Психология эволюции - Невструев Я. - Страница 35

Обычно проблемы четвертого контура принимают форму вины: “Я не могу сделать то, что должен сделать”. Проблемы третьего контура принимают форму недоумения: “Не понимаю, зачем я ввязался во все это, как из этого выбраться и что от меня требуется”. Проблемы второго контура принимают форму хвастовства или трусости: “Я одержу над ними верх” или “Я сдамся и позволю им делать все, что им вздумается”. Проблемы первого контура принимают форму телесных симптомов: “Я ощущаю себя полностью разбитым”, которые при достаточном стрессе постепенно сосредоточиваются в один острый симптом.[74]

Нейросоматическое сознание снимает все эти проблемы сразу. Исчезновение “физических” заболеваний первого контура только кажется более “чудесным”, чем преодоление эмоционализма второго контура, недоумения третьего контура и вины четвертого контура. Расценивать “физические” исцеления первого контура как нечто более странное или сверхъестественное, чем любое быстрое улучшение в других контурах, нас заставляет картезианский дуализм “душа — тело”.

Одно из назначений нашей терминологии состоит в преодолении этого дуализма, чтобы все контуры были одинаково понятны в пределах одного контекста.

Роботизированный Рационалист боится и отвергает блаженство пятого контура и его холистические интуитивные способности (точно так же, как роботизированный Эмоционалист боится и отвергает рассудок третьего контура). Так, когда нейросоматическая связь начинает функционировать и мутировавшая личность пятого контура пытается описать свое блаженство и ощущение единства. Рационалист поспешно бормочет, что все это “исключительно субъективно”.

Несчастье также “исключительно субъективно”, но это не делает его менее болезненным. Нейросоматическим навыком трансмугации любого опыта, который дает возможность человеку чувствовать себя довольным и счастливым, в ситуации, когда большинство людей четвертого контура чувствовали бы себя несчастными, стоит овладеть — хотя бы по той очень простой эгоистической причине, что лучше испытывать счастье, чем боль. Это также будет полезным для общества, так как, по одному из любимых изречений Лири, “Нельзя делать хорошее, пока не чувствуешь себя хорошо”. Точно так же, как несчастье ищет компанию, счастье и хорошее самочувствие нуждаются в том, чтобы и другие были счастливы и чувствовали себя хорошо. (Первый урок адепта пятого контура — научиться контролировать в себе всплески альтруизма и не превращаться в зануду, пытаясь заставить всех быть счастливыми…)

Рационалиста еще больше тревожат результаты продолжительного блаженства пятого контура, в число которых входит способность излечивать широкий спектр болезней — как в себе, так и в других. Даже современные объективные исследования эндорфинов, которые позволяют начать нейрохимическое объяснение такого целительства, принимаются с неохотой или враждебностью более роботизированными Рационалистами. Для них все это звучит “метафизически”, а следовательно, не имеет права на жизнь.[75]

В пятом контуре нет ничего сверхъестественного. Он просто кажется “сверхъестественным” по сравнению с более ранними контурами; однако третий контур, которым так гордится Рационалист, безусловно, когда-то тоже казался “сверхъестественным”. (Египтяне считали речь и письмо — функции третьего контура — божественным даром Тота.) Пятый контур, как и все ранние контуры, является просто очередной эволюционной мутацией, необходимой нам в нашем продвижении на более сложный нейросоциальный уровень.

“Это совсем как обычная жизнь, только ты всегда паришь в футе от земли” — гласит старинное дзэнское изречение.

Этот “парящий” аспект пятого контура готовит нас к внеземной миграции.

С точки зрения нашей теории, одним из самых интересных нейросоматических адептов за всю историю человечества была Мэри Бейкер Эдди. Из-за своей наивности и слабого знания философии миссис Эдди не могла понять, что невозможно говорить или писать о Невыразимом. Поэтому она писала о нем очень пространно. Хотя ее слова часто с трудом поддаются расшифровке, хотя они часто напоминают “бред расстроенного ума” (определение, которое Алистер Кроули давал мистическим излияниям, в том числе и своим собственным), в них также есть моменты удивительной ясности. Например, она догадалась и написала с абсолютной ясностью, что болезнь — это страх, а любовь — лекарство. Большинство психологов начинает понимать эту идею только сейчас, 100 лет спустя.

“Совершенная любовь избавляет нас от страха” — именно так нейросоматическое пробуждение избавляет человека от болезни.

Миссис Эдди когда-то ответила одному любопытствующему: “Любовь, любовь, любовь! Это все, что вам нужно знать, чтобы стать целителем”. Шестьдесят лет спустя непризнанный большинством коллег шотландский психиатр Иан Сатти написал, что “любовь врача излечивает пациента”.

Здесь уместно привести еще одну цитату из миссис Эдди:

Обычному читателю с научным образованием этот отрывок покажется метафизической чепухой. Давайте переведем его на наш язык нейрологических метафор:

Можно предположить, что миссис Эдди, активизировав значительную часть правого полушария, способна была мыслить гештальтами и служить передатчиком нейросоматического “исцеления” для других. В своих прозрениях она сумела проникнуть до уровня структуры ДНК и предвидеть научные достижения нашего десятилетия.

У многих причиной обращения к нейросоматическому контуру послужила продолжительная болезнь, особенно если они не были удовлетворены врачами и прибегали к самолечению или целительству. По свидетельству Стефана Цвейга, ванная комната Ницше “напоминала аптеку” обилием находящихся в ней лекарств, при помощи которых философ боролся с хронической мигренью. Гурджиев, борясь с непрекращающимися и все усиливающимися болями (последствиями двух военных ранений и двух автокатастроф), употреблял кокаин, гашиш и йогические техники (вероятно, включая пранаяму). “Резкость”, презрение к обычным человеческим страданиям, концепция “сверхчеловеческого” состояния по ту сторону эмоций и боли, характерные для этих двух философов, объясняются, по-видимому, их нейросоматическими “включениями”, вызванными острой болью. Они прошли весь путь эволюции — от низших контуров к полному развитию нейросоматического блаженства, — и поэтому относились в основном с презрением к собственным выпадениям в “неблаженное” сознание.

На востоке контроль над нейросоматическим контуром известен как дхьяна, чань или дзэн; это состояние иногда называется “умом Будды” или “телом Будды”. В Древней Греции, где ежегодно проводились ритуалы достижения этого состояния при помощи психоделических средств (элевсинские мистерии), тех, кому посчастливилось успешно достичь цели ритуала, называли дигенами, “родившимися дважды”. Отголосок этой метафоры присутствует в термине харизматического христианства “вновь рожденный”, а символом ее является миф о Воскрешении Тела.

Фрейд расплывчато определял это состояние как “океанический опыт”. Гурджиев называл этот контур Магнетическим Центром.

Целители и адепты некоторых школ йоги пребывают в нейросоматическом сознании постоянно; к большинству же тех, кому удалось его достичь, оно возвращается только в виде кратких вспышек, как заметил Эзра Паунд: