Повести и рассказы для взрослых детей - Успенский Эдуард Николаевич - Страница 46

– Простите, – смешался Северьянцев. – Мы так никогда не выберемся. У вас что-нибудь отклоняли?

– Сказку мою про ремонт музея знаете?

– Знаем. Есть такой мультфильм.

– Так вот, здесь ее отклонили. Не надо привлекать внимание к плохой одежде. Мол, скажут: «Братскую ГЭС строите, а одежды хорошей нет». В другой сказке у меня три брата действуют. Первый варил сталь, второй запускал спутники, а третий получал по тридцать три поросенка от одной свиноматки. – Он прочитал актерским голосом: – «А одевались братья по-разному: один во все заграничное, другой во все иностранное, а третий – во все наше – из Польской Народной Республики». Мне было сказано: «В русских народных сказках третий брат всегда дурак. Значит, вы намекаете, что у нас дураки занимаются сельским хозяйством». Я намекаю, эти скажут, эти о нас подумают, нас не поймут… Сколько интермедий пропало! Вы заметили, что сейчас в наших концертах в основном певцы работают, гимнасты, фокусники, дрессировщики, а не клоуны, куплетисты, то есть «разговорники». Да нет их, «разговорников»! Так вот это его заслуга!

На этих словах Кичалова встала и поклонилась Юмористу:

– Спасибо, товарищ Дзюровский, не ожидала.

– Пожалуйста, товарищ Марина Викторовна, сам не ожидал.

Спасибо Юмористу. Действительно, спасибо! Каждый четверг буду к нему ездить в футбол играть, чтобы он дольше прожил. Фиг у меня этот толстый профессор хоть один гол забьет. И этот Черный Ящик тоже!

Только после выступления Дзюровского я понял, какую большую ошибку совершили Тихомиров и его компания с судом. Если бы они провели общее собрание коллектива, они бы заклеймили меня, осудили и вынесли порицание. И все.

Суд же давал им возможность меня убрать из Циркконцерта. По решению суда они могли обратиться к администрации с предложением меня уволить, сократить, перевести в осблугу. (Чего собрание сделать бы не могло.)

Но они не учли, что суд – это большая гласность. И что суд может отвергнуть иск.

Суд может просто на месяц затянуть вынесение решения. И тогда Тихомиров остается в глазах всех висеть кандидатом на заведование хозпредметами или пожарной безопасностью.

Суд – это обострение ситуации, доведение ее до взрыва. А значит, опять хождение по лезвию.

Дальше председатель профкома выступил. Товарищ Добронравов Т. П. Бывший нижний гимнаст.

– Мы в профкоме были чрезвычайно удивлены письмом Бултыха. Уж ему-то работать никто не мешал. Ему были созданы все условия для роста и продвижения. Профком неоднократно выделял ему путевки, поощрял. Профком ходатайствовал о повышении его ставки. Единственное, чего не поощрял профком Бултыху, – партизанщины, как он говорит, импровизации. Мы не можем ставить успех у зрителя в зависимость от настроения нашей примы. Репертуар должен быть надежен, проверен, качествен и социально зрел. Однако Бултыха, и я сам этому свидетель, все время тянет на заигрывание с публикой. На создание непредвиденных ситуаций и лишних раздражителей. Он даже не задумывается: а вдруг это нужно только ему?

А вдруг зрителю это вовсе и не нужно? Афанасий Сергеевич абсолютно прав, требуя стабильного, проверенного репертуара. Мы – не частная лавочка, мы – государственная организация. И конфликт ясен. Ни в коем случае нельзя оставлять его без последствий. Тихомиров – заслуженный работник цирка. Его деятельность безупречна. Профсоюзный комитет считает, что нужно сделать все, чтобы Афанасий Сергеевич был огражден от подобных ситуаций, а Бултых наказан.

Он еще минуту говорил о других делах Циркконцерта. Видно, он был все-таки хороший профсоюзный работник. Дай Бог ему хорошего профсоюзного здоровья, профсоюзной бодрости и настоящего широкого профсоюзного счастья!

И вдруг новая неожиданность. Дмитриев приехал. Он какой-то такой большой и номенклатурный, что ему сразу предоставляют слово, приглашают в президиум, даже толком не узнав, кто он.

И в этот раз он как только вошел, сразу направился к микрофону.

– Я – главный инженер той организации, весьма уважаемой, откуда к вам пришел Бултых. Вот о чем я подумал – а возьму ли я его к себе в производство обратно, если попросится. И так решил – не возьму. Очень уж он неудобен. И много с ним скандалов связано. До сих пор про него на заводе легенды ходят… Но то, что он для дела полезен, – это безусловно. То, что он враг косности и лицемерия, – любому ясно. И что он человек порядочный, могу засвидетельствовать. Вопросы есть? Не было.

– Ну что же! – сказал Мосалов. – Остается нам Бултыха выслушать. Ваше последнее слово.

Я дал Топилину знак крутить лебедку. И медленно-медленно пошел к входной двери. Есть у меня что сказать. По крайней мере, сам я понял многое.

Главное, я понял, что все люди на земле делятся на граждан и холуев, рабов. Причем раб-холуй может занимать любой пост, быть начальником, а все равно оставаться рабом. И что он сеет вокруг себя? Рабство и холуйство. Но из барина он мгновенно превращается в холуя при появлении более сильной личности.

А граждане всегда граждане. И любая борьба в человечестве – это борьба граждан с холуями. И наша задача – увеличивать количество граждан, вытравлять из людей холуйство.

И только тогда, когда все люди станут гражданами (может быть, через тысячу лет), можно будет сесть и серьезно задуматься – а для чего жизнь дана человечеству? Зачем мы, люди, на Земле живем?!

Вышло смешно.

Ненатянутый трос лежал на сцене. Он стал натягиваться и попал под стул нижнего гимнаста. Того самого, который требовал стабильности в жизни цирка. Еще секунда, и он поехал бы на стуле вниз навстречу мне. Его поймал Мосалов.

По натянутому тросу я отправился в свой путь наверх. Когда я шел над Кичаловой, я сделал вид, что вот-вот на нее свалюсь.

– Уважаемые товарищи! Безусловно, Афанасий Сергеевич уважаемый человек. Он – заслуженный деятель искусств и имеет правительственные награды. Более того, он прошел войну. Но я тоже человек уважаемый и профессиональный. Хотя я и не начальник, а клоун. И даже, как мне кажется, шут! Вот справка из циркового училища о моем профессиональном уровне. Вот благодарности и газетные заметки, посвященные моей деятельности в цирке.

(Эти бумаги я передавал в президиум.)

– Но, даже если бы я не был столь знаменитой личностью, к моим словам и моему письму стоило бы прислушаться. У них, у проклятых капиталистов, опасно быть косным. У них конкуренция. А что у нас двигатель прогресса?

– План, – сказал Дмитриев.

– В таком случае, что является двигателем сверхпланового прогресса? Или хозяйства непланового, как у Тихомирова?

(Я лег на проволоке.)

– Наша сознательность, наша совесть. Нападая на Тихомирова, я что, свое материальное положение улучшаю? Занять его место хочу? Свести с ним счеты? Конечно, могут быть и такие предположения. А почему бы просто, по-крестьянски не поверить мне и не понять, что Тихомиров для Циркконцерта вреден. По крайней мере, на этом посту. Вот папка номеров, им отвергнутых и принятых другими организациями. Я не буду скрывать, я готовился к суду. И желающие могут с ней ознакомиться. А вот справка о том, что из-за отсутствия «разговорников» в бригадах их мобильность и доходы от них упали. А это не только доходы. Это главные для нас далекие маленькие площадки, где артистов по году не бывает. И где появление цирка для ребят подарок ко дню рождения. Так что это уже вред не только Циркконцерту, а маленьким гражданам нашей необъятной родины. А я себя считаю их послом, защитником их интересов в стране взрослых. Дружественной стране. Вопросы есть?

Вопросов не было.

Я сел на проволоку, как на перила, и мгновенно съехал вниз.

– Шут гороховый! – сказала мне внизу бабушка.

Суд удалился на совещание.

1974 г.