Библия-Миллениум. Книга 2 - Курпатова-Ким Лилия - Страница 7

Но эрекция Давида исчезла. Голиаф, уже не в состоянии остановиться, пытался ее догнать языком, губами. Давид громко рассмеялся, глядя на эти бесплодные попытки. И Голиаф очнулся от своего наваждения.

Ужас, охвативший медведя, не поддается описанию. Он неожиданно повалился на пол, и бился об него головой до крови, повторяя: «Сука! Сука!», колотил руками, ногами… затем вскочил и набросился на Давида:

— Убью! Убью!

Но слепая ярость — худший из союзников, и, поскользнувшись на мокром мраморном полу, Голиаф грохнулся и ударился головой о стену.

Через несколько минут он очнулся и сквозь белую дымку увидел одетого Давида, стоящего над ним. В глазах Голиафа отразилась мольба: «Убей меня!» Давид отрицательно покачал головой:

— Зачем? Я благодарен тебе, Голиаф! Спасибо, что ты есть, спасибо за то, что ты педераст!

И Давид ушел домой, теперь уже навсегда свободный от желания «казаться нормальным». Он просто будет таким, какой он есть, зная, что быть таким — единственно правильный путь.

Давид не увидел, как Голиаф, с трудом поднявшись с пола, долго рыдал, прислонившись к стене, а затем кинулся к своему шкафчику, нетерпеливо открыл его, судорожно трясущимися руками достал пистолет и, установив дуло между бровями, торопливо нажал на курок.

Странно было видеть, как эта гора мяса шлепнулась на пол и из ее недр вырвалась душа Голиафа — хрупкая, тонкая, ранимая… Женская душа.

Через несколько лет после случившегося одинокая фигура привлекла внимание Давида в парке, он не видел ее очертаний из-за сгущающихся сумерек, но что-то заставило его идти к ней, почти бежать.

— Самуил! — крикнул он.

Сидевший обернулся. Да, это был Самуил. Его волосы стали белыми, щеки покрылись меридианами морщин, уголки рта опустились. Он улыбнулся, словно извиняясь за свой внешний вид.

— Я рад, — голос его стал еще более густым и глубоким.

— Я тоже. — Давид улыбнулся, залившись румянцем по-детски, что нелепо смотрелось на его возмужавшем лице.

— Как ты? — несколько натянуто поинтересовался Самуил.

— Хорошо. А ты? — также натянуто переспросил Давид.

— Хорошо.

Разговор оборвался.

Искусственность происходящего показалась Давиду ужасной, они перекидываются пустыми словами, вместо того чтобы высказать что-то единственно настоящее, вечно ускользающее от них, какую-то одну фразу, какое-то одно чувство.

— Я себе места не мог найти. Я любил тебя… — признался он Самуилу.

— А сейчас? — в его глазах на секунду появился тихий отблеск того пламени, что некогда так потрясло Давида. Появился и исчез, словно Самуил трусливо спрятал его.

— Сейчас… — Давид опустил голову и грустно улыбнулся. — Сейчас уже все перегорело, знаешь, мне кажется, я больше не верю в любовь…

— Вот видишь. Страсть в молодости скоротечна, я сам был таким и много раз это видел. Только женщина может любить долго, Давид. Только женщина.

Лицо Давида выразило удивление. Самуил заметил это и рассмеялся.

— Почему ты смеешься? Ты же сам говорил мне, что за всю жизнь не любил ни одну женщину.

— Просто я не встретил женщины, Давид. Мужчин встречал не часто, но они были МУЖЧИНАМИ. А ЖЕНЩИНЫ не встретил ни одной, а той, что любила бы…

Давид сидел немного оторопевший, сложившийся в его голове образ их отношений вновь угрожал рассыпаться.

— Так ты был с мужчинами потому, что не встретил женщины?

Самуил опять улыбнулся. Давид почувствовал себя глупо, словно школьник, уличенный в том, что не знает элементарных вещей, которые уже давно ясны и понятны всем и каждому.

— Нет разницы, Давид. Мужчина, женщина… Главное, чтобы любили, главное, чтобы любили, чтобы любили, любили…

Голос его становился все тише. Он замолчал, долго смотрел на почерневшую от осени воду пруда. Потом снова обернулся к Давиду и начал говорить так, словно рассказ обещал быть долгим.

— Когда я был молодым, то решил, что никогда в жизни не смогу быть с женщиной. Я был глуп и не знал, что такое настоящая женщина, пока не столкнулся с ней. Она была… — Самуил оборвал свою речь, несколько минут молчал, уставившись в одну точку.

Давид видел, как мышцы на его лице реагируют на какие-то внутренние импульсы: то уголки губ приподнимаются вверх, то ноздри расширяются, в конце концов глубокая складка прорезала лоб Самуила между бровями. Он вздохнул, и когда заговорил снова, было понятно, что длинного рассказа не предвидится.

— И прошел тогда мимо, потому что был уверен, что не смогу полюбить ее. Когда я все понял, то стал искать ее, но не нашел. Надеялся, что судьба сведет нас с ней когда-нибудь снова, а потом перестал. И вот мне шестьдесят. Я буду стариться и умирать в одиночестве, мне некому оставить мое наследство, никто не приведет ко мне в гости внука. Зачем я прожил свою жизнь, Давид? Ведь Бог давал мне шанс прожить ее иначе. Я ушел от тебя, чтобы не лишать возможности выбора. Чтобы ты закончил свою жизнь в окружении многочисленных родных и близких!.. Чтобы не увидел, как состарюсь я…

Давид провел рукой по морщинистой щеке Самуила, по его седым мягким волосам, отвернулся… и медленно пошел прочь. Это так больно узнать, что возлюбленный всегда думал только о себе! Но Давид гнал от себя эти мысли, вычеркнул эту встречу из своей памяти. Есть вещи, в которых нельзя сомневаться! Есть образы, которые нельзя разрушать. Самуил — мудрый, страстный, мужественный, прекрасный — навсегда остался в сердце Давида в расцвете своей силы и красоты.

На следующий день Давид собрал вещи, взял билет на ближайший самолет, даже не поинтересовавшись, куда тот направляется, и уехал. На четыре года. Уже в пути ему пришла мысль, что нужно совершить кругосветное путешествие. Нужно обойти весь мир, чтобы быть уверенным в том, что чистой, истинной любви более не существует на свете.

САУЛ И САМУИЛ

Решение везти Саула на острова было финансовым безумием в условиях валютного кризиса. Но надежда, глупая, призрачная, несбыточная, заставила Самуила рискнуть по-крупному, ослепив иллюзией, что там, в далеком тропическом раю, Саул оценит силу чувства Самуила, полюбит его и подарит блаженство.

Глядя с берега в бинокль, как Саул носится на скутере по серым волнам под вспышками молний, несмотря на грозу и шторм, вступив в схватку сразу и с Зевсом, и с Посейдоном, Самуил понял, что мечте его не сбыться никогда, но видеть своего возлюбленного довольным — уже счастье. А тот словно обезумел в своей схватке с волнами и небом, забыв о том, что смертен.

— Ты рад, что мы приехали? — спрашивал Самуил уже в сотый раз.

Саул страдальчески скривился и ответил:

— Да, да, да! Сколько раз можно повторять?! Мне все нравится, спасибо тебе, Самуил, большое! — развернувшись к Самуилу спиной, Саул пошел в сторону бара.

Самуил поплелся за ним как старая верная собака, чувствуя жгучее неудобство за то, что портит Саулу отдых своим присутствием.

Некоторое время назад они почти расстались. Самуилу удалось сохранить Саула рядом, только сделав его деловым партнером, причем без всякой выгоды для себя. Саул, который, к слову сказать, был женат и имел троих детей, согласился неохотно, похоже, под давлением жены.

Он перенес свое личное отношение к Самуилу и на бизнес. Мог исчезнуть, не сказав ни слова, мог забыть о важной встрече, а мягкие упреки Самуила, что «нужно вести дела аккуратнее», натыкались на ожесточенное сопротивление.

— Я буду поступать так, как считаю нужным. Если тебе это не нравится, мы всегда можем разойтись! — таков был самый корректный из ответов на замечания.

Самуил ощущал себя заложником собственного чувства, понимая, что любовь к Саулу рано или поздно разрушит его жизнь, но и жить без него не представлялось возможным. Самуил не знал, что ему делать. Увидев Давида в спортзале, он узнал в нем себя самого, а еще — надежду на исцеление от своей фатальной страсти. Эти жадные взгляды, это непонимание собственной природы, это смятение и стремление были знакомы Самуилу как в молодости, так и теперь.