В 4:50 с вокзала Паддингтон - Кристи Агата - Страница 35

– Да ради бога! Меня не очень трогает, что говорят про меня мои больные.

– Он называл вас пуганой квочкой. – Куимпер улыбнулся. – Сказал, что вы засыпали его вопросами не только о том, что он съел, но также кто готовил и подавал еду.

Улыбка сошла с лица доктора. Оно опять отвердело.

– Продолжайте.

– Выразился примерно так – «раскудахтался, словно решил, что меня отравили».

Наступило молчание.

– У вас в самом деле возникло такое подозрение?

Куимпер отозвался не сразу. Он встал и заходил по комнате. Потом резким движением повернулся к Краддоку.

– Что я на это должен сказать, черт возьми? По-вашему, врачу позволительно швыряться подобными обвинениями, не имея твердых доказательств?

– Просто хотелось бы знать, строго между нами, приходила вам в голову эта мысль?

– Старик Кракенторп обыкновенно живет, урезая себя во всем. Когда же в доме собирается семья, Эмма не скупится на угощенье. В итоге – острый приступ гастроэнтерита. Симптомы соответствовали такому диагнозу.

Краддок не отступал.

– Понятно. И на том вы успокоились? Ничто вас, скажем так, не озадачило?

– Ну, хорошо. Хорошо. Да, озадачило. Подпись, число. Теперь довольны?

– Скорее заинтригован, – сказал Краддок. – Какие же у вас возникли подозрения или опасения?

– Желудочные расстройства бывают, конечно, разные, но данное расстройство по определенным показателям больше соответствовало отравлению мышьяком, а не вульгарному гастроэнтериту. Учтите, симптомы очень схожи. Специалисты не мне чета ошибались, не распознав мышьякового отравления, в чем и расписывались недрогнувшей рукой, давая заключение.

– И каков же был результат ваших расспросов?

– Получалось, что мои подозрения совершенно напрасны. Мистер Кракенторп утверждал, что у него такие приступы случались и раньше, до того, как он начал наблюдаться у меня, и по той же самой причине. Всякий раз после того, как на стол подавали много тяжелой пищи.

– А это происходило, когда в дом съезжался народ? Члены семьи? Гости?

– Да. Звучало убедительно. Но откровенно говоря, Краддок, осадок на душе остался. Я не остановился перед тем, чтобы написать старому доктору Моррису. Он был моим старшим компаньоном и вскоре после того, как я пришел к нему, подал в отставку. Первоначально Кракенторп был его пациентом. Так вот, я спрашивал его относительно этих приступов у старика в то время, до меня.

– И какой получили ответ?

Куимпер хмыкнул.

– Получил щелчок по носу. Мне в достаточно прозрачных выражениях рекомендовали не быть болваном. Что ж, – он пожал плечами, – очевидно, я и впрямь вел себя, как болван.

– Не знаю. – Краддок помедлил в раздумье и решился говорить без обиняков. – Если уж откровенно, доктор, не секрет, что есть такие, для кого смерть Лютера Кракенторпа означала бы прямую и немалую выгоду. – Доктор кивнул головой. – Он, хоть и стар, но бодр и крепок. Доживет, глядишь, до девяноста с хвостиком?

– Свободно. Он только тем одним и занят, что заботится о себе, а организм у него могучий.

– А сыновья его и дочь между тем не становятся моложе, и стесненные обстоятельства становятся для них все более ощутимы.

– Вы только Эмму сюда не приплетайте. Она не отравительница. Приступы эти случаются, только когда приезжают другие, когда она с отцом одна, их не бывает.

«Элементарная предосторожность, если это она», – подумал инспектор, но благоразумно не заикнулся об этом вслух.

Он заговорил не сразу, тщательно подбирая слова:

– Согласитесь, – я, правда, не силен по этой части, – но если допустить, чисто гипотетически, что Кракенторпу все-таки дали мышьяк, то он очень счастливо отделался, не так ли?

– Вот здесь, – сказал врач, – вы затронули нечто не поддающееся объяснению. То обстоятельство, которое и побуждает меня признать вслед за стариком Моррисом, что я был болваном. Видите ли, мы здесь имеем не тот случай, когда мышьяк подкладывают регулярно и понемногу, а это и есть, с позволения сказать, классический случай, когда отравляют мышьяком. Кракенторп никогда не страдал никаким хроническим желудочным заболеванием. Вот почему эти внезапные острые приступы вызывают недоумение. А если естественными причинами их объяснить нельзя, то остается предположить, что отравитель каждый раз допускает промах, что, в свою очередь, противоречит здравому смыслу.

– То есть, иными словами, каждый раз не докладывает яду?

– Ну да. С другой стороны, организм у Кракенторпа крепкий, и то, что способно уложить другого, его не уложит. Всегда особенности конкретного организма вносят свои коррективы. Но для отравителя – если только он не отъявленный трус – логично было бы уже догадаться и увеличить дозу. Почему он до сих пор не догадался?.. Если, конечно, – прибавил он, – отравитель и в самом деле существует, что еще не факт. Возможно, все это с начала и до конца – плод моего воспаленного воображения.

– Непростая задачка, – согласился инспектор. – Уж очень одно с другим не вяжется.

II

– Инспектор Краддок!

Жаркий шепот заставил инспектора вздрогнуть от неожиданности. Он в этот миг только было собрался позвонить в парадную дверь. Из сумрака, опасливо озираясь, выступили Александр с неразлучным Стоддарт-Уэстом.

– Мы услышали вашу машину и хотели вас перехватить.

– Так зайдемте в дом.

Рука инспектора вновь потянулась к дверному колокольчику, но Александр, как привязчивый щенок, настойчиво дернул его за рукав.

– Мы нашли вещественное доказательство, – выдохнул он.

– Нашли улику, – подхватил Стоддарт-Уэст.

«Будь она неладна, эта Люси», – подумал беззлобно Краддок.

– Отлично, – уронил он без воодушевления. – Пошли в дом, поглядим, что вы добыли.

– Нет, – решительно возразил Александр. – Там обязательно помешают. Идемте в шорную. Мы вас проводим.

Краддок нехотя последовал за ними в обход дома на конюший двор. Стоддарт-Уэст толкнул тяжелую дверь, дотянулся до выключателя и зажег тускловатый свет. Шорная, некогда образцовое хранилище викторианского выездного снаряжения, представляла нынче собой унылый склад никому не нужной рухляди. Хромоногие садовые стулья, заржавелый садовый инвентарь, громоздкая старая косилка, древние пружинные матрасы, гамаки, рваные теннисные сетки.

– Мы часто сюда приходим, – сказал Александр. – Здесь мы сами по себе.

Обстановка хранила свидетельства людского присутствия. Ветхие матрасы были навалены друг на друга, образуя некое подобие дивана, на изъеденном ржавчиной столе стояли большая жестяная коробка шоколадного печенья и коробка ирисок, лежали груда яблок и головоломка-мозаика.

– Взаправдашняя улика, сэр, – заговорил Стоддарт-Уэст, взволнованно блестя глазами из-под очков. – Сегодня днем нашли.

– Сколько дней искали везде. По кустам…

– В дуплистых деревьях.

– Все мусорные ящики перерыли.

– В них, кстати, попадались интересные вещи.

– А потом пошли в котельную…

– Там старый Хиллман держит большой цинковый бак для ненужной бумаги.

– На случай, если топка заглохнет, и ее надо опять раскочегарить.

– Любой бумажкой, какая подвернется под руку.

– Схватит ее, не глядя, и засунет в топку.

– Там мы его и нашли.

– Что нашли? – нарушил их дуэт Краддок.

– Вещественное доказательство. Погоди, Стоддерс, надень перчатки.

Стоддарт-Уэст, в лучших традициях детективных романов, с важным видом надел не первой свежести перчатки и извлек из кармана кодаковскую папочку для фотографий. С величайшей осторожностью вытянул из нее матерчатыми пальцами грязный и мятый конверт и торжественно вручил его инспектору.

После чего мальчики застыли, затаив дыхание.

Краддок с подобающей серьезностью принял конверт. Мальчики нравились ему, и он готов был вести себя в духе, соответствующем моменту.

Письмо прошло через почту – собственно, письмо как таковое отсутствовало, был лишь надорванный конверт и на нем надпись: «Миссис Мартине Кракенторп, 126 Элверс-Кресент, № 10».