Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Деревенские девчонки - О'Брайен Эдна - Страница 1


1
Изменить размер шрифта:

Эдна О'Брайен

Деревенские девчонки

Глава первая

Я внезапно проснулась и резко села в кровати. Так легко я просыпаюсь только в тех случаях, когда что-то подспудно тревожит меня, и в первые мгновения я даже не сообразила, почему моё сердце бьётся чаще, чем обычно. Потом я вспомнила. Обычная история. Он опять не пришёл домой.

Перед тем как встать, я на секунду помедлила, сидя на краю постели и поглаживая рукой накидку на кровать. Накануне вечером мама и я забыли сложить её. Я медленно опустила ноги на пол, и холодный линолеум обжёг ступни. Пальцы ног инстинктивно поджались. У меня есть домашние тапочки, но мама велит мне надевать их только тогда, когда к нам в гости приходят мои тетки и их дети; есть у нас и прикроватные коврики, но они обычно хранятся в шкафу и достаются только тогда, когда летом из Дублина приезжает погостить кто-нибудь из родни.

Я натянула на ноги носки.

Из кухни тянуло запахом жарящегося бекона, но этот запах меня сегодня не радовал.

Потом я подошла к окну и подняла шторы. Они взлетели вверх совершенно неожиданно, а их шнуры перепутались. Мне повезло, что в этот момент мама была внизу, она каждый раз выговаривает мне, что шторы надо поднимать правильно, аккуратно.

Солнце ещё не встало, и лужайка перед домом была усыпана маргаритками, которые еще не раскрыли свои лепестки. Все вокруг покрывала роса. Трава под моим окном, изгородь вокруг двора, ржавая проволока поверх изгороди и большое поле поодаль – всё это было затянуто нежным движущимся туманом. В тумане купались листья деревьев, а сами деревья выглядели какими-то ненастоящими, словно во сне. В россыпях незабудок рядом с изгородью стояло несколько лужиц воды, поблёскивавшей, как серебро. Их не тревожило ни единое дуновение ветерка. Вдали над голубыми горами поднималась дымка. День должен был быть жарким.

Увидев меня в окне, из-под изгороди вылез Бычий Глаз, отряхнулся от росы и лениво посмотрел на меня. Он помогал нам пасти овец, и я прозвала его Бычьим Глазом, потому что его глаза были пестрыми, белыми с чёрным, как леденцы в банках. Обычно он проводил ночь в своей конуре из торфа, но вчера вечером остался спать в кроличьей норе под изгородью. Он всегда спал там в отсутствие отца, чтобы быть начеку. Без всяких вопросов мне стало ясно, что отец ещё не возвращался.

И тут же снизу меня окрикнул Хикки. В этот момент я стягивала через голову ночную сорочку и сначала даже не услышала его.

– Что? Что ты сказал? – спросила я, выглядывая на лестницу, обмотав вокруг себя постельное покрывало.

– Боже мой, да я уже охрип, повторяя одно и то же. – Он поднял голову и спросил: – Тебе как сварить яйцо на завтрак: всмятку или вкрутую?

– Спроси меня повежливее, Хикки, и обратись, как положено.

– Конечно, конечно, дорогая. Моя милая, какое вы желаете яйцо: всмятку или вкрутую?

– Вкрутую, Хикки.

– Я припас тут для тебя великолепные яички, которые снесла молодка-несушка, – сказал он и вернулся в кухню, хлопнув при этом дверью. Маме никак не удаётся приучить его мягко закрывать дверь. Он наш наемный работник, и я люблю его. Чтобы доказать это, я вслух произнесла эти слова, обращаясь к иконе Богоматери, холодно смотрящей на меня из-под застеклённой рамки.

– Я люблю Хикки, – повторила я. Икона ничего не ответила. Меня всегда удивляло, что она так молчалива. Лишь однажды она разговорилась, но то, что она сказала мне, – наша с ней тайна. Это случилось однажды, когда я ночью встала из постели, чтобы прочитать искупительную молитву. Я вставала тогда шесть или семь раз за ночь, чтобы наказать самоё себя. Я очень боялась ада.

«Да, я люблю Хикки», – подумала я; но, разумеется, это значило лишь то, что он мне нравится. Когда мне было шесть или семь лет, я часто говорила, что выйду за него замуж. Я говорила всем и каждому, даже церковному священнику, обучавшему меня катехизису, что мы с Хикки будем жить в курятнике, что у нас там будут бесплатные яйца, бесплатное молоко, а овощи нам будет приносить мама. Но теперь я гораздо меньше говорила о замужестве. Одной из причин было то, что он никогда не мылся, лишь по вечерам плескал себе в лицо дождевой водой, на ходу наклоняясь над бочкой. Его зубы позеленели, а ложась спать, он выплёскивал за окно содержимое ночного горшка, который держал под кроватью. Мама бранила его за это. Она обычно лежала по вечерам без сна, поджидая, когда он придёт домой, и слушая, как он поднимает окно, чтобы выплеснуть содержимое горшка на плиты, которыми был вымощен двор.

– Он же так наверняка сожжет всю траву под окном, – обычно говорила она.

Порой ночью, когда она бывала особенно не в духе, она поднималась по лестнице в одной ночной сорочке и стучала к нему в дверь, спрашивая, почему он не справляет нужду на дворе. Но Хикки никогда не отвечал ей, прикидываясь спящим.

Я быстро оделась и, наклонившись за башмаками, заметила под кроватью пух, пыль и куриные перья. Но у меня не было настроения прибирать сейчас комнату, поэтому я быстро набросила накидку на кровать и вышла из комнаты.

Площадка перед комнатой, как всегда, не была освещена. Окна с потемневшими стёклами почти не пропускали света, впечатление было такое, словно в доме кто-то умер.

– Яйца переварятся, – крикнул из кухни Хикки.

– Уже иду, – ответила я.

Мне надо было умыться. В ванной стоял холод – ею никто не пользовался. Она выглядела абсолютно заброшенной – с заржавевшей раковиной, совершенно нетронутым куском розоватого мыла и негнущимся белым полотенцем, которое выглядело так словно всю ночь провисело на морозе.

Я решила не утруждать себя и лишь налила в туалетный бачок ведро воды. Смыв не работал, и мы месяцами ждали мастера, который бы его наладил. Мне стало очень стыдно, когда Бэйба, моя школьная подруга, заглянула сюда и обреченно произнесла: «По-прежнему не работает?» Все вещи в нашем доме либо сломаны, либо ими вообще не пользовались. Мама держала наверху в гардеробе несколько пачек прищепок и несколько мотков новой верёвки; она говорила, что если пустить их в дело, то их либо сломают, либо украдут.

Комната моего отца располагалась как раз напротив ванной. Его поношенная одежда была небрежно брошена на кресло. Комната была пуста, но я словно слышала, как хрустят его колени. Они всегда хрустели, когда он ложился и вставал с кровати. Хикки снова позвал меня.

Мама сидела у шкафа с посудой, жуя кусок сухого хлеба. Её голубые глаза заплыли и глядели устало. Она ночью не спала. Её взгляд был устремлён куда-то вдаль, словно она могла видеть там свою судьбу и своё будущее.

Хикки кивнул мне. Он завтракал яичницей из трёх яиц и нескольких кусков домашнего бекона. При этом он макал свой хлеб в распущенные желтки и потом обсасывал его.

– Ты спала? – спросила я маму.

– Нет. Ты всегда сосёшь на ночь что-нибудь сладкое, а я боюсь, что ты задохнёшься, если вдруг проглотишь целиком, так что я должна быть всегда начеку.

Мы всегда держали под подушкой сладости и плитки шоколада, и я привыкла сосать на ночь фруктовые леденцы. Бедная мама, она всегда тревожится. Я думаю, она всю ночь лежала в своей комнате, думая о нём, прислушиваясь, не затрещит ли на дворе мотор его старого автомобиля, не раздадутся ли его шаги по влажной траве, – ждала и кашляла. Она всегда начинает кашлять, когда ложится в постель; поэтому она держит старые тряпки, которые служат ей вместо платка, в мешочке из вельвета, привязанном к ножке её кровати.

Хикки подал мне яйцо. Оно получилось круче, чем всмятку, поэтому он срезал верхушку и положил туда кусочек масла, чтобы вышло пожиже. Это было яйцо, снесённое курицей-молодкой, и оно неплотно сидело в большой фарфоровой рюмке для яиц. Маленькое яйцо в большой рюмке выглядело довольно глупо, но вкус его был превосходен. Чай уже остыл.

– Можно мне нарвать сирени для мисс Мориарти? – спросила я маму.