Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА] - Офин Эмиль Михайлович - Страница 30

— Вы не находите, товарищ Лузгин, что ваше воззвание несколько устарело и требует исправления? Коллега Бондарчук, у вас есть, пожалуйста, мел?

Федор Лузгин поспешно стер рукавом надпись с кожуха и примирительно сказал:

— Будет тебе… Вон повариха Леля уже флаг выкинула. Сегодня обед мы честно заработали. Особенно этот товарищ.

Юрка дернул Павла за рукав.

— А как же вода! Мы же водовозы. Ох, и попадет нам, учти!

Подъехал шофёр в ковбойке. Снимая с плеча фотоаппарат, он подошел к Павлу.

— Как вам пришел в голову этот номер с прицепами? Давно здесь работаете? Как фамилия?

Лёва Королевич оттеснил его.

— Интервью и фотосъемка потом. Лично я не уважаю холодных щей. — Он изогнулся и игриво взял Павла за талию, как даму. — Давай с нами обедать, коллега…

— Не могу. Ехать надо. Мне…

— Никуда мы тебя не отпустим, — перебил Федор Лузгин. — У нас теперь высвобождается машина. Через час корреспондент уедет на своем «москвиче», а ты бери у него грузовик и орудуй с прицепами.

— А вода?

— Какая вода, коллега? Я что-то плохо вижу ее. — Лёва Королевич пожал плечами и сделал широкий жест рукой.

Все обернулись. Цистерна, подскакивая на кочках, полным ходом улепетывала к дороге.

Павел бросился было следом, но Лузгин остановил его:

— Будет тебе. Ты же сам давеча сказал: «Он умеет». Здесь ведь ни светофоров, ни регулировщиков. Обойдется.

Есть предложение утвердить!

В зеленом вагончике на нарах спали усталые люди. Павел тоже устал, но уснуть в эту ночь не мог. Прежде он засыпал сразу, стоило только положить голову на что-нибудь; так было, когда он добирался сюда по степи, и так было три ночи в этом вагончике: чуть ткнешься в подушку—и уже утро, и снова нужно садиться за руль автомобиля. Быть может, этот старенький, видавший виды грузовик бегал здесь еще в ту зиму, когда пришли в пустую степь ленинградец Костя Бондарчук и одессит Лёва Королевич. Наверняка этот грузовик возил первые палатки и первые тонны зерна, а теперь его взяли со свалки. «Подлатали. Пригодится, когда приедут студенты…» Три дня и четыре ночи идёт поезд мимо вишерских болот, подмосковных садов, плотов на Каме, уральских туннелей, курганских степей. Наконец, лязгая буферами, состав затормозит на пустынном разъезде. Полетят из вагонов чемоданы, рюкзаки, гитары. Нестерпимое солнце отразится в круглых очках Генки… Машины со студентами пойдут по степи — это не то, что на велосипеде, скоро они будут здесь.

Скрипнула лесенка вагончика, пискнула дверка, кто-то вошел.

Павел всмотрелся. Возле его койки стоял незнакомый человек.

— Вставай, товарищ Крылов. Меня прислал Егор Фомич. Буду здесь работать на машине вместо тебя.

— А я?

— Тебе велено ехать на дальнюю загонку. Там одни пацаны и девчата, им без постоянного механика не обойтись. Давай поезжай.

— Ладно. А на чем?

— На твоем велосипеде. Я на нем приехал.

— Ты и камеру заклеил?

— Новую поставил. Мне директор дал.

— А сам он где?

— Уехал встречать студентов.

— Ладно. Пойдем.

Под навесом повариха звякала кастрюлями. На небе блекли звезды, между ними плыла одинокая, розоватая с края тучка.

— Как ехать, знаешь? Давай все прямо. До балки доберешься, там увидишь. Так и шпарь по дороге на станцию.

— А другой дороги нет?

— Есть, тропка. Вон за тем солончаком. Только по дороге проще.

— Ладно, спасибо.

Павел поднял с травы велосипед и пошел прочь от стана к смутно белевшему вдали солончаку.

На краю освещенного фарами автомобилей круга стоял обеденный стол. Трактористы, комбайнеры, рабочие с окрестных токов и студенты сидели в кузовах и на подножках грузовиков, на бочках из-под горючего, на опрокинутых ведрах и просто на земле, поджав ноги. Егор Фомич пристроился на лесенке зеленого вагончика. Рядом, опираясь на седло мотоцикла, стоял агроном Григорий. За пределами освещенного круга лежала темная степь, из нее дул свежий вечерний ветер; он трепал девичьи косынки, шевелил волосы на непокрытых головах.

За столом появилась девушка в яркой вязаной кофте.

— Товарищи. К нам в райком звонили из вашего совхоза, да и не только из вашего, что есть у вас ребята, принятые в комсомол. Вызвать их сейчас в райком на утверждение — значит оторвать от работы. Вот почему мы здесь. Я не привезла с собой ни звонка, ни графина, по которому можно стучать карандашом, так что давайте соблюдать дисциплину. Особенно это относится к тебе, Королевич. Комбайнер Сергей Красавин здесь?

Вера толкнула под бок Сережу. Он поднялся с земли, помедлил, потом вышел вперед.

— Подойди ближе, Красавин. Есть вопросы у членов бюро?

— Есть. Пусть расскажет, как он сумел добиться хороших показателей.

— Это не я… Мы с Верой-штурвальной все отставали.

— Ну вот и расскажи.

— Так я же рассказываю. Мы с Верой все отставали. На соседней загонке работает Мишка Сахаров. Комбайн у него такой же, и посевы одинаковые, а намолот разный. А почему—не понять. Потом вдруг приезжает Павел Крылов. Мы с Верой обрадовались: он нас уже однажды выручил. Говорит: «Надо посмотреть». А потом говорит: «У вас зерно не полностью вымолачивается, давайте сделаем поменьше зазор между барабаном и подбарабаньем». Ну, потери сразу уменьшились. Мы с Верой обрадовались. А Крылов походил, походил по загонке, потом говорит, что круг на поле равен примерно шести гектарам, а проходим мы этот круг за два часа, и что по сухому хлебу это очень долго. Опять у нас намолот увеличился, и мы перегнали Мишку Сахарова. А Крылов пошёл к Мишке и что-то ему там отрегулировал. И тогда Мишка опять обогнал нас. Вот и пошло: то Мишка нас обгонит, то мы его. И так — каждый раз. Если б нас еще не тормозили шоферы, так мы бы…

— Ты, уважаемый, не ври насчет шоферов! Девушка-председатель постучала ладонью по столу. — Товарищ Королевич, я ведь предупреждала: не шуми. Есть еще вопросы у членов бюро?

— Есть предложение: утвердить.

— Голосую: кто — «за»?.. Товарищ Красавин, поздравляю тебя со вступлением в Ленинский комсомол.

Кругом захлопали. Вера замахала косынкой, кто-то крикнул: «Молодец, Серега!..»

А Сережа посмотрел поверх голов товарищей в задние ряды, где поблескивал руль велосипеда, и вдруг громко крикнул:

— Спасибо!

Все засмеялись и опять захлопали. Подбежала Вера, схватила Сережу за руку и оттащила от стола.

— Товарищи. К сожалению, не только о хорошем приходится говорить сегодня. Все вы уже знаете, что натворил ваш шофер Константин Бондарчук… Да помолчи же ты, Королевич! Я потом предоставлю тебе слово. Так вот — ударить девушку, переломать все в доме! Да кто знает, чем бы все это кончилось, если б не подоспели дружинники! Как это называется?.. Ну, чего ты рвешься, Королевич? Что ты можешь сказать в его защиту?

— Не в защиту! Костя — свинья. Но он не пижон. Честное слово, коллеги! Все знают, что он одним из первых приехал сюда и работал как надо. Сейчас ему угрожает решетка. Ребята, давайте, чтоб без несчастья. Вытащим его и, честное слово, я первый набью ему морду при всех! Только давайте без решетки… — Лёва спрыгнул с крыла своего грузовика и встал перед собранием, прижимая к волосатой загорелой груди старую морскую фуражку с капустой.

Над полевым станом нависла тишина. Люди, которые только что улыбались и хлопали Сереже, теперь молчали.

— Кто хочет взять слово, товарищи?

— Разрешите мне.

— А вы кто такой?

— Член ВЛКСМ. Приезжий.

— А что вы можете знать о Бондарчуке?

— Разрешите мне выступить.

Лёва Королевич настороженно оглядел худого очкастого студента,

— Нечего тут молоть языком попусту. Ты еще пешком под столом ходил, когда Костя подымал целину. Он — наш! Сами разберемся.

— Да подожди ты, Королевич. Отойди, пожалуйста. Говорите, товарищ.

Студент поправил на остром носу очки, вытащил из кармана газету, но тут же спрятал ее.