Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Эти летние дожди...(Избранное)

Кирсанов Семен Исаакович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Эти летние дожди...(Избранное) - Кирсанов Семен Исаакович - Страница 5

Изменить размер шрифта:

ТБЦ

Роза, сиделка и россыпь румянца.

Тихой гвоздики в стакане цвет.

Дальний полет фортепьянных романсов.

Туберкулезный рассвет.

Россыпь румянца, сиделка, роза,

крашенной в осень палаты куб.

Белые бабочки туберкулеза

с вялых тычинок-губ.

Роза, сиделка, румянец… Втайне:

„Вот приподняться б и „Чайку“ спеть!..“

Вспышки, мигания, затуханья

жизни, которой смерть.

Россыпь румянца, роза, сиделка,

в списках больничных которой нет!

(Тот посетитель, взглянув, поседел, как

зимний седой рассвет!)

Роза. Румянец. Сиделка. Ох, как

в затхлых легких твоих легко

бронхам, чахотке, палочкам Коха.

Док-тора. Кох-ха. Коха. Кохх…

Семен Кирсанов. Собр. соч. в 4-х томах.

Москва: Худож. лит., 1974.

ПОГУДКА О ПОГОДКЕ

Теплотой меня пои,

поле юга — родина.

Губы нежные твои —

красная смородина!

Погляжу в твои глаза —

голубой крыжовник!

В них лазурь и бирюза,

ясно, хорошо в них!

Скоро, скоро, как ни жаль,

летняя долина,

вновь ударится в печаль

дождик-мандолина.

Листья леса сгложет медь,

станут звезды тонкими,

щеки станут розоветь —

яблоки антоновки.

А когда за синью утр

лес качнется в золоте,

дуб покажет веткой: тут

клад рассыпан — желуди.

Лягут белые поля

снегом на все стороны,

налетят на купола

сарацины — вороны…

Станешь, милая, седеть,

цвет волос изменится.

Затоскует по воде

водяная мельница.

И начнут метели выть

снежные — повсюду!

Только я тебя любить

и седою буду!

Семен Кирсанов. Собр. соч. в 4-х томах.

Москва: Худож. лит., 1974.

СЕНТЯБРЬСКОЕ

Моросит на Маросейке,

на Никольской колется…

Осень, осень-хмаросейка,

дождь ползет околицей.

Ходят конки до Таганки

то смычком, то скрипкою…

У Горшанова цыганки

в бубны бьют и вскрикивают!..

Вот и вечер. Сколько слякоти

ваши туфли отпили!

Заболейте, милый, слягте —

до ближайшей оттепели!

Семен Кирсанов. Собр. соч. в 4-х томах.

Москва: Худож. лит., 1974.

ЛЮБОВЬ ЛИНГВИСТА

Я надел в сентябре ученический герб,

и от ветра деревьев, от веток и верб

я носил за собою клеенчатый горб —

словарей и учебников разговор.

Для меня математика стала бузой,

я бежал от ответов быстрее борзой…

Но зато занимали мои вечера:

„иже“, „аще“, „понеже“ et cetera…

Ничего не поделаешь с языком,

когда слово цветет, как цветами газон.

Я бросал этот тон и бросался потом

на французский язык:

Nous etions… vous etiez… ils ont…

Я уже принимал глаза за латунь

и бежал за глазами по вечерам,

когда стаей синиц налетела латынь:

„Lauro cinge volens, Melpomene, comam!“

Ax, такими словами не говорят,

мне поэмы такой никогда не создать!

„Meine liebe Mari“, — повторяю подряд

и хочу по-немецки о ней написать.

Все слова на моей ошалелой губе —

от нежнейшего „ах!“ до плевков „улюлю!“.

Потому я сегодня раскрою тебе

сразу все:

„amo“,

„liebe dich“

и „люблю“!

Семен Кирсанов. Собр. соч. в 4-х томах.

Москва: Худож. лит., 1974.

В ЧЕРНОМОРСКОЙ КОФЕЙНЕ

О, город родимый!

Приморская улица,

где я вырастал

босяком голоштанным,

где ночью

одним фонарем караулятся

дома и акации,

сны и каштаны.

О, детство,

бегущее в памяти промельком!

В огне камелька

откипевший кофейник…

О, тихо качающиеся

за домиком

прохладные пальмы

кофейни!

Войдите!

И там,

где, столетье не белены,

висят потолки,

табаками продымленные,

играют в очко

худощавые эллины,

жестикулируют

черные римляне…

Вы можете встретить

в углу Аристотеля,

играющего

в домино с Демосфеном.

Они свою мудрость

давненько растратили

по битвам,

по книгам,

по сценам…

Вы можете встретить

за чашкою „черного“ —

глаза Архимеда,

вступить в разговоры:

— Ну как, многодумный,

земля перевернута?

Что?

Найдена точка опоры?

Тоскливый скрипач

смычком обрабатывает

на плачущей скрипке

глухое анданте,

и часто —

старухой,

крючкастой,

горбатою,

в дверях появляется

Данте…

Дела у поэта

не так ослепительны

(друг дома Виргилий

увез Беатриче)…

Он перцем торгует

в базарной обители,

забыты

сонеты и притчи…

Но чудится — вот-вот

навяжется тема,

а мысль налетит

на другую — погонщица, —

за чашкою кофе

начнется поэма,

за чашкою кофе

окончится…

Костяшками игр

скликаются столики;

крива

потолка дымовая парабола.

Скрипач на подмостках

трясется от коликов;

Философы шепчут:

— Какая пора была!..

О, детство,

бегущее в памяти промельком!

В огне камелька

откипевший кофейник…

О, тихо качающиеся

за домиком

прохладные пальмы

кофейни.

Стоят и не валятся

дымные,

старые

лачуги,

которым свалиться пристало…

А люди восходят

и сходят, усталые, —

о, жизнь! —

с твоего пьедестала!