Деревенские девчонки - О'Брайен Эдна - Страница 38

– Скажи мистеру Бёрнсу, чтобы он закрыл за тобой дверь и шёл обедать. Бедное существо, он, должно быть, проголодался, – сказала она.

«Существо», – повторила я про себя и подумала, видел ли он хоть раз её махинации с обеденными порциями.

– Хорошо, миссис Бёрнс. Всего доброго.

– До свидания, милочка, – ответила она мне с полным ртом.

По дороге к своему новому дому я раздумывала о Бёрнсах и их совместной жизни. Я готова была держать пари, что она ест в кровати шоколад, согреваясь тремя бутылями с горячей водой, мистер Бёрнс, лёжа на боку, читает «Поле и речку», а громадная чёрная кошка караулит на первом этаже мышей.

Глава шестнадцатая

Спустя месяц наступила Пасха. В витрине цветочного магазина на углу появились лилии, а статуи в часовне были задрапированы пурпурными тканями. В Страстную пятницу ни один магазин не работал, повсюду царила скорбь. Пурпурная скорбь. Смертная скорбь. Бэйба сказала, что с такой скуки мы и сами вполне можем сдохнуть, поэтому мы привели в порядок нашу спальню и рано легли спать. Я было хотела почитать, но Бэйба не переносила, когда видела у меня книгу в руках. Она не находила себе места, металась по комнате, беспрерывно задавала мне вопросы, читала вслух через моё плечо строки вслух и в конце концов заявила, что всё это «чёртова ерунда».

Вечером в пятницу, накануне Пасхи, когда я получила зарплату, я зашла в лавку к мисс Дойль и купила себе пару нейлоновых чулок, бюстгальтер и белый носовой платок с кружевами. У меня никогда не было такого платка, я не позволяла себе даже мечтать о нём, тонком, как паутинка, нежном и очень изысканном. Я мечтала о том, как буду летом носить его на руке за маминым серебряным браслетом, с выпущенными кружевами, соблазнительно развевающимся. Во время наших водных прогулок с мистером Джентльменом его унесёт ветром, он будет парить над голубой водной гладью, как большая кружевная птица, а мистер Джентльмен погладит меня по руке и скажет: «Мы купим другой, такой же». От него по-прежнему не было никаких вестей, хотя Марта написала мне в письме, что он вернулся, загоревший, как негр.

Бюстгальтер, который я купила, был дешёвый. Бэйба сказала, что, когда бюстгальтер хотя бы раз постираешь, он тут же теряет свою эластичность; поэтому имеет смысл покупать дешёвые бюстгальтеры, носить их, не стирая, пока они не станут грязными, а потом выбрасывать. Мы как-то выкинули пару наших грязных бюстгальтеров в бак для мусора, но потом обнаружили, что Джоанна спасла их и выстирала.

– Боже мой, ты увидишь, она ещё продаст их нам же, – сказала Бэйба и поспорила со мной па шесть пенсов; но Джоанна не сделала этого. Она отгладила их с помощью приспособления для глажки постельного белья и сказала, что они ещё послужат. Мы подумали, что она решила их расставить и сделать больше, чтобы они подошли ей. Но она этого не сделала. В следующий раз, когда к нам пришла уборщица делать генеральную уборку, Джоанна отдала ей эти бюстгальтеры вместо платы. Джоанна была олицетворенная экономия. Она распускала старые, потерявшие форму вязаные вещи и вязала из них носки для Густава. Её вязание всегда хранилось под подушкой её кресла, но однажды, когда Герман пришёл домой крепко выпившим, он испортил её вязание. Петли соскользнули со спиц, и всё связанное ей за последнее время распустилось.

– Майн Готт! – Джоанна впала в гнев, у неё подскочило кровяное давление, голова закружилась. Мы перенесли её (это с её-то весом) на диван в гостиную. Гостиная никогда не использовалась по прямому назначению. Зато здесь на подоконниках хранились яблоки. Некоторые из них уже начали подгнивать, и комната благоухала приятным запахом сидра. Герман дал ей столовую ложку бренди, она пришла в себя и снова впала в гнев.

– Это очень роскошная комната, – сказала Бэйба Джоанне, чтобы отвлечь её от мыслей о вязании. Бэйба пересекла комнату, чтобы поговорить с фарфоровой нимфой на каминной полке. Джоанна положила румяна на щёки нимфы и подкрасила ей ногти маникюрным лаком. Нимфа была совсем небольшая.

– Вы будете мерить бюстгальтер, мисс Брэди? – спросила меня продавщица в магазине. Тонкий голосок ребёнка, идущего к первому причастию; тонкие бледные руки, созданные для чёток, но вместо них держащие порочное кружевное бельё черного цвета, которого они явно стыдились.

– Нет. Просто снимите с меня мерку, – сказала я. Она достала из кармана комбинезона сантиметр, а я подняла руки, пока она измеряла меня.

Чёрное нижнее бельё было идеей Бэйбы. Она сказала, что мы сможем не стирать его чересчур часто; что оно будет куда больше к месту, если нас, не дай Бог, собьёт на улице машина или если мужчины попытаются раздеть нас на заднем сиденье автомобиля. Бэйба думала обо всех таких вещах. Я купила себе ещё и чёрные нейлоновые чулки. Где-то в книгах я вычитала про такие чулки и считала, что они очень «литаратурны»; кроме того, я сама сочинила одно или два стихитворения после того, как мы переселились в Дублин. Я даже прочитала их Бэйбе, которая сказала, что они вряд ли могут сравниться со строками на кладбищенских памятниках.

– Всего доброго, мисс Брэди, счастливой Пасхи, – пожелал мне тонкий голосок продавщицы, и я ответила ей тем же.

Когда я пришла домой, все пили чай. Даже Джоанна сидела за обеденным столом с положенной на руках крем-пудрой цвета загара и позвякивающим на запястье хорошеньким браслетом. Всякий раз, когда она подносила к губам чашку, подвески браслета позванивали о фарфор чашки, совсем как льдинки в бокале с коктейлем. Высоком, запотевшем ото льда бокале с коктейлем. Я полюбила коктейли. Бэйба познакомилась с богачом, который однажды вечером угощал нас коктейлями.

На столе стояли фаршированные помидоры, колбаски в тесте и пирог с корицей к чаю.

– Вкусно? – спросила Джоанна ещё до того, как я успела проглотить хотя бы кусочек. Тем не менее я кивнула головой. Она была гением кулинарии и поражала нас вещами, о которых мы никогда не слышали, – маленькими жёлтыми клёцками в тесте, яблочным струделем, кислой капустой. Но всё-таки я бы предпочла, чтобы она не стояла у нас над душой, всем своим видом спрашивая: «Вкусно?»

– Рассказать анекдот, мой рассказать анекдот? – спросил Густава Герман, Он держал в руке стакан вина, а после стакана вина всегда порывался рассказать анекдот.

Густав покачал головой. Он был бледен и деликатен. Похоже было, что он безработный, во всяком случае, на работу он не ходил. Считалось, что у него слабые нервы или что-то подобное. Я никогда не могла понять, нравится мне Густав или нет. Но мне совершенно точно не нравилось хитрое выражение его маленьких голубых глазок, и я часто думала, что он чересчур добр, чтобы быть в этом искренним.

– Да пусть расскажет свой анекдот, – сказала Джоанна, ей нравилось, когда её смешили.

– Ну уж нет, мы пойдём в кино. Сегодня самое время сходить туда, – сказал Густав, а Бэйба на это рассмеялась, откинувшись на своём стуле так, что он удержался только на двух задних ножках.

– В кино не подают сока, – сказала Джоанна, и Бэйба едва не опрокинулась на спину, потому что в пароксизме смеха она ещё и закашлялась. С этих пор я стала замечать, что она много кашляет, и посоветовала ей обратить на это внимание.

Своим «не подают сока» Джоанна хотела сказать, что кино всего лишь пустая трата денег.

– Пойдём, Джоанна, – сказал Густав, нежно беря её под руку. У него были закатаны рукава рубашки, а пиджак висел на спинке его стула. Стоял тёплый вечер, солнце светило сквозь окно, его лучи словно растворялись в стоявшем на столе абрикосовом варенье.

– Хорошо, Густав, – сказала Джоанна. Она улыбнулась ему так, как, должно быть, улыбалась во время его жениховства в Вене. Она начала прибирать стол, не забывая предупреждать нас о хорошем, самом лучшем фарфоре.

– Девушки составят мне компанию для ночного клуба? – улыбаясь, спросил Герман.

– У девушек свидание, – ответила Бэйба. Она слегка кивнула мне головой, давая понять, что это правда. Её волосы были только что уложены в замысловатую прическу, чёрными волнами возвышавшуюся на её голове. Я разозлилась. Моя голова была в совершенном беспорядке.