Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА] - Офин Эмиль Михайлович - Страница 53

ОШИБКА ДАНИЛОВА

Возвращаясь к себе из кабинета Василия Ивановича, Петя увидел в коридоре кудрявого парня в короткой кожанке. Он стоял, привалившись спиной к стене, хотя рядом была пустая скамейка; в одной руке держал кепку, а другой озабоченно растирал щеку. «Должно быть, это и есть Сенцов. Нервничает», — подумал Петя. Он задержался возле скамейки, достал сигареты и, делая вид, что ищет спички, принялся рассматривать кудрявого. Так… По методу Конан-Дойля следует начинать с лица. Ну, глаза у здешних посетителей в большинстве бывают испуганными или наглыми, а у этого ни то, ни другое—грустные какие-то. Лицо узкое, подбородок угловатый; видно, парень волевой. Тогда чего же он нервничает, трет щеку?.. Обувь — обыкновенные рабочие сапоги. Присохшая грязь. Похоже, что явился из пригорода. Наверное, это Сенцов, он живет в пригороде, ведь Петя направлял повестку в Курортный поселок.

— Вам спички нужны, товарищ младший лейтенант? Вот, возьмите.

— А вы кого ждете?

— Товарища Воробьева.

Петя старался держаться сурово, но это плохо получалось — вот и спички зачем-то взял чужие, хотя свои в кармане. (Сам Петя не курил; и сигареты и спички он держал специально для допрашиваемых: так делают все опытные следователи.) Недовольный собой, он отпер комнату, усадил посетителя, как положено, лицом к свету, достал из ящика тоненькую папку — «дело».

— Что вы все за щеку держитесь, Сенцов?

— Зуб донимает. Вот уже целую неделю.

«Значит, просто зуб, а никакие не нервы. Опять поспешный вывод. Василий Иванович обязательно высмеял бы», — с досадой подумал Петя. А вслух сказал строго:

— Зуб надо удалить.

— Докторша не хочет. Говорит, вылечить можно.

— А вы его лечите водкой?

— Я не пил, товарищ младший лейтенант. Поверьте мне…

Грустные глаза Сенцова открыто смотрели на Петю, и у того вдруг пропала охота действовать по методу Конан-Дойля, тем более, что дело-то ерундовое, никакой загадки, полная ясность.

— Послушайте, товарищ Сенцов… Конечно, мы обязаны рассмотреть ваше заявление, но в деле$7

— Да не пил я, товарищ младший лейтенант! Поверьте мне…

Петя нахмурился:

— Вот и в вашем заявлении написано: «Не пил… Прошу разобраться, помочь мне». А в чем мы должны разбираться, когда уже все ясно? Ну, в чем? Читайте сами.

Сенцов мял кепку и молчал, глядя в раскрытое «дело» своими грустными глазами. Петя немного подумал и сказал:

— Знаете что, не расстраивайтесь. Это к лучшему, что вас вовремя сняли с машины: могли бы сделать аварию — уголовное дело. А так… Ну, поработаете пока что в гараже слесарем. Неприятно, конечно…

— Вот то-то и оно! — Глаза у Сенцова оживились, в них вспыхнул упрямый огонек. — Ведь я комсомолец, перед людьми некрасиво — с машины долой, права отобрали за пьянку. А я не пил.

Петя встал, закрыл папку.

— Так мы ни до чего не договоримся, Сенцов. Нельзя же черное называть белым. Если вы настаиваете, я доложу начальнику, только он наверняка скажет то же самое.

Пока Петя докладывал, стоя навытяжку и прижимая к груди папку (точно так же держал папку с успешно законченным делом следователь Ларцеа в кинофильме «Очная ставка»), Василий Иванович молчал, и по его лицу, даже применяя метод Конан-Дойля, нельзя было ни о чем догадаться: глаза смотрели без всякого выражения, только рот слегка кривился, казалось, начальник вот-вот зевнет.

И действительно, едва Петя успел добросовестно выложить все свои наблюдения и неоспоримые факты, Василий Иванович прикрыл рот ладонью и зевнул:

— Товарищ младший лейтенант, прежде чем поручить вам проверку дела Сенцова, как вы полагаете, прочел я это дело сам?

— Полагаю, что прочли, товарищ подполковник.

— Так. Выходит, что разобраться в «неоспоримых фактах» у меня не хватило собственной смекалки.

Петя молчал. А что говорить?., Сейчас будет выволочка. Он обдернул гимнастерку и опустил руки по швам.

Но выволочки не последовало. Подполковник расстегнул воротник кителя и откинулся на спинку кресла.

— Садись, Петя. Поговорим.

Петя шумно вздохнул, присел на краешек стула, мучительно напряг память, соображая.

— Василий Иваныч… Я чего-то недоучел в деле Сенцова, прохлопал, да?

Подполковник ответил не сразу. Он взял у Пети папку, пошелестел в ней немногими страничками, поглядел в потолок. Петя тоже поглядел, но не увидел там ничего, кроме запыленной люстры.

— Понимаешь ли… Если, как говорится, посмотреть с точки зрения формальной, ты прав. Да и нам проще: дело ясное, никакой возни, все законно. Но вот заявление этого Сенцова: «Не пил… Поверьте мне, помогите…»— тут что-то есть. Не станет же, в самом деле, хороший парень бросаться комсомольским словом, врать, морочить нам голову. Как ты думаешь?

— Извините, Василий Иванович. А откуда вы знаете, что он хороший парень?

— Очень просто. Я снял трубку и позвонил в Курортный поселок, в гараж, где работает Сенцов. Между прочим, у тебя в комнате тоже есть телефон.

Петя смутился. Теперь-то Василий Иваныч улыбается — но как? Эта улыбка хуже всякой выволочки.

— Эх, дорогой товарищ! Все ты разглядел в Сенцове — и плохое настроение, и больной зуб, даже присохшую к сапогам грязь. Только не потрудился разузнать, что он за человек, чем живет, чем дышит. Ну, ничего ведь не знаешь!

Петя густо покраснел. Внезапно он вскочил с места, не спросясь, взял папку со стола:

— Разрешите идти, товарищ подполковник?..

Василий Иванович Данилов хорошо знал Петю и многое прощал ему, потому что ценил в нем главное — преданность делу, честность и наблюдательность. Петя мог многое увидеть, но не всегда умел сделать правильные выводы. Ну что ж, это придет. Надо только подтолкнуть его, пустить, как говорится, по следу. И тут уж Петя Воробьев не подведет, в этом Данилов был твердо уверен.

Не ошибся он и на этот раз. Сутки спустя, когда младший лейтенант вновь явился для доклада, по его взволнованному курносому лицу не трудно было догадаться, что есть интересные новости.

— Неоспоримые факты, товарищ подполковник! Все бы хорошо, да вот одного звена не хватает…

— Какого же, Петя? Да ты садись, садись. Мне сегодня твой портрет нравится — посвежел, загорел. Будто с курорта.

— А я и был в Курортном поселке. На велосипеде. Снял форму, оделся полегче и махнул. Ох, и весна же там, Василий Иваныч, красота! Озера, песок, дачи в ельнике. Индивидуальные владельцы вовсю отстраиваются, долбят, как дятлы, заколачивают гвозди в новые доски; а доски эти снежной горой лежат, и запах от них, как от соснового экстракта, не надышишься! А еще с симпатичной девушкой познакомился. Лидой зозут. Комсомольская секретарша. Жаль вот только, сердце у нее разбитое…

— Ты что же, определил это по методу Конан-Дойля или как?

— Ну да, Василий Иваныч. Захожу, смотрю, сидит молодая, красивая, а в глазах грусть-тоска. «С чего бы это?» — думаю. Ну, поздоровался я и выложил ей свое дело. Она поначалу обрадовалась, даже глаза повеселели, а потом вдруг говорит: «Знаете, мне про Сенцова рассказывать вам неудобно». — «Почему же? — спрашиваю. — Разве он такой плохой комсомолец?» А она: «Это Костя-то Сенцов плохой? Да если хотите знать, благородней и честней его на всем свете не найти!»— и отвернулась. Тут кое-что я смекнул. А вы смекаете, Василий Иванович? Или сказать?

— Не надо. Как поется в известном романсе: «О любви не говори, о ней все сказано». Ты лучше скажи, Петя, не показалось ли тебе странным, что комсомольская секретарша, которая в общем-то должна разбираться в людях и, кстати, беречь свой авторитет, находится в нежных отношениях с пьяницей и нарушителем?

— Да какой же он пьяница, Василий Иваныч? — Петя привстал со стула и принялся загибать пальцы. — Во-первых, Костя Сенцов, как демобилизовался, уже три года работает в этом гараже, восстановил списанную, можно сказать утильную, машину и сам же на ней ездил, да не только по Курортному поселку, а на Алтае побывал в командировке. Дальше, этот Костя однажды заступился за девушку, ее хулиганы обидеть хотели. Ножевую рану получил…