Лжедмитрий Второй, настоящий - Успенский Эдуард Николаевич - Страница 7

«Как меня встретит царевич? – думал учитель. – Что-нибудь изменилось в этом звереныше? А ведь мальчик удивительно одаренный! И очень большие шансы на престол у него сохранились».

Симеон через свои источники знал о результатах комиссионной работы. И надеялся, что второй комиссии не будет.

Правда, его несколько тревожил последний приказ Годунова вызвать из Углича в Москву кормилицу царевича Дмитрия – Тучкову «…с мужем и везти бережно, чтобы с дороги не утекли и дурна над собой никакого не сделали».

Но он надеялся, что этот вызов ничего уже не изменит. Тем более что любые изменения никому и даром не нужны.

И он очень сильно уповал на мощный иезуитско-азиатский ум Афанасия Нагого. Такие люди, как Афанасий, в жизни ошибаются только один раз. И стараются этого раза на всякий случай не допускать.

Этот мощный ум немедленно себя проявил.

После Грязовца ехали еще километров двадцать в сторону, на запад, пока не доехали до озера Никольского к деревне Пишали#на.

Дорог практически уже не было, были мучения. Земля была глинисто-болотистая, и каждый раз казалось, что карета завязла уже навсегда.

Но великий рукоумелец Жук рубил, толкал, подкладывал, погонял, рычажил, и они с Симеоном и с лошадьми постепенно продвигались все дальше. Стало даже как-то интересно, появился азарт.

– Куцы оно денется? Куцы? – каждый раз говорил возница. И «оно» точно «никуды» не девалось. И ехало, и ехало вперед это самое «куцы».

Вот небо впереди стало все больше светлеть, среди сосен и берез стали проскакивать горизонты и, наконец, засветилась и заиграла серебром беспредельная гладь озера.

– Приехали, барин, – сказал неприветливый Жук. Хотя барин и сам уже об этом догадался.

Постепенно выплыла деревенька с церковью и, слегка в стороне, большой барский дом. Простой, как северная архангельская изба, но чрезвычайно удобный. С въездом для повозок на второй этаж, с большими окнами со ставнями, с крышей, крытой широкими крепкими досками.

Должно быть, Афанасий Нагой готовил это место для себя, с тем чтобы в любое опасное время можно было надолго скрыться от глаз государевых.

Именно так решил про себя въезжий влах.

Юрий Копнин был уже здесь.

– Здравствуй, барин! – степенно сказал он. – Афанасий Федорович тебя заждался.

Приезжего гостя приняли приветливо. Неспешная, но доброжелательная челядь выгрузила вещи влаха и перетаскала их в дом, в его комнату.

Мгновенно был накрыт стол, извлечено все согревающее и снимающее усталость – наливки, медовухи, первачи.

– А где мальчик? – спросил влах.

– Сперва пообедаем, потом будет, – сказал Афанасий. – А то, боюсь, удар тебя хватит.

Долго, неторопливо обедали. Редька, рыба, птица, мясо, кисели, наливки. Многие блюда ели руками.

Молчали. Как в азиатской степи – кто первый заговорит, тот проиграл.

Потом вдруг Афанасия прорвало. Он стал вспоминать свои сложные дела: переговоры о женитьбе Ивана Грозного на зарубежных красавицах, опасные контакты с Казымом-Гиреем, бесконечные страшные казни старого царя….

«Конечно, Русь – очень перспективная страна, – думал про себя Симеон. – А все-таки это – Азия, Азия и еще раз Азия».

На его счастье, эту истину он усвоил давно, и новые жуткие истории Нагого его из себя не выбивали.

Наконец привели мальчишку.

Но что это?!!

К ужасу и чрезвычайному недоумению влаха, это был не Дмитрий. Это был совсем другой мальчик. Если составлять словесный портрет, тот же – бородавка на щеке, сам рыжеватый, низкий лоб, уши торчком. Но только это был не он, это была слабая копия.

– Кто это? – спросил влах.

– Это он, – тихо ответил Афанасий Нагой, так тихо, чтобы слышал один только доктор. – Знакомьтесь: Дмитрий Иоаннович. Собственной персоной!

«Это Дмитрий? Царевич Димитрий?» – спросил доктор.

Спросил не голосом, не словами, а глазами, мимикой, недоуменным поворотом головы, всей своей напряженной позой.

«Да, да! Это он!» – так же, не словами, а глазами, общей уверенностью и кивком головы показал Афанасий Нагой.

Одетый в богатое городское, очевидно, с царевичева плеча, платье, сельский мальчик переминался с ноги на ногу и не знал, куда девать руки и себя самого целиком.

– Я не понимаю, – сказал влах.

– Будущий претендент, – тихо сказал Афанасий.

По его жесту мальчика увели.

Оба собеседника принадлежали к разным слоям общества, разным странам, даже материкам. Имели разное образование, разную религию, разные характеры, разную волю и темпераменты. Но психика у каждого была абсолютно здоровой. Все виды мимики – от первичной: улыбка, оскал, – до третичной: ирония, лукавство – им были свойственны. Они обладали языком талантливых, гениальных людей – лица тончайших выражений.

– Для чего все это? – спросил наконец Симеон, когда они остались одни. – Что за маскарад? Зачем еще одна подмена?

– Сейчас объясню, – сказал Афанасий. – Представь себе: приезжает сюда настоящий Димитрий. Никому здесь не известный, зато капризный, истеричный, припадочный мальчик. Представил?

– Да.

– Слушай дальше. Ему привозят книги, карты, дорогие игрушки. Его обучают языкам, хорошим манерам, владению шпагой, верховой езде и прочим царским умениям. Да?

– Да.

– Он держится дерзко, высокомерно. Повелевает даже своими учителями. Упоминает нужные и ненужные имена без всякого к ним уважения. Да?

– Да.

– Завтра, послезавтра, через день вся дворня узна#ет, что это за соколенок. Что после этого последует?

– Донос, – сказал учитель.

– Донос, да не один, – подтвердил Афанасий. – Сотскому, приставам, посошникам, да любому заезжему человеку. О чем? О том, что здесь, в имении Нагих под Грязовцом, в лесах у озера Никольского готовится претендент на престол. Кем готовится? Нагими – лютыми врагами Годунова. Затея эта опасна даже для царя Федора, а уж тем более для Богдана Бельского, для Шуйских, Щелкаловых, Клешниных. Для всех тех, кто сослал царевича в Углич и занял властные места. Верно?

Влах кивнул головой.

– И то, чем ты сейчас киваешь, через неделю будет на плахе. Согласен?

Влах был вынужден согласиться. Сразу, без малейшего размышления. Все было изложено Афанасием в хорошо продуманных формулировках с высокой разрешающей способностью.

– А так? – спросил Симеон.

– А так? – переспросил Нагой. – Так все очень просто. Живет в имении мальчик, мой незаконный сын. Рыжеватый, бородавка у него, как у всех Нагих. Не царский он вовсе. Совсем неопасный ребенок. Понятно?

– Понятно.

– Воспитывай его, обучай, готовь на царский престол. Вбивай ему в башку свои латинянские идеи. Думаешь, я о них не знаю? И когда он будет готов, когда увидит Европу, побывает в замках богатых людей, открывай ему постепенно тайну. Что он не просто сельский подросток из села Пишалина, а великий сын грозного царя Ивана. Законный наследник московского престола. Ясно?

– Да.

– Пока ты здесь с ним занимаешься, никакие царские собаки к тебе не придерутся. Хоть самого Малюту Скуратова присылай, родственничка правителя нашего. Верно?

– Верно, – согласился влах.

– И знаешь, как его зовут на самом деле? – спросил Нагой.

– Дмитрий? – догадался Симеон.

– Точно!

Прошла некоторая довольно долгая пауза.

– А царевич?

– Что царевич? Где он?

– Да.

– Нет его. Считай, что он умер. Он сейчас уже не важен. Ничего себе претендент на престол, в девять лет совершивший первое убийство! Его надо держать вдалеке от людей и то только на всякий неудачный случай. Появлять его прилюдно никак нельзя. Это вообше смерть для нас. Для всех Нагих.

– Почему? – удивился учитель.

– Одно дело, когда за убитого царевича поубивали полгорода царевых Годуновых людей. Тогда нас еще можно простить. Но если пол-Углича убито за-ради дворового мальчика… За это сразу на плаху.