Пересмешник - Пехов Алексей Юрьевич - Страница 4

Семь с половиной лет назад я думал примерно так же, но шесть лет размышлений и лицезрения печати Изначального пламени в корне поменяли мою точку зрения. Я понял, что любое дело важно, даже самое мелкое и, на первый взгляд, незначительное. Маленький камешек тянет за собой в пропасть огромные глыбы, и от такого камнепада невозможно укрыться.

Банальный пример? Возможно. Спорить не буду. Вот только моя цель в жизни сейчас зависит не от глыб, а от мелочей. И когда я их наконец-то обнаружу, буду надеяться, что случившийся камнепад похоронит под собой тех, кто так ловко и без спроса перекроил мою жизнь.

Из-за поворота показался поезд. Черный четырехцилиндровый паровоз с выписанными на боках алыми молниями и алыми колесными центрами, пыхтя и сопя, легко тащил за собой вереницу вагонов — синих, зеленых и желтых [11], выплевывая в чистый воздух клубы черного угольного дыма.

— И вот он сошел с небес в пару и дыму, сыпля искрами и воя, точно вырвавшийся из Изначального огня низший, — продекламировал Стэфан.

— Какая-то запрещенная книга? — полюбопытствовал я.

— Речь Князя на предпоследнем военном параде, повествующая о том, что Рапгар не собирается отказываться от своих дальних колоний в угоду шейху Малозана, — рассмеялся амнис.

— А… — протянул я, разом потеряв всякий интерес к цитате.

Поезд, уже полностью сбавив ход, шипя, прополз мимо меня, и я прочитал на двери будки машиниста белые буквы: «Рапгарская северная железная дорога. № 9. Скорый».

Вагоны с лязгом остановились, начало платформы окутало клубами белого пара, и люди посторонились, пропуская выбравшегося из тендера с углем махора. Гигант, измазанный черной пылью от макушки до пяток, сопя, подошел к подводе, на которой его дожидались деревянные ящики. Увалень посмотрел на них, задумчиво пожевал тяжелыми челюстями, почесал одну из двух своих рогатых голов и повернул ее за разъяснениями в сторону паровоза.

Из будки высунулся длиннющий, похожий на гнилую волосатую морковку нос ка-га, обложил помощника трехэтажным загибом, смысл которого заключался в том, что пора отправляться, и вновь скрылся. Махор тяжело, словно слон, вздохнул, повел могучими плечами, подцепил первой парой рук сразу половину груза, а второй — другую половину и, пыхтя от натуги, грузно зашагал к паровозу. Доски перрона под его увеличившимся весом жалобно скрипели.

Я направился к своему вагону — одному из двух, предназначенных для первого класса. На этой станции я был единственным пассажиром, решившим путешествовать до Рапгара с комфортом.

Кондуктор-мяурр, увидев меня, снял фуражку, предупредительно поклонился, блеснув посеребренными усами:

— Пожалуйте, чэр. Я провожу вас до вашего мрряуеста. Следуйте за мной.

— Благодарю вас.

Я прошел за Полуденным [12], гадая, за что его лишили хвоста. Сын Луны [13] мог сделать это по массе причин, но верной я так никогда и не узнаю, потому что спрашивать о подобном, даже если перед тобой слуга, невежливо.

В вагоне оказалось шесть купе, мое было четвертым. Кот распахнул дверь из орехового дерева, отошел в сторону, пропуская меня.

— Чэр позволит взглянуть на его билет?

Я сел на кожаный диван, молча протянул розовую карточку, на которой золотыми буквами была оттиснута девятка с крылышками. Кот достал из футляра, висевшего у него на поясе, серебряные щипчики и пробил корешок.

— Спасибо, чэр. Поезд прибывает на Центральный вокзал без четверти одиннадцать. Если зам что-нибудь понадобится, просто сообщите мрряуне.

Глава 2

ПО СЕВЕРНОЙ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ

Не успел я разместиться, как прозвучал сигнальный рожок начальника станции, извещающий об отправлении. Спустя секунду раздался длинный паровозный гудок, и поезд тронулся. Я смотрел в окно, наблюдая, как картинка за стеклом все больше и больше сдвигается, проваливаясь назад.

Вот промелькнула платформа, белые домики с алой черепицей, яблоневые сады, и начались желто-охряные, уже убранные поля, изредка перемежающиеся оранжево-алыми рощами. Мы набирали ход, с каждой минутой двигаясь все быстрее и быстрее. «Девятый скорый» на прямых участках пути и при хорошем угле развивал серьезную скорость, и дорога до Рапгара занимала намного меньше времени, чем если бы я воспользовался коляской.

Вагон мягко покачивало, и цветы в хрустальной вазе — темно-бордовые астры — кивали пушистыми головками в такт стуку колес. Купе первого класса было отделано ореховым деревом, покрытым золотистым лаком. Металлические поверхности сияли позолотой, хрустальный бар в углу искрил гранями, когда внутрь заглядывали солнечные лучи.

Здесь было просторно, два кожаных дивана с дутыми спинками напротив друг друга, закругленный стол, накрытый дорогой магарской скатертью, чуть дальше — дверь в душ, шкаф для одежды с резными дверцами, барс напитками. Ради интереса я заглянул туда, оценил подбор хорошего дубового виски, вина кохеттов и жвилья, колониальный кокосовый ром высшего качества, по двенадцать фартов за бутылку, граппа в прозрачном графине и кальвадос. Я вытащил темно-зеленую бутыль с узким хрупким горлышком, взглянул на сине-фиолетовую этикетку.

— Не рано ли начинаешь? — В голосе Стэфана сквозило явное неудовольствие.

— Даже не собирался. — Я стукнул ногтем указательного пальца по запечатанной пробке. — Чисто практический интерес. Кальвадос здесь подкачал. Короткая выдержка в дубовых бочках — слишком резок, на мой взгляд.

Я убрал напиток обратно в бар, закрыл хрустальную дверцу, на которой стекольщик вырезал райских птиц, сел обратно на диван, бросив мимолетный взгляд на свою трость, расположившуюся в специальной подставке, недалеко от стола.

Черное лакированное эбеновое дерево, серебряные кольцеобразные вставки для усиления конструкции и тяжелая серебряная рукоятка-набалдашник в виде головы сварливого старикана. Лысый череп, хитрющие глазки, кустистые брови, острый нос и костлявый подбородок. Старина Стэфан предпочитает именно этот образ, хотя у него в рукаве есть еще несколько, но пользуется он ими крайне редко. Что бы там амнис ни говорил о том, что ему, духу, рожденному Изначальным пламенем, претит физическая оболочка, он очень трепетно относится к своему внешнему виду и несколько раз заставлял очищать металл от черного налета. Мол, тот придает его облику излишне неряшливый оттенок.

Трость, заботящаяся о том, как она выглядит, — вполне обычная вещь в нашем сумасшедшем мире.

Я прошел мимо зеркала, которое на мгновение отразило чэра лет тридцати, с темными, несколько длинными для нынешней моды волосами и пепельно-серыми глазами, облаченного в светло-серый костюм-тройку. Узел на шейном платке немного изменил форму, и я вернул его в прежнее состояние, про себя отмечая, что веки у меня сегодня слишком красные, а морщинки в углах глаз предупреждают любого, что я вот-вот готов рассмеяться, хотя это и не так.

Многие, особенно незнакомые, глядя на мое лицо, считают меня неплохим и несколько ироничным парнем. Это впечатление усиливается, когда я начинаю говорить. Я не люблю повышать голос, и обычно это создает образ некой расслабленности и неопасности. Что меня вполне устраивает.

— Стоило взять с собой вещи, — отвлек меня Стэфан. — Хотя бы маленький дорожный саквояж.

— К чему? — удивился я, откидываясь на приятную кожаную спинку. — Предпочитаю путешествовать налегке. Позже пришлю кого-нибудь за ними к Зинтринам.

Я развернул «Время Рапгара»… В отличие от многих, я предпочитаю начинать читать утренние газеты с последней страницы, той, где публикуют некрологи. На мой взгляд, любая, даже самая горячая новость часа, включая внезапную кончину Князя, или очередное восстание в очередной колонии, или находку очередных сапфировых приисков, может подождать, в отличие от смертей жителей Рапгара.