Мелхиседек. Книга 2. Человек - Нюхтилин Виктор Артурович - Страница 72

Точно также самодовольство может не причинять никому никакого вреда, если это просто напыщенный индюк, который никого не трогает. Но эта же черта характера может вызывать и безобидные тяготы общения с таким человеком, если он в процессе диалога не удовлетворяется до тех пор, пока не услышит от собеседника похвалы или восхищения в адрес своей персоны. Бывает, такое трудно дается, но эти трудности не могут апеллировать непосредственно к нравственности, поскольку ее пока здесь также нет. А вот когда какой-нибудь чинуша в приступе самодовольства ломает жизнь какому-либо независимому человеку, публичная правда которого опровергает какой-нибудь глупый постулат начальника, поднятый подхалимами на высоту цитат Мао Цзэдуна, то он также переводит некое свое личное качество в состояние нравственной категории, ибо поступает уже противонравственно.

Таким образом, у этих нравственных категорий может быть совершенно нейтральный по нравственному значению результат, но может в какой-то момент выплывать и определенно моральный аспект взаимодействия с жизнью. То есть, мы не можем считать ни скупость, ни самодовольство, ни леность, ни вздорность, ни мнительность и т.д. категориями чисто нравственными или, тем более, чисто безнравственными. Часть этих качеств имеет психическую основу (жадность, подозрительность, вспыльчивость и пр.) и относится к морали только в качестве специфически возможной оценки по результату своего проявления. Другая часть качеств данной группы имеет своей природой просто низкую культуру (бестактность, грубость, наглость, скандальность), а в этом случае также нет особой нравственной вины обладателей данных качеств, ибо они не могут посмотреть на себя с неведомой для них позиции элементарных приличий, и даже не подозревают о своем хамстве, считая его нормой взаимоотношений. Здесь же есть и категории, которые можно признать родственными этическим только относительно комфортности их проявления для окружающих - назойливость, нытье, ехидство, бравурная нескончаемая веселость, пошлость, постоянное произнесение сальностей и т.д. Здесь тоже нет оскорбления нравственности, а есть только определенное состояние души, которое утомляет тех, кто приблизился к этому состоянию на опасную дистанцию возможного контакта. До тех пор, пока последствия этих черт характера не зацепят чем-то другого человека или группу лиц, они не могут никак примыкать к нравственности.

В общем-то, пока все ясно. Но нетрудно заметить, что мы до сих пор приводили примеры в основном на тех категориях, которые могут колебаться от нейтрального к отрицательному. А как обстоит дело с такими околонравственными категориями, как щедрость, доверчивость, тактичность, прямота, открытость и т.д., которые заранее предполагают собой какую-то положительную нравственную оценку, и одновременно относятся к психическому складу человека? В предыдущем случае мы видим, что сама по себе черта характера, вне ее осуществления через какие-либо общественные последствия, моральной значимости не имеет. А похвальная категория? Удивительно, может быть, но и положительные черты характера сами по себе также не имеют никакого значения, если они не проявляют какой-либо свой результат в процессе взаимодействия с миром. Более того, они вообще в таком случае не имели бы никаких опознавательных признаков похвальности, ибо, что такое, например, доверчивость сама по себе вне ее демонстрации на какой-либо жизненной ситуации? Без конкретного действия ни одна из самых положительных черт характера не видна вообще, и даже, можно сказать, что не существует в принципе. Открытость по отношению к чему? Обязательность в чем? Тактичность в каких соприкосновениях с другими? Все эти вопросы говорят об одном - нельзя показать человека и сказать: "Он доброжелателен", не обосновывая это какими-либо примерами из его жизни. Такие вещи по разрезу глаз или по группе крови не утверждаются. Нужно соответствующее действие, которое своим характером очерчивает характер того, кто это действие совершает. Следовательно, так как здесь также для появления этических оценок нужна обязательная возможность проявления в действии, а проявиться в действии какое-либо качество может только в условиях, когда для этого есть человеческое сообщество, то мы из всего сказанного уже совершенно определенно можем сделать первый свой вывод: для того, чтобы существовали сами понятия нравственности, даже на самых таких элементарных полукатегорийных уровнях, как в первой группе, необходимо человеческое общество. История. Иначе вне общества и истории нравственные категории остаются просто отвлеченными понятиями, которые витают где-то в далях возможного своего осуществления, но реально не существуют.

То, что мы замкнули нравственность на историю, - это очень хорошо. Это первый сигнал того, что мы пока идем правильным путем.

Однако здесь можно придти еще к одному соображению, которое имеет неожиданный интерес. Если вдуматься, то не может остаться не замеченным следующий парадокс: положительные качества могут в одном случае носить характер высокой нравственности, а в другом случае иметь такого же порядка характер полной безнравственности! Это поразительно, но это так! Например, бесхитростная прямота. Она не всегда уместна. Можно, например, ответить некоей женщине, которая испросила вашего честного мнения о своей внешности, следующим образом: "Если от Вашего носа забрать и добавить это к груди, забыть, что передние зубы у когда-то были, а сейчас их нет, ноги имеют форму исполненного небрежной рукой овала; не обращать внимания на то, что один глаз у Вас дергается, а другой косит, (что, очевидно и не позволяет вам чаще бриться); отвлечься от того, что спина у Вас нигде не заканчивается, но везде начинается, то с Вами очень даже можно будет кушать в одном помещении". Это будет прямо. Но будет ли это нравственно? А если сказать ей: "Мадам, в Вашем облике есть что-то, что не позволит Вас никогда забыть", то это будет окольно, но вполне нравственно.

Доверчивость также хороша только тогда, когда на ее кону стоит имущество или здоровье самого носителя этого качества. А если от его доверчивости зависит жизнь сотен людей, то такая доверчивость не имеет нравственного права на существование. Например, доверчивый руководитель проекта может охотно довериться убеждениям шарлатанов от науки при строительстве железнодорожного моста. После того, как с этого моста сверзится пассажирский поезд, вряд ли найдется много желающих из тех, кто падал вместе с составом, утверждать, что доверчивость всегда хороша сама по себе.

И стеснительность также хороша не везде. Если бы вместе с платьем женщина не сбрасывала с себя и стеснительность, то вряд ли имела бы смысл и сама агитация мужчины, направленная на предложение это платье снять. В этом случае все остальное приобрело бы характер печальной комедии и взаимного издевательства. Также стеснительность совершенно безнравственна и на медосмотрах или визитах к венерологу или дерматологу. Если уж человек сам пришел, то врачебный персонал не должен его ласково и терпеливо уговаривать долгие часы обнажиться и сделать возможным медицинскую процедуру. Иначе это вообще переворачивает все с ног на голову, и ставит медиков в противоестественное состояние непристойного домогательства чужого тела, продлевая к тому же муки тех больных, которые нетерпеливо ждут медицинского вспомоществования в очереди.

Тактичность иногда только вредит, и по моральным соображениям преступна. Например, защищая свою жену от своей же матери, муж просто обязан поступать бестактно. Пресекая издевательства свекрови над невесткой, сын поступает высоконравственно относительно справедливости и относительно своей семьи, обращаясь одновременно не с должным тактом со своей матерью. Но в данном случае тактичность это то, чем следует пожертвовать во имя нравственности. Иначе, проявляя высокую тактичность к матери, мужчина не исполняет своей нравственной обязанности супруга защищать свою жену с одной стороны, и позволяет этой безнаказанностью все больше морально распускаться матери, тем самым, умножая количество зла на земле.