Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА] - Офин Эмиль Михайлович - Страница 17

Возвращаясь в гараж, Тимка то насвистывал что-то веселое, то, щелкая языком, ловил ртом снежинки. Горшков шел, опустив голову. Неожиданно он спросил:

— Ваш совхоз от Петропавловска далеко?

— Да нет. На тракту же он. Мы на базар туда ездим, за час добираемся.

Горшков торопливо полез в карман: — Я попрошу вас, Тимоша, когда поедете… Вот деньги. Там на Барнаульской улице есть детдом… Тимка повернул голову:

— Это с зелеными-то ставнями? Горшков остановился:

— Вы знаете его?

— Я-то?.. — Тимка замялся. — Ты спроси у хозяйки. Она туда заходила, пимы детские, да рукавички, да еще кой-чего носила. А я при машине оставался…

Он не договорил: Горшков уже бежал назад к бараку.

Ольга стаскивала через голову платье, когда внезапно распахнулась дверь. Девушка взвизгнула, прыгнула в постель и натянула одеяло до подбородка. Надя, в расстегнутой кофте, босая, стояла на половике посреди комнаты. Она не пошевелилась, только ее пальцы, переплетавшие косу, замерли.

Горшков подошел к ней, медленно стянул с головы шапку:

— Вы были у моей дочки в Петропавловске… Вы сделали для меня… — голос его прервался.

Надя попятилась, запахнула кофточку.

— Притвори дверь. Не лето ведь… И если что делала, то не для тебя, а для себя. Разве я знала, что скоро встретимся?

Горшков быстро нагнулся и дрожащими губами прижался к ее руке.

— Ты что… что… — пробормотала Надя. Она выдернула руку и как-то удивленно посмотрела на нее, загрубевшую от руля и бензина.

Горшков стоял, комкая в руках шапку. За его спиной поднялась, кутаясь в одеяло, Ольга и тихо затворила дверь.

— Она здорова, и всё у неё есть, — уже обычным голосом сказала Надя. — Ну, иди. Отдыхай.

V Горшков медленно вышел. Надя осталась стоять, машинально перебирая косу. Ольга удивленно спросила:

— Чего парня мучаешь, Надежда? Цены ты ему не знаешь.

— Поздно уже. Давай спать, — сказала Надя.

В темной конторке Горшков ощупью нашел свой топчан, он был свободен. Сережа и Тимка устроились на втором. Утомленные работой и дорогой, они спали крепко.

Горшков снял ватник, разулся и лег на топчан поверх одеяла. Он тоже устал сегодня: заканчивал сборку двигателя к последнему, четвертому, грузовику, с семи утра, не отходя, притирал клапаны. Двенадцать клапанов — шесть часов, шесть коротких перекуров после каждой притертой пары — так учил когда-то дядя Вася, шофер усатого комиссара Николаева.

Мысли стали путаться: лицо дочки сливалось с лицом Нади. Он ничего не успел спросить, как все это было… В конторке царила странная тишина, чего-то привычного не хватало, и это мешало уснуть. Горшков приподнялся на локте, понял: остановились ходики. Он встал, одной рукой повернул выключатель, а другой машинально прикрыл глаза. Конторка осветилась мягким, спокойным светом: лампочка была завешена синей Надиной косынкой, натянутой на медную проволоку.

Горшков потрогал косынку — она была теплая от лампочки; потом лег, забыв завести ходики.

19

Утром Примак увидел в гараже чужую машину. Укрытая брезентом, она стояла возле забора рядом с еще не отремонтированным последним грузовиком. Пока Сережа выгонял из бокса эмку, лейтенант поднял брезент.

— Хороша! И резина почти новая. Кто такие?

— Знакомые" дяди-Костины, — объяснил Сережа. — Вчера приехали. Шофер Надежда Степановна и грузчик.

— И грузчик?.. — Примак щелкнул пальцами, потеребил усы. — И надолго сюда?

— Да застрянут на день. Им тут с завода надо получить груз, а он еще не готоз. Парниковые рамы для совхоза, что ли.

— Не готов? Так… — Лейтенант зажмурил один глаз, соображая что-то. — А ну, пока отставим ехать.

В конторке топилась печь. Стол был выдвинут на середину и накрыт чистыми газетами. Мужчины, устроившись на топчанах, пили чай. Надя с полотенцем через плечо сидела на единственном табурете. Широко расставленными пальцами правой руки она держала блюдце. Лицо ее раскраснелось.

При появлении лейтенанта мужчины встали.

— Вольно, товарищи, — шутливо скомандовал Примак. — Приятно кушать.

— С нами просим, — степенно предложила Надя.

К удивлению Сережи, Примак не отказался. Он скинул шинель, фуражку и, потирая руки, присел на топчан рядом с Горшковым,

— И ты садись, доедай, — сказала Надя Сереже. И отрезала ему большой кусок пирога. — Шапку-то сними и папиросу брось, не в пивной ведь. — Она сполоснула в ярко начищенном котелке свою расписную чашку, неторопливо вытерла ее краем полотенца, наполнила, поставила перед Примаком. — Чем богаты. Вот пробуйте шаньги наши сибирские, угощайтесь на здоровье.

Примак повел себя компанейски. Улыбнулся серьезному Горшкову, с шутливым испугом оглядел Тим-кины богатырские плечи, подул в чашку, отпил глоток, причмокнул.

— Есть к вам разговор, уважаемая Надежда Степановна, Песок, бревна, кирпичи. Работы—океан! Повозили бы денек-другой. Все равно вам дожидаться парниковых рам. Я деньгами не обижу. А? — Он отпил еще глоток и опять причмокнул. — Чудеса! Настоящий, великолепный чай!

Надя внимательно оглядела Примака: редкие волосы стоят торчком, побрит кое-как, в седых усах застряли крошки самосада, глаза вроде спокойные, а короткие пальцы нетерпеливо барабанят по столу. Смешной он, и чем-то трогательный, и подойти умеет. С легкой усмешкой заметила:

— Чай-то морковный, впрочем.

— Люди с дороги, Борис Григорьевич, — поспешно сказал Горшков. — У нас же семь грузовиков с прицепами, Не сегодня-завтра я закончу восьмой…

— Он закончит! Как вам нравится? А где эти семь грузовиков? Они когда-нибудь отдыхают? Слушайте, Надежда Степановна, они вертятся круглые сутки! Погрузка, уголь, детали со смежных заводов… — И, поймав в глазах Нади выражение сочувствия, Примак еще больше воодушевился: — Раньше детали поступали к

нам большими партиями по железной дороге. Кажется, хорошо? Так нет. Есть большая партия — нет порожняка, есть порожняк — нет большой партии. А маленькими завод не отправляет. И автомашину я не мог послать; у меня их всего было четыре, и те на ладан дышали. Сейчас, правда, у меня есть машины с такими моторами — от них можно умереть! — тянут по два прицепа, и покрышки не прокалываются. Мечта! Совсем недавно я послал в Курган на такой машине Обрезкова, и этот отчаянный парень — он летает как ветер! — привез семь тонн деталей. И я на минуточку перевыполнил план! — Примак поднял руку, закатил глаза. — Железо! Я достал тут в одном месте двадцать тонн. Вчера ночью Обрезков опять выехал в Курган. Но ведь кто-то должен заменить его здесь?..

В дверях появилась Ольга. Она принесла кастрюлю, завернутую в ватник. Примак носом втянул запах вареной картошки, сморщился, кивнул на повариху.

— Продукты, дрова, хлебозавод! Ей тоже каждый день подавай транспорт. А строительство? Шутка в деле! — Он многозначительно поднял указательный палец и вскинул свои брови-треугольники. — Морозы. Пока они окончательно не ударили, надо успеть выложить фундамент нового цеха. А где камень для этого фундамента? Где его взять?

— На Урале — да без камня? — насмешливо спросил Тимка.

Примак быстро повернулся к нему, всплеснул короткими толстыми руками.

— А кто его нам приготовил, позвольте спросить вас, товарищ Илья Муромский? Наш камень — скала, ее, боже мой, взрывать надо. Подрывники, аммонал, динамит! А карьер за семнадцать километров, под горой Хрустальной; одного бензина тонны сожжем. Вы думаете, это так просто?

Тимка смутился. Ольга кулаком стукнула его по спине.

Примак склонил голову набок, посмотрел на Надю, зажмурив один глаз, доверительно притронулся к рукаву ее кофточки.

— Ну как, а? Я вам в помощь грузчика дам. Надя встала, сняла с плеча полотенце.

— Тимофей, вещи из машины принесешь сюда. Проверь масло. Уважим, просит человек.

Тимка послушно встал. Пробираясь к двери, хотеп облапить Ольгу, но та вырвалась.

— Чем с девками заигрывать, поехал бы на Хрустальную, камушки поворочал. Работничек, нечего сказать.