чего же голова под ним чешется, нет сил терпеть. — Потом продолжил серьезным тоном: — Сожалею по поводу дел вашей матушки. Скверная история, ох, скверная. — Едва ли не виноватым взглядом мистер Эдваусон окинул мои лохмотья: Очень печально видеть вас… не таким, как прежде.

На несколько предварительных вопросов о себе и матушке я ответил, стараясь не слишком отклоняться от истины, а потом перешел к делу:

Мистер Эдваусон, я понимаю, что мой вопрос покажется странным, но он касается очень важных обстоятельств. Помните джентльмена, который приходил к вам шесть лет назад, перед самым Рождеством?

Мне показалось, что он покраснел.

— Помню как будто.

— Это был мистер Барбеллион?

Он торжественно кивнул.

— Я не просто так спрашиваю. Не скажете ли, чего он хотел?

Мистер Эдваусон вздохнул:

— Так я и знал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Но что такого, что я ему помог, моей ведь вины в этом нет?