Шесть спичек - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 3

Горчинский ответил, помолчав:

– Многие. Андрей Андреевич полагает, что нейтринная акупунктура мобилизует какие-то неизвестные нам силы организма. Не фагоциты, не нервная стимуляция, а что-то еще, несравненно более мощное. Но он не успел… Он говорил, что нейтринными уколами можно будет лечить любое заболевание. Интоксикацию, сердечные болезни, злокачественные опухоли…

– Рак?

– Да. Ожоги… возможно, даже восстанавливать утраченные органы. Он говорил, что стабилизующие силы организма огромны и ключ к ним – в коре головного мозга. Нужно только обнаружить в коре точки приложения уколов.

– Нейтринная акупунктура… – медленно, словно пробуя звуки на вкус, произнес инспектор. Потом он спохватился: – Отлично, товарищ Горчинский. Очень вам благодарен. (Горчинский криво усмехнулся.) А теперь будьте добры, расскажите, как вы нашли Комлина. Ведь вы, кажется, были первым, кто обнаружил его…

– Да, я был первым. Пришел утром на работу. Андрей Андреевич сидел… лежал в кресле за столом…

– В «нейтриннике»?

– Да, в помещении нейтринного генератора. На черепе у него была обойма с присосками. Генератор был включен. Мне показалось, что Андрей Андреевич мертв. Я вызвал врача. Все.

Голос Горчинского дрогнул. Это было так неожиданно, что инспектор задержался с очередным вопросом. «Так-так», – отстукивал директор, глядя в окно.

– А вы не знаете, какой эксперимент ставил Комлин?

– Не знаю, – глухо сказал лаборант. – Не знаю. На столе перед Андреем Андреевичем стояли лабораторные весы, лежали два спичечных коробка. Из одного спички были вынуты…

– Постойте. – Инспектор оглянулся на директора и снова взглянул на Горчинского. – Спички? Спички… При чем здесь спички?

– Спички, – повторил Горчинский. – Они лежали кучкой. Некоторые были склеены по две, по три. На одной чашке весов лежали шесть спичек. И там был листок бумаги с цифрами. Андрей Андреевич взвешивал спички. Это точно, я проверял сам. Цифры совпадают.

– Спички, – пробормотал инспектор. – Зачем это было ему нужно, хотел бы я знать… У вас есть хоть какие-нибудь соображения по этому поводу?

– Нет, – ответил Горчинский.

– Вот и сотрудники ваши рассказывали… – Инспектор задумчиво потер рукой подбородок. – Фокусы эти… с огнем, со спичками… Видимо, Комлин работал еще над какими-то вопросами, помимо нейтринной акупунктуры. Но над какими?

Горчинский молчал.

– И опыты над собой он делал неоднократно. У него кожа на черепе сплошь покрыта следами этих ваших присосков.

Горчинский молчал по-прежнему.

– Вы никогда прежде не замечали у Комлина способности быстро считать в уме? Я имею в виду – до того, как он показывал вам свои фокусы.

– Нет, – сказал Горчинский, – не замечал. Ничего подобного не замечал. Теперь вы знаете все, что знаю я. Да. Андрей Андреевич делал опыты над собой. Испытывал на себе нейтринную иглу-луч. Да, полоснул себя бритвой по руке… Хотел проверить на себе, как нейтринная игла заживляет раны. Не вышло… тогда. И он вел параллельно какую-то работу втайне от всех. От меня тоже. Что за работа, не знаю. Знаю только, что она связана с нейтринным облучением. Все.

– Кто-нибудь, кроме вас, знал об этом? – спросил инспектор.

– Нет. Никто не знал.

– И вы не знаете, какие эксперименты производил Комлин без вашего участия?

– Нет.

– Вы свободны, – сказал инспектор. – Можете идти.

Горчинский поднялся и, не поднимая глаз, повернулся к выходу. Инспектор глядел на его затылок. На затылке белели проплешины – не одна, а именно две, как и показалось ему в самом начале.

Директор смотрел в окно. Низко над площадью повис небольшой вертолет. Сверкая ртутным серебром фюзеляжа и тихонько покачиваясь, он принялся медленно поворачиваться вокруг оси. Сел. Откинулась дверца, из нее вылез пилот в сером комбинезоне, легко спрыгнул на асфальт и пошел к зданию института, на ходу раскуривая папироску. Директор узнал вертолет инспектора. «На заправку ходил», – рассеянно подумал он.

Инспектор спросил:

– А не ведет нейтринная акупунктура к поражению психики?

– Вряд ли, – ответил директор. – Комлин утверждает, что не ведет.

Инспектор откинулся на спинку кресла и стал глядеть в матово-белый потолок.

Директор сказал негромко:

– Горчинский уже не сможет работать сегодня. Напрасно вы так…

– Нет, – возразил инспектор, – не напрасно. И простите, товарищ Леман, вы меня удивляете. Сколько, по-вашему, у нормального человека может быть лысин? И эти шрамы на руках… До-остойный ученичок Комлина.

– Люди любят свое дело, – сказал директор.

Несколько секунд инспектор молча глядел на директора, катая на скулах желваки.

– Плохо они его любят, – сказал он, – по старинке любят, товарищ Леман. И вы их, этих людей, плохо любите. Мы богаты. Самая богатая страна в мире. Мы даем вам любую аппаратуру, любых подопытных животных, в любом количестве. Работайте, исследуйте, экспериментируйте… Так почему же вы так легкомысленно транжирите людей? Кто вам позволил так относиться к человеческой жизни?

– Я…

– Почему вы не выполняете постановления Президиума Верховного Совета? Когда наконец прекратится это безобразие?

– Это первый случай в нашем институте, – сердито сказал директор.

Инспектор покачал головой.

– В вашем институте… А в других институтах? А на предприятиях? Комлин – это восьмой случай за последние полгода. Варварство! Варварский героизм! Лезут в автоматические ракеты, в автобатискафы, в атомные реакторы на критических режимах… – Он с трудом усмехнулся. – Ищут кратчайшие пути к истине, к победе над природой. И нередко гибнут. И вот ваш Комлин – восьмой. Разве это допустимо, профессор Леман?

Директор упрямо насупился.

– Бывают обстоятельства, когда это неизбежно. Вспомните о врачах, прививавших себе холеру и чуму.

– Эти мне исторические аналогии… Вспомните, в какое время мы живем!

Они помолчали. Близился вечер, в дальних от окон углах кабинета росли прозрачные серые тени.

– Между прочим, – сказал вдруг директор, не глядя на собеседника, – я распорядился вскрыть сейф Комлина. Мне принесли его рабочие записи. Думаю, вам тоже будет интересно ознакомиться с ними.

– Разумеется, – сказал инспектор.

– Только, – директор слабо улыбнулся, – в них слишком много… м-м… специального. Я мельком проглядел кое-что и боюсь, вам будет трудно. Я возьму их на сегодняшний вечер к себе и, если хотите, попытаюсь составить для вас конспект…

Инспектор откровенно обрадовался.

– Только не возлагайте на меня больших надежд, – поспешно предупредил директор. – Эти нейтринные иглы… Это было для всех как гром средь ясного неба. Никто и представить себе не мог чего-либо подобного. Комлин здесь пионер, первый в мире. Так что это может оказаться не под силу и мне.

Директор ушел.

Может быть, записи Комлина помогут? Инспектору очень хотелось, чтобы они помогли. Он представил себе Комлина с обоймой нейтринных присосков на голом черепе, взвешивающего склеенные спички. Нет, это не акупунктура. Это что-то совсем новое, и Комлин, видимо, сам не верил себе, если проводил такие страшные опыты над собой, таясь от товарищей.

Славное время, хорошее время. Четвертое поколение коммунистов. Смелые, самоотверженные люди. Они по-прежнему не способны беречь себя, напротив – они с каждым годом все смелее идут в огонь, и требуются огромные усилия, чтобы сдержать этот океан энтузиазма в рамках мудрой экономии. Не по трупам своих лучших представителей, а по следам могучих машин и точнейших приборов должно идти человечество к господству над природой. И не только потому, что живые могут сделать много больше, чем сделали мертвые, но и потому, что самое драгоценное в мире – это Человек.

Инспектор тяжело поднялся и побрел к двери. Передвигался он без торопливости. Это, во-первых, было у него в крови, во-вторых, сказывался возраст, а в-третьих – нога.

«Ноют старые раны», – бормотал он себе под нос, когда ковылял через пустую приемную директора, сильно припадая на правую ногу.