В порыве страсти - Майлз Розалин - Страница 43

Но это можно оставить на потом, нет сил больше сдерживать желание. Погрузив два пальца в шелковистый треугольник между ее ног, он обнаружил, что она истекает влагой, ее готовность до предела возбудила его. Скинув одежду, он вошел в нее и вновь испытал то ни с чем не сравнимое блаженство, которое могла дать только она, дикий экстаз, какого он не испытывал ни с какой другой женщиной.

– Мерзавец!

Едва почувствовав его наготу у себя между ног, Триша ожила и ринулась в бой.

– Чертов мерзавец! Паршивый негодяй!

Под его тяжестью она дрожала от гнева и желания одновременно. Ростом почти с него, она боролась с недюжинной силой, а он скакал на ней, как на необъезженной лошади, подчиняя себе. Забыв про слезы, она хохотала от восторга, когда он хватал ее за руки или увертывался от мелькающих кулаков, рук и ног, от белых зубов, пока наконец оба не взорвались в буйном оргазме. Они лежали, пресыщенные, и их бушующие души приблизились к успокоению, насколько это возможно по сю сторону бытия.

Но земной покой никогда не длится долго. Пока они лежали, расслабившись, в дремотной истоме, снаружи, в прихожей, послышалось сопение и грохот, затем кто-то распахнул дверь с намеренной непочтительностью.

– Убраться у вас, миссис? – раздался голос Элли. В следующий миг она заметила Алекса рядом с Тришей, и ее торжествующая грубость сменилась ревнивой яростью.

– Ты здесь, с ней?

– А ты не придумала ничего лучшего, как врываться в спальню, когда люди спят?

Не успел Алекс остановить служанку, как Триша приподнялась на локте и, уставившись горящими от ярости глазами на нахалку, осмелившуюся вмешиваться в чужие дела, завопила:

– Чего пялишься?! Катись отсюда, чтобы духу твоего здесь не было! Убирайся, черная задница, мерзкая корова! Ты уволена, туземная сучка!

– Садись, подвезу!

– Спасибо, какая приятная неожиданность, мне повезло, что вы случайно проезжали мимо!

Везение тут ни при чем, отметил про себя Генри. Он «случайно» нашел в поселке аборигенов неотложные дела, но, не найдя там Джины, понял, что она уже отправилась в усадьбу, а потому «случайно» нашел повод поехать в ту же сторону и теперь остановился рядом с тоненькой фигуркой, бредущей по послеполуденной жаре.

– Ну уж, – неловко пробормотал он. – Удача, что я поехал по этой дороге. А вы всегда ходите до большого дома пешком? Разве вас не подвозят?

Девушка с сожалением улыбнулась, искоса взглянула на Генри снизу вверх; этот взгляд пронзил его до самого сердца.

– До сих пор подвозили. Но с тех пор, как… как приехала подружка мистера Кёнига, все пошло наперекосяк. Миссис Кёниг, кажется, сыта ею по горло, а еще она волнуется за Джона…

– И вы решили прогуляться пешком?

– Когда я вышла, я не думала, что здесь так далеко! – Джина рассмеялась прелестным журчащим смехом. – Да и как поймешь, пока не попробуешь. Я очень обрадовалась, когда услышала, что едет грузовик, и увидела вас.

Неужели она и вправду так думает? Вот только как бы ей понепринужденнее ответить? Господи, научиться бы болтать о пустяках! Хочется так много ей сказать. Но слова, которые наконец удалось произнести Генри, оказались совсем не к месту.

– Расскажите о себе, – выпалил он.

– Обо мне? – Джина искренне удивилась, как это свойственно только истинно скромным людям. – Мне и рассказать-то нечего!

– Ну, чем вы занимаетесь в Сиднее?

– Тем же, чем и здесь! – рассмеялась она. – Танцую! Это все, что я умею. Поэтому я и занялась с жителями деревни подготовкой к представлению, пока папа заканчивает дела в Кёнигсхаусе.

– Ах, да, представление. – Почему рядом с ней он все время чувствует себя не в своей тарелке?

Вот они уже подъезжают к усадьбе, и скоро наступит расставание.

– Вы его покажете на корробори, так? – полюбопытствовал Генри. – Недолго осталось, неделька-другая, да?

Джина радостно кивнула.

Они остановились у парадного въезда в Кёнигсхаус, девушка, не долго думая, выскочила из машины. У нее нет особенного желания засиживаться с ним, печально отметил Генри. Из конторы торопливо вышел Бен; он явно наблюдал за ними изнутри.

– А, вот и ты, дорогая, – начал он. – Сегодня все так заняты. Никто не собрался за тобой ехать, и я подумал…

– Все в порядке, папа, не беспокойся, я уже большая девочка! – Нежным поцелуем Джина заставила отца замолчать. – Я была в надежных руках! – Она наградила Генри мимолетной теплой улыбкой.

– Ну, я поехал, – сказал Генри, чувствуя себя донельзя неловко. – Пока, мистер Николс. Пока, Джина, увидимся.

Отец и дочь, стоя рядом, смотрели ему вслед.

Ну, ну, думал Бен, украдкой взглянув в лицо ничего не подозревающей Джины. Генри Саффолк, вот как? Что ж, могло быть и хуже!

24

Почему всегда, когда дела идут из рук вон плохо, погода устанавливается – лучше некуда? Отвернувшись от солнца, чувствуя, что только тусклые серые небеса и тяжелые тучи, набухшие всей мировой скорбью, отвечали бы ее настроению, Элен брела по коридору, ведущему к комнате Чарльза. Она наконец приняла решение, которое следовало как можно скорее сообщить ему. Она обязана сделать это – последний знак внимания, который она может ему оказать. – Войдите!

Он отлично выглядит, тоскливо отметила она, приоткрыв дверь и не решаясь переступить порог. Только что принял душ, расчесал мокрые волосы, они темные и блестят, точно напомаженные; и теперь, обвязавшись полотенцем, ищет в шкафу чистую рубашку и брюки.

– Элен! – обрадовался Чарльз. – Входи и закрой дверь.

– Нет-нет, – поспешно запротестовала она, – я не останусь. Я только зашла сказать, что… прости, я сегодня не выйду к ужину…

Несмотря на рутинные слова приличествующих случаю извинений Чарльз мгновенно все понял.

– И в обозримом будущем ты не будешь ужинать со мной ни здесь, ни где-либо еще, так надо понимать?

Господи, почему ей так тяжело?

Она долго размышляла, плакала и молилась, пытаясь совместить свой долг перед Джоном, дань уважения к долгому замужеству и к человеку, подарившему ей и это замужество, и сына, с ожившим вновь, вспыхнувшим с новой силой давним чувством к другу молодости.

Наконец ей показалось, что она пришла к окончательному решению. И вот теперь она здесь и знает, что делать, чего бы ей это ни стоило.

Но увидев лицо Чарльза, Элен почувствовала себя убийцей; она убивала его любовь, его надежды. Она словно ударила его, он дрожал всем телом, руки его покрылись гусиной кожей. Он шагнул к ней, как лунатик.

– Я не верю, Элен, не могу поверить, что ты меня прогоняешь.

– Я должна, – заплакала она. – Я говорила с Джоном…

– С Джоном! – Его горе и ярость выплеснулись взрывом отчаяния. – Элен, ты когда-нибудь слышала, чтобы сын радовался, видя мать в объятиях другого мужчины? Особенно если сын вроде Джона: обожествляет отца и считает мать такой слабой, что не представляет, как она жила, пока не появился отец!

– Но он не такой, он… Чарльз схватил Элен за локти.

– Дорогая, сделай напоследок одолжение, не рассказывай о своем драгоценном сыночке! Я давно говорил тебе: пора относиться к нему как к взрослому! Жизнь устроена так, что у женщин есть и сыновья, и любовники, и пора маленькому Джонни с этим смириться. Но это ваши трудности – твои и его!

Он умолк и потряс головой, как бык, терзаемый пикадором. Потом поднял глаза – такой боли в них она никогда не видела.

– Элен, если ты отказываешь мне, если считаешь, что между нами ничего не может быть, соберись с духом и скажи это от себя. Посмотри мне в глаза и скажи: «Чарльз, я тебя не хочу, я тебя не люблю, я хочу, чтобы ты ушел и больше меня не тревожил!»

– О Господи, Господи, – плакала Элен, – я не могу, не могу…

– Ты не можешь этого сказать! – Чарльз с силой тряс ее, словно она кукла, у которой сломался завод. Он был так близко, ей хотелось погладить его по груди, провести пальцем по каждому ребру, поцеловать мягкую ямку у основания шеи. – Ты не можешь этого сказать, потому что это неправда!