Последняя Империя - Сартинов Евгений Петрович - Страница 11

Несмотря на довольно язвительный тон статьи, придраться к ней было бы трудно, факты соответствовали действительности. Была лишь одна неточность, но зато какая! Мовсесян, так звали корреспондента, сляпавшего статью, в своем азарте и рвении проник на территорию дачного района отставных генералов. Не пожадничав, он подкупил сторожа и узнал много интересного об обитателях одинаковых двухэтажных особняков.

— А этот раз в две недели уходит в запой, дня на три, не меньше, — охотно рассказывал старик, бывший заслуженный стукач КГБ. — И обязательно нагишом выходит на балкон и начинает палить из ружья по воронам.

Мовсесян наживку проглотил и написал, как сказали. Но, к его несчастью, сторож перепутал дачи и рассказал столь пикантные подробности про соседа Угарова, генерала Протасова. Угарова эта ложь жутко возмутила. Было возбуждено уголовное дело, и уже через неделю состоялся суд.

Эдик Мовсесян опоздал на слушание дела на десять минут. Опоздание было вполне оправдано, новая пассия журналиста топ-модель Элен Карабанова задержалась в салоне красоты, ведь сразу после суда предстояло ехать на презентацию альбома одной новомодной группы. Подкатив к зданию военного суда, репортер запер свой джип «Чероки», подхватил под руку Элен и, не торопясь, двинулся к крыльцу невзрачного старинного здания. Выглядел журналист предельно стильно. Длинные волосы стягивала черная бандана, солнцезащитные очки от Гуччи, джинсовая безрукавка, неизменный фотоаппарат через плечо. При этом Эдик головой доставал как раз до плеча своей спутницы, а небольшой излишек жира перевешивался через ремень и прорезался двойным подбородком.

— В этом суде я еще не был. Зря ты увязалось за мной, — сказал Мовсесян, разглядывая выцветшую вывеску. — Скучнейшее дело эти суды. Одна говорильня, а два часа убьешь.

— Ну и что, мне все равно интересно. Тебя, что, могут посадить?

Эдик рассмеялся:

— Если б за это всех сажали, писать было бы некому. Припишут штраф, заставят извиниться, придется напечатать опровержение на последней странице, в уголке мелким шрифтом.

— И на много могут оштрафовать? — встревожилась Элен.

Эдик снова рассмеялся.

— Не думаешь ли ты, что я буду платить из своего кармана? Газета заплатит. Я им тираж в тот день раза в три повысил, пускай раскошелятся.

В зале суда народу было немного, человек пять коллег-журналистов, какие-то штатские, в том числе адвокат Мовсесяна, и два офицера в чине майоров с медицинскими эмблемами на погонах.

Элен уселась в самом центре зала, положила руки на спинки соседних старомодных кресел, с безмятежным видом закинула одну ногу на другую. Она знала, что последует за этим. Действительно, все мужчины первое время только и оглядывались на нее. Но потом началось само действие, с вставанием всех и вся, с проходом судей на свои места, длительной и в самом деле нудной, как и предупреждал Эдик, говорильней. Заседание шло своим чередом, обвинение зачитывало претензии, защитник долго и цветисто оправдывался. На Элен перестали обращать внимание, она заскучала, долго рассматривала судей, людей, на ее взгляд, неинтересных и озабоченных. Но потом ей понравился прокурор, высокий, широкоплечий мужчина с породистым лицом потомственного викинга. Эдик сидел впереди, в первом ряду, и за добрый час ни разу не обернулся на подругу. Время от времени девушка поглядывала на затылок журналиста, но тот словно забыл про свою спутницу. Подавшись вперед, он внимательно слушал речь прокурора. Элен также вслушалась в то, что говорит так понравившийся ей мужчина.

— …Итак, мы выяснили, что в результате перенесенных болезней, а также ранения кишечника генерал Угаров Андрей Васильевич не имеет физической возможности потреблять спиртные напитки, тем более три дня кряду, как написано в статье, и с интервалом раз в две недели.

Обвинение усматривает в этом не просто ошибку, а попытку очернить, оклеветать представителя военной администрации России. Учитывая то, что данную статью почти полностью цитировали такие солидные западные газеты, как «Гардиан» и "Нью-Йорк Таймс", урон авторитету Временного Военного Совета нанесен огромный. Я обвиняю Мовсесяна Эдуарда Арменовича, семьдесят второго года рождения, в нарушении статьи Уголовного кодекса России номер…

Бесконечные номера статей Уголовного кодекса утомили Элен, она зевнула и отвлеклась, думая о предстоящей тусовке, потом снова начала разглядывать прокурора, прикидывая, каким он может быть в постели. Ей всегда нравились такие вот мощные, холеные мужчины. Но судьба неизменно сводила ее с типажами вроде Эдика — чернявыми и низкорослыми.

За этими раздумьями она прозевала что-то главное, все в зале как-то дружно выдохнули, зашевелись и начали переговариваться. Судьи встали и вышли, за ними из зала потянулись и все остальные. Мимо Элен с озабоченным лицом прошел Эдик. Девушку поразило то, что он словно забыл про нее, даже не оглянулся. Недоумевающая и рассерженная, она вышла на крыльцо и увидела Мовсесяна уже в плотном кольце коллег-журналистов. Все дружно дымили сигаретами, по-прежнему не обращая на Элен никакого внимания.

— Да нет, пугают, ты что! Из-за такой ерунды…

— Нет, Олег, как ты не понимаешь! Им нужен козел отпущения, чтобы другим неповадно было! И Эдик как раз попал под горячую руку. Впесочат по полной катушке.

— Эдик, он тебя козлом обозвал.

— Да еще и отпущеным.

Но Эдик на шутки не отзывался. Элен в первый раз видела его с таким озабоченным лицом, репортер по-прежнему словно не замечал ее. Невнимание надоело, и она спросила:

— Может, хоть кто-нибудь угостит одинокую девушку сигаретой?

Фраза получилось двусмысленная, но ничего другого в хорошенькую голову топ-модели не пришло. Сигареты она забыла вместе с сумочкой в машине. Репортеры сразу оживились, наперебой начали предлагать свои. Только Эдик молча курил «Винстон», не глядя на подругу.

Элен не успела еще толком получить полагающуюся ей порцию мужского внимания, как всех позвали в зал. Она сразу поняла, что это концовка, финал всего действия. Теперь говорил только судья, толстый дядька с одной большой звездой на погонах, размером чуть побольше, чем у прокурора. Он опять перечислял цифры нарушенных статей Уголовного кодекса и лишь в конце речи сказал самое главное, то, что поняла даже заскучавшая Элен.

— …Приговорить Мовсесяна Эдуарда Арменовича к пяти годам лишения свободы с отбыванием в колонии общего режима.

Элен ждала, что судья скажет что-то еще, про помилование или амнистию, но генерал захлопнул папку и быстро вышел из зала суда в боковую дверь. С оторопью Элен смотрела, как два солдата подхватили под руки и уводят в ту же самую дверь журналиста. Эдик выглядел растерянным, ноги и руки отказали ему, и солдатам пришлось почти нести репортера. Рядом митинговали корреспонденты, неслись злые и резкие слова:

— Дурдом!

— Это расправа!

— Вы нарушаете свободу слова!

— Хунта!

Мовсесян был уже в дверях, когда Элен очнулась и закричала:

— Эдик, а ключи?! Ключи от машины, у меня же там в сумочке деньги, паспорт!

Увы, дверь захлопнулась и, сколько ни стучала королева подиума кулачком в массивное дерево, не желала открываться.

— Я же так на презентацию опоздаю! — чуть не плакала она. Плакать не позволяла обильная косметика на лице.

Сизов слов на ветер не бросал. Уже к Новому году в России закрылось более половины газет, в том числе все специализировавшиеся в «желтом» спекторе новостей. К государству отошли все телеканалы, почти все радиостанции. Ежедневные новости стали заметно скучней и строже. Страна постепенно, шаг за шагом, затягивалась в цвет хаки.

ЭПИЗОД 18

Осень в России — самое плохое время. В ту осень Сизову казалось, что проблемы множатся по подобию сходящей с горы лавины. Война с Японией была лишь одной из них. Трудное положение сложилось и внутри страны. Особенно плохо обстояло с преступностью.

Сизову и его офицерам, людям, далеким от возникших вдруг вопросов, казалось, что их можно решить быстро и одним ударом. Самая большая опасность, по их мнению, исходила от организованной преступности, добравшейся уже до законодательных и властных структур. И МВД и ФСБ давно знали всех деятелей этой «армады» в лицо, но трудно было доказать связь чиновников и бандитов. Первый же указ новой власти разрешил брать под стражу за одно подозрение в принадлежности к подобным структурам мафии. ФАПСИ прослушивало все и всех, без каких-либо санкций прокурора. Чтобы поднять престиж милицейской службы, резко, в три раза, увеличили зарплату личному составу, ввели ряд дополнительных льгот. Были подняты пенсии бывшим работникам органов, семьям погибших на боевом посту гарантировалась пожизненная пенсия в размере оклада, выплачивалась стипендия сиротам для обучения в высших учебных заведениях. Но милиционеров, уличенных в пособничестве уголовным элементам, ждала суровая кара. Кроме большого срока предусматривалось лишение выслуги. Годы в органах словно вычеркивались из жизни человека. Кроме того, уволенный с «волчьим» билетом не имел права работать в государственных органах даже на второстепенных постах.