Карантин - Зорин Виталий - Страница 11

Мушенко еще немного покачался, затем с натугой выдавил из себя:

– Сыдытэ, гады… Москали…

Он наконец оторвал руки от притолоки, грузно прошел к столу и упал в кресло.

– Сыдытэ… А там людэй вбывають! – с надрывом выкрикнул он, выхватил из надколенного кармана бутылку и отхлебнул.

– У тебя друг погиб? – спросил Сан Саныч.

– Братку мого вбылы… Ридного! – сорвался на крик Стэцько, обводя российских медиков сумасшедшими глазами, будто именно Сан Саныч с Никитой были повинны в смерти его брата.

– Что поделаешь, война… – сочувственно вздохнул Сан Саныч.

– Яка там вийна?! – ошалел было Стэцько, но вдруг сник, повесил голову. – У ридному сели вбылы… Седни лыста з дому одэржав… – Он достал из кармана мокрый конверт, тупо посмотрел на него и снова спрятал. – Пыячилы воны з сусидою.., тэ, нэ тэ… Щось миж собою нэ подилылы… Ну и сусида братку мого.., зарубав. Сокырою [1]…

Он поднял глаза и увидел на столе две пустые мензурки. Нетвердой рукой плеснул в них спирт, ожег медиков яростным взглядом и сипло приказал:

– А ну, пыйте, москали, за упокой души мого брата! Ну?!

Губы Сан Саныча чуть дрогнули в беззвучном шепоте, и он спокойно, не торопясь, выпил. Умел пить старый доктор чистый спирт.

Никите показалось, что по губам он угадал короткое напутствие Сан Саныча брату Стэцька, однако сам экспериментировать не стал. Противно было ощущать себя униженным, но из роли обыкновенного санитара выходить не стоило. Пока, по крайней мере.

– Земля ему пухом… – пробормотал он и тоже выпил. Спирт мгновенно высушил горло, Никита заперхал, закашлялся; давясь, проглотил дольку манго.

По мрачному лицу Стэцька скользнуло нечто вроде сурового удовлетворения. Он приложился к горлышку бутылки, запрокинул голову и всосал в себя остатки спирта подобно Мальстрему. С гулом в луженой глотке и «водоворотом» в бутылке. Пару секунд Стэцько сидел неподвижно, затем издал нечто вроде сиплого рыка, метнул пустую бутылку в стену, вскочил как ошпаренный, подбежал к открытой двери – и стал палить из автомата в небо.

Когда патроны в рожке закончились, он обернулся и, потрясая автоматом, прорычал:

– Оцэ б и вас так, москалив… Усих разом…

И выскочил вон.

И буквально сразу дождь в джунглях прекратился.

Будто кто пробку в небесах заткнул.

Никита прокашлялся, положил в рот еще одну дольку манго.

– Похоже, до конца командировки мне не дожить… – раздумчиво проговорил он, ощущая, как пьяная дурь спирта затуманивает сознание.

– М-да, – то ли согласился, то ли просто отпустил междометие Сан Саныч. – И чего вы все так в Африку рветесь? Дома бы со своими проблемами вначале разобрались…

– Кто – вы?

– Что значит, кто? – вскинул брови доктор. – Вы, Стэцько. Как я понимаю, дома у вас сейчас нечто вроде мясорубки, а вы еще и сюда свои проблемы тащите…

– Насчет мясорубки это, конечно, сильно сказано, – хмыкнул Никита, – но и со здешней войной не сравнить. Каковы, например, здесь военные потери за два месяца? Отвечаю – по данным ООН, двадцать шесть человек с обеих противоборствующих сторон.

Из них – семнадцать раненых. Так что здесь рай по сравнению с криминальной стрельбой в России. Ну разве что за эти два месяца двести человек от эпидемии «тофити» скончалось, так это уже по другой статье проходит.

– Знаете, что, Никита, я вам на это отвечу? Покушайте хорошенько, – неожиданно посоветовал Сан Саныч, выкладывая на стол лепешки и вяленое мясо. – А то смотрю, охмелели вроде, чушь нести начинаете.

– Может, и охмелел, – согласился Никита, отламывая кусок лепешки и следуя совету доктора. Однако его все же понесло:

– Но вы меня со Стэцьком в один общий дом не сажайте. Разные у нас дома – Россия и Украина. Знаете, что он первым делом сделает, когда к себе, на Украину, вернется? Нет? Так я вам скажу. Пойдет «до сусиды» и… И напьется с ним вдрызг. И будет потом с ним песни орать и планы строить, как «клятым москалям» за брата отомстить, поскольку это они виноваты, это все их козни, что «сусида» на брата топор поднял. Вот.

– Кушайте, кушайте, – увещевал Сан Саныч. – Хотите, я вам кофе сварю?

Никита замолчал.

«Что-то я расклеился, – подумал он. – Ну что мне стоило этому законченному националисту шею свернуть? В один момент. Причем сделать это так, что и доктор бы ничего не заподозрил. Однозначно решил бы, что исключительно в целях самообороны…»

– Кофе? – переспросил он и кивнул. – Кофе буду.

«Прав доктор, чушь ты городишь… – продолжало крутиться в голове. – И на словах, и в мыслях. Если шею Стэцьку свернуть, тогда на своей миссии можно ставить жирный крест. А это плохо, несмотря даже на то, что результаты расследования, похоже, ничего положительного не выявят. Конечно, отрицательный результат – тоже результат, но точку пока ставить рано…»

Кофе пили на веранде. Никита взял себя в руки, насухо вытер стоящий там столик, вынес плетеные кресла. Бунгало построили в чаще джунглей лет пятнадцать назад в пятистах метрах от деревни – ближе запрещало табу. Сейчас, когда знахарь Сяна-Сяна стал для жителей деревни как бы своим, можно было перенести бунгало и поближе, но у доктора Малахова не было на это ни средств, ни, честно говоря, желания.

Кофе пили молча – парная духота джунглей, окружавших бунгало со всех сторон, не располагала к разговорам. Мерный рокот тропического ливня сменился дикой какофонией всего живого. Джунгли свиристели, душераздирающе орали, замогильно ухали, абсолютно заглушая шелест капели с полога леса после недавнего дождя. Изредка издалека доносилось стрекотание автоматов. Свайная постройка в какой-то степени защищала от нашествия змей и грызунов, но от насекомых спасения не было. Никита то и дело щелчком сшибал со стола крупных, наглых жуков.

Впрочем, сшибал машинально, больше по привычке – месяц, проведенный в джунглях, позволил более-менее адаптироваться к необычным условиям, и таракан в супе уже не шокировал его.

Следующим за пигмеем и Стэцьком визитером был посыльной из деревни. Он принес свежие новости и корзинку с провизией – своего рода паек знахаря, ежедневно передаваемый сюда старостой. Провизию – жареных цыплят, лепешки, фрукты – Никита попробовал сразу, а новости узнал чуть попозже, когда посыльной ушел. Говорили они с Сан Санычем на местном наречии, которого, естественно, Никита не знал.

– Еще двоих из деревни госпитализировали, – вздохнул доктор, доставая из корзинки цыпленка. – Кстати, почтальон заболел, так что не ждите скоро писем. А по моему профилю вроде бы больных нет…

Либо и они к американцам подались.

Он положил цыпленка в глиняную миску, оторвал ножку, но есть не стал. Внимательно, чересчур внимательно посмотрел в глаза своему санитару и вдруг предложил:

– Никита, а как вы смотрите на то, чтобы мы еще по пять капель? Так сказать, для профилактики? Вам не повредит?

Вообще-то доктор пил мало – мензурку-другую в день, не больше. Но, видно, сильно зацепило его профессиональную гордость то, что, невзирая на его умение, знание и долголетнюю практику, местные жители предпочли обращаться к новоявленным докторам.

– Ну что вы, доктор! Нисколечко! Вы же сами знаете… Это технический спирт мой организм не переносит, а доброкачественный продукт принимает за милую душу!

Никита сходил в бунгало, принес оставшееся виски и мензурки, и они выпили.

– Подобный случай у меня в Нигерии был, году так в семидесятом… – начал одну из своих бесконечных историй Сан Саныч, с аппетитом закусывая. – Там тоже какая-то эпидемия была, уж и не помню точно. Да… Так вот, стояли наши госпитали рядом.

То есть наш, советский, и французский. Мы, естественно, с утра до ночи пациентов принимаем и с ночи до утра их обслуживаем. То есть, как и положено – круглые сутки. И, само собой, бесплатно. А французы – нет, французы не так работали. Только днем, с восьми до четырех, и исключительно за деньги. Да…

Так вот, самое поразительное и обидное для нас знаете что было? Отношение местных жителей. Нас, поскольку мы с пациентами как прислуга нянчились, они за людей не считали. Так, низший сорт. А к французам с уважением относились, при встрече кланялись, господами называли. А как же иначе? Люди себе цену знают – значит, настоящие доктора! Не то что эти, которые за всеми судна выносят… Да…