Дело: «Злобный навет на Великую Победу» - Бушин Владимир Сергеевич - Страница 38

Назначение Жукова в ноябре 1944 года командующим 1-м Белорусским фронтом, которому предстояло разгромить огромную берлинскую группировку немцев и взять столицу Германии, и назначение Василевского в феврале 1945 года командующим 3-м Белорусским фронтом, которому предстояло разгромить мощную Прусскую группировку и взять Кенигсберг, — эти важнейшие, ответственнейшие и почетнейшие назначения Владик Иванов объявил чуть ли не ссылкой: «Оба маршала были устранены от стратегических решений». И не соображает, что вопреки желанию поет хвалу Сталину: выходит, он мог обходиться и принимать важнейшие решения без этих двух крупнейших знатоков войны. Но это, конечно, чушь: оба маршала, став командующими фронтами, оставались членами Ставки, а Жуков — и заместителем Верховного главнокомандующего.

Нет! — верещит Владик, — «в последние месяцы войны Сталин почти не вызывал в Ставку ни Жукова, ни Василевского». Это опять же, чтобы не делить с ними славу победы.

Вот прохвосты! Пишут о войне, даже не прочитав хотя бы воспоминания Жукова. Из них узнали бы о многих вызовах маршала в Ставку, и о работе там, и о разговорах с Верховным в ту пору. Так, в первых числах октября 1944 года Жуков позвонил из-под Варшавы Сталину, доложил обстановку и услышал:

«— Вылетайте завтра с Рокоссовским в Ставку для личных переговоров.

Во второй половине следующего дня мы с К.К. Рокоссовским были в Ставке» (с. 558).

В конце этого же месяца в Ставке, разумеется, с участием Жукова и начальника Генштаба Василевского «рассматривался вопрос о завершающих операциях войны» (с. 560).

В конце октября и начале ноября Жукову «пришлось по заданию Верховного Главнокомандующего основательно поработать над основными вопросами завершающей кампании войны, и прежде всего над планом операции на берлинском направлении» (с. 564). Разумеется, работал маршал в тесном содружестве с Генштабом.

1 или 2 ноября Верховный вызвал Жукова и заместителя начальника Генштаба Антонова для рассмотрения плана зимних операций (с. 565).

«После ноябрьских праздников мы вместе с Генштабом, — писал Жуков, — занялись разработкой плана наступления войск 1-го Белорусского фронта» (там же).

15 ноября Жуков был назначен командующим 1-м Белорусским фронтом. И вот 25 января ему звонит на фронт Верховный, выслушивает доклад, спрашивает о ближайших намерениях (с. 573).

31 января 1945 года Военный совет 1-го Белорусского послал Верховному донесение об обстановке (с. 579).

7 или 8 марта Сталин вызвал Жукова на дачу. Рассказал маршалу о Ялтинской конференции (с. 590).

На другой день — вызов в Ставку. Обсуждение Берлинской операции (с. 592).

1 апреля доклад в Ставке нового начальника Генштаба Антонова об общем плане Берлинской операции, затем — доклад Жукова о плане наступления 1-го Белорусского фронта (с. 599).

8 середине апреля Жуков докладывает Сталину о ходе наступления 1-го Белорусского (с. 603).

Взаимодействие фронтов в ходе Берлинской операции постоянно координировалось Ставкой (с. 609). 16 апреля в 3 часа Жуков докладывает Сталину по телефону о наступлении 1-го Белорусского. Вечером — новый доклад по телефону (с. 614–615).

В ночь на 1 мая Жуков сообщает Сталину по телефону о самоубийстве Гитлера (с. 632–633).

7 мая Сталин звонит Жукову по поводу сепаратного принятия союзниками капитуляции немцев в Реймсе. Капитуляция Германии перед всеми союзниками будет принята 8 мая в Берлине! (с. 638).

Утром 9 мая акт безоговорочной капитуляции доставлен в Ставку и вручен Верховному главнокомандующему (с. 642).

Итак, мы видим, как и во время всей войны, в ее последние месяцы имели место постоянное общение, беседы, переговоры, многообразная связь Верховного главнокомандующего со своим заместителем и, конечно, с маршалом Василевским. И вот ничего не зная этого или сознательно прикидываясь олухом, какой-то Владик возводит на Сталина несуразную ложь да еще в правительственной газете. Но не в этом беда: мы взяли том воспоминаний Жукова и прихлопнули им лгуна. Беда, что в самом правительстве сидят такие же малоумные и бесстыдные владики. Чего стоит один Кудрин, который, проталкивая подлый закон об отмене льгот, недавно воскликнул: «Деньги решают все!» Чучело кремлевское! Решают все — кадры, т. е. живые люди.

Карповскую чушь, как сороки на хвосте, понесли по белу свету дальше Н. Зенькович (Маршалы и Генсеки. Смоленск. 1997. С. 109), А. Гординко (Маршал Жуков. Минск, 1998. С. 196–197), московская газетенка «Мир новостей» (25.12.2001), Е. Гусаров (Сталин в жизни. М., 2003. С. 519), конечно же, полоумный В. Резун (Очищение. М., 2003. С. 344), а еще и враг его В. Грызун (Как В. Резун сочинял историю. М., 2003. С. 319–320) и, разумеется, высоколобый Л. Млечин (И. Сталин и его маршалы. М., 2004. С. 799)… Странно, что среди этих сподвижников Карпова на сей раз почему-то не оказалось Э. Радзинского с двухпудовым «Сталиным» (М. 1997).

В этом перечне стоит, пожалуй, кое-кого отметить. Так, Н. Зенькович негодует не только по поводу того, «почему Жуков, а не генералиссимус, выехал из ворот Кремля на белом коне для принятия Парада Победы». Он возмущен и тем, «почему Сталин не поехал в Берлин принимать капитуляцию, а поручил это Жукову» (с. 109). Во-первых, историку войны надо бы знать, что 24 июня 1945 года Сталин не был генералиссимусом. А во-вторых, прежде чем возмущаться, поинтересовался бы, явились ли в Берлин принимать капитуляцию американский президент и главнокомандующий Трумэн, сменивший умершего Рузвельта, и английский премьер и военный министр Черчилль? Это историку и в голову не приходит. Он никогда не слышал и не знает, что капитуляцию принимают военные у военных.

А Резун уверяет, что Сталин не принимал Парад Победы только потому, что мечтал и планировал захватить всю Европу, потом «удушить Америку химическим оружием», т. е. покорить весь мир, а удалось-де лишь дойти до Берлина (там же). Какая досада!

Перед нами факт рутинного резунского полоумия. Но можно заметить, что выдумка о готовности и желании Красной Армии идти дальше Берлина, дальше Германии встречается и у других авторов. Так, В. Успенский уверял, будто именно это чувство владело нами: «Эх, топать бы дальше до самого конца этой Европы… Такое настроение владело и солдатами и многими офицерами. Капитан Владлен Ан(чишкин?) прямо сказал мне: и сам и его люди готовы идти вперед до упора, до Атлантики» (т. 4, с. 380). Самое печальное, автор приписывал это вздорную мысль и командующим фронтами, и самому Сталину, даже пишет, будто план «Вперед до Ла-Манша!» обсуждался в Ставке. При этом Сталину вкладывается в уста такая фраза: «Наши резервы велики, а у союзников их практически нет» (там же, с. 383). Да куда же делись их резервы, хотя бы три миллиона американских войск, если союзники понесли по сравнению с нашими ничтожные потери в Европе?

Когда встречаешь подобные открытия в истории Второй мировой войны, то хочется спросить автора: «На кого работаешь?» Великая Отечественная это была не игра в хоккей, где выиграть или проиграть можно в последнюю минуту. И 9 мая 1945 года мы праздновали не победу, она уже давно была у нас в кармане, — армия и народ праздновали окончание войны. И вдруг — до Ла-Манша! Да еще как лихо: «Впереди лето, до холодной зимы, остужающей боевой пыл, далеко-далеко. Только гуляй!» (там же, с. 380). Так что, «бросок до Ла-Манша» представлялся летней прогулочкой… Есть большая картина, не помню чьей кисти: мальчишка бежит по полю к работающим там колхозникам и радостно кричит «Победа!». Именно так названа картина. Увы, она ошибочна. Во всей стране, во всем мире клич был иной: «Война окончилась!»

А Млечин, уже известный нам эрудит, начинает главу «Парад Победы» цитатой из воспоминаний Хрущева: «После наших побед Сталин ходил буквально как петух, грудь колесом, смотрел на всех свысока, и нос его задирался высоко в небо. А когда приближалась война, он ходил как мокрая курица» (с. 794). Эта цитата не характеризует ни Сталина, ни даже упомянутых здесь пернатых, а только — петуха Хрущева и курицу Млечина. Их обоих легко прихлопнуть известной цитатой из Черчилля: «Сталин произвел на нас глубочайшее впечатление. Он обладал глубокой, лишенной всякой паники, мудростью. Он был мастером находить в трудные моменты пути выхода из самого безнадежного положения. Кроме того, в самые критические моменты, а также в моменты торжества был одинаково сдержан и никогда не поддавался иллюзиям».