Волчье солнышко (Сборник) - Бушков Александр Александрович - Страница 29

Даниил остался у окна, прижался поясницей к толстой мраморной доске подоконника и старался ни о чем не думать.

Были еще трое – за портьерами, призовые стрелки.

– Генерал, к вам маршал Морлоков.

Хрусталев молча опустил веки.

Морлоков вошел неторопливо, оглядел всех троих, словно сфотографировал, и нейтрально улыбнулся:

– Мне передали, что вы просили…

– Да, – сказал Хрусталев, – садитесь, маршал. Это прискорбно, и мне, право, неловко, но держава и ее интересы, знаете ли, требуют… Я буду краток. Шесть дней назад секретной службой был раскрыт заговор полковника Ролева. – Он опустил глаза на лежащие перед ним бумаги и продолжал скучным канцелярским голосом, ни на кого больше не глядя: – Ролев намеревался, используя подчиненный ему второй парадный полк, арестовать императорскую семью, высшее военное командование, Государственный Совет и установить режим личной диктатуры. Полчаса назад, за три часа до намеченного выступления, мятежники были окружены верными трону частями и разоружены. Ролев оказал сопротивление и убит при попытке к бегству…

Морлоков оставался бесстрастным.

– Голубчик, мы вас ни в чем не упрекаем, – наклонился вперед фельдмаршал. – Но вышло-то неловко – второй парадный по вашему ведомству… Я понимаю и все мы понимаем, что народ бывает разный, за каждым не уследишь и каждому в душу не заглянешь, однако же пассаж получился…

– Я крайне удручен, ваше высокопревосходительство, – глухо сказал Морлоков. – И только долголетние занятия аутотренингом виной тому, что я не могу выразить обуревающие меня чувства в более эмоциональной форме. Я удручен и должен подать в отставку.

– Ну что вы, голубчик! – всплеснул руками Осмоловский. – Так дело не пойдет, и вопрос так не стоит. С кем не бывает, может, и у меня в Генштабе кто-то в Наполеоны метит, дело-то житейское…

– В таком случае разрешите идти?

– Идите; голубчик.

Морлоков шел к двери.

«Сука, – подумал Хрусталев, с бессильным неистовством глядя в его квадратную спину, удивительным образом выражавшую сейчас честную досаду и искреннюю удрученность. – Сволочь, хотя бы ресницы дрогнули, а ведь паскуда Ролев не для себя старался, весь фокус был в том, чтобы через голову Ирины отдать трон Наталье, при которой Морлоков автоматически становился бы некоронованным императором… Ну нельзя же так спокойно себя вести, маршал, откуда ты знал, что мы не собираемся тебя арестовывать? Вот если бы ты за пушку схватился, занервничав, те, за портьерой, тебя бы – на месте, при попытке… В целях пресечения. И куча свидетелей. Не будь Осмоловского, так и сделал бы, а при нем нельзя, не одобрит…»

– Ох, молодежь, молодежь… – нарушил тягостное молчание Осмоловский. – Пал Палыч небось взвод за портьерами держал? И не будь меня, вы бы его – в расход?

– А почему бы и нет? ~ угрюмо насупился Хрусталев.

– Молодость… – грустно, даже жалеючи повторил фельдмаршал. – Все тлен, молодые люди, все относительно. Вы только вспомните: Варфоломеевская ночь, константинопольская резня, нашествия гуннов, дахау, две мировых… Да по сравнению с тамошними морями крови ваш Морлоков – песчинка, муравейчик. А может быть, так и нужно? – вдруг спросил он тихо, раздумчиво. – Может быть, в определенные исторические отрезки просто необходимы Нерон, Малюта, Гиммлер и Лаврентий? Потому что, вы ведь только представьте, какая райская жизнь наступит, когда Морлокова уберут: все всем будет можно, невиданно широко распахнутся горизонты, невыразимо откровенными станут газеты, смелыми – анекдоты, люди перестанут оглядываться и шептаться, по стране помчатся набитые реабилитированными поезда, всплеск, дуновение свежего ветра; задумайтесь над этим – нельзя стать счастливым, не быв прежде несчастным, может быть, у каждого оленьего стада есть моменты, когда ему нужны и позарез необходимы волки и алый снег…

Хрусталев молчал, буравя взглядом стол. Фельдмаршал на цыпочках удалился, и тогда генерал тоскливо сказал Даниилу:

– Я не могу понять Морлокова. Ведь прекрасно же знает, что ему грозит после смерти императора, знает, что эта шлюха Наташка может не уследить, не уберечь…

– Мне не легче, – сказал Даниил. – Потому что именно люди Морлокова по его поручению выдали подготовленный им самим заговор.

Он стойко выдержал взгляд Хрусталева, бешеный и беспомощный.

– Этого не может быть, – прошептал Хрусталев. – Этого просто не может быть, все врут, ошибка, деза…

– Возьми и просмотри. – Даниил положил перед ним тонкую синюю папку. – Правда, только правда, и ничего, кроме правды. Вукол руками своих людей сам донес на себя – вот реальность, которую предстоит принять, понять и отвести ей место в системе…

Он поклонился и вышел.

Альтаирец Кфансут в виде грузовика несуществующей транспортной фирмы второй день раскатывал по дорогам царства, вбирая информацию миллионами детекторов.

* * *

Подвалы под зданием хрусталевского ведомства были запутанными и длиннейшими – лет двести назад в здании помещался монастырь, и монахи держали в подвалах уйму всякой всячины, от винных бочек до оппонентов по религиозным вопросам. Содержимое бочек быстро убывало и сменялось новым, оппоненты же, за исключением слабодушных, засиживались надолго. Хрусталеву эти подвалы оказались абсолютно не нужны, и они пребывали в жутком вековом запустении – разве что загулявшие охранники прятались вздремнуть в темных катакомбах, но со временем хитромудрый Пал Палыч стал в целях вылавливания таковых периодически запускать в подвалы натасканных на запах спиртного овчарок, поднимавших при обнаружении искомого адский гам на все подземелье.

Сейчас штук пять здоровущих псов теснились у входа, хотя старинная дубовая дверь была распахнута настежь. Они жалобно повизгивали, упирались и не шли внутрь, как ни орал на них вспотевший портупей-юнкер, кинолог. Он обернулся, услышав шаги Даниила, криво усмехнулся и развел руками:

– Ну никак, бля…

Сопровождавший Даниила охранник сказал тихонько:

– Ну и не надо. Этот-то там… Колдун который…

– Мистику разводишь? – громко сказал Даниил и тут же понизил голос – низкие своды превращали это во что-то злобно-шипящее, поддразниванье какое-то. – Стыдно, господа…

– И ничего подобного, – сказал охранник. – Жаль, Пал Палыч не послушал. Ведь он его куда сунул? Аккурат в камеру, где дьякон Петрило… того… Двести лет прошло, и все равно…

– Умер там твой дьякон, что ли? – спросил Даниил.

– Если бы! Утром отперли камеру, а там – скелет и никакого дьякона. А вечером, когда запирали, был дьякон и никакого скелета. В хрониках написано. Говорят… является.

– Ерунда, – сказал Даниил. – Пошли-ка живенько.

Охранник подчинился, они шли бок о бок по коридору, тускло освещенному, сводчатому, шаги отзывались неприятными визгливыми шорохами, отчего все время казалось, будто кто-то крадется следом, Даниил подумал, что коридор похож на тот, привидевшийся в кошмаре Милене. Одернул себя – она ведь видела в кошмаре какой-то коридор, а не он… Но все равно казалось, будто он видел тоже, именно этот. Что-то мелькнуло впереди, юркая и зыбкая тень, и Даниил едва не схватился за кобуру.

– Крыса, – сказал охранник с облегченным вздохом, и Даниил сам вздохнул точно так же. Лампочки были пыльные, свет едва сочился сквозь грязь и паутину, и Даниилу вдруг стало казаться, что он спит, пусть и понимая, что видит сон, Но все равно спит. Он подумал, что не в состоянии уже отличить сон от яви. Нет, с ума он не сходит, здесь другое – все перепуталось так, что отличить нет никакой возможности…

Охранник кивнул на дверь. Засов был старинный, кованый, прекрасно сохранившийся, но в его петли продет новенький блестящий замок. Даниил набрал код, и дужка отскочила. Дверь поддалась почти бесшумно, наверное, петли хорошо смазали, когда водворяли сюда колдуна. Даниил тщательно притворил ее за собой, оценил тишину – нет, подслушать снаружи невозможно, монахи знали толк…