Давай согреем звезду (СИ) - Абзалова Виктория Николаевна - Страница 14

Глава 3

О том, что с ним что-то не так, — Диант начал понимать очень рано. Нет, детство у него было самое счастливое, — благодаря матери, души не чаявшей в единственном сыне, и все свое время отдававшей ему. А в свободном времени у королевы Авы недостатка не было, наоборот, — не каждая, даже знатная дама, не обремененная ни деревенским хозяйством, ни работой, ни городским домом, может позволить полностью посвятить себя ребенку даже на первых порах. Тем более, когда речь идет о королеве.

Да и не каждая захочет, так что маленькому принцу редкостно повезло. Тем более, что материнская любовь и забота не легли удушающим бременем, как порой тоже случается, не обернулась умильным сюсюканием, сочетая в себе разумную строгость с лаской и нежностью. Как и положено принцу, у Дианта не было недостатка в игрушках и красивых костюмчиках, у него были и качели, и качалки, и даже небольшая карусель в саду и пони — все для детского счастья. Разумеется, ему не приходилось страдать от небрежения, или того пуще голода. Быть может, его даже можно было назвать несколько избалованным, потому что долго сердиться на сына Ава не могла. Хотя надо признать, истерик у него не случалось, и слезами принц не злоупотреблял, а без капризов и шалостей не обходится у любого ребенка. Тихим Дианта назвать было трудно, но сочетая любознательность с самостоятельностью он мог занять себя сам, не требуя что бы ему ежеминутно вытирали нос, водили на помочах и развлекали.

Скорое всего дело было в том, что воспитанием его занималась сама Ава, а не многочисленные няньки, и к тому же принц не был окружен льстивой придворной шоблой, за которой не уследишь. Молодую женщину так напугала мысль о том, что она может лишиться сына, что она даже не подпустила к нему кормилицу: случай вопиющий для благородной дамы. Она не отдавала его на чужие руки, не давала уносить со своих глаз, а через день-два после приговора Орелла Аву застали бурно рыдающей с младенцем на руках, невнятно причитающей что-то по поводу костра… Сына она не желала отдавать даже отцу.

Тогда же и было принято решение об отъезде обоих, а о кормлении, королева заявила, что телесно не отличается от любой крестьянки, которой в этом счастье не отказано, потеряет же ее грудь форму или нет — ей лично все равно. Если кого и можно было счесть безумной в ту пору, так это королеву Аву, так что господину Фестеру даже не особо приходилось стараться, подготавливая почву для логического обоснования удаления от двора новорожденного принца и молодой матери.

Ей — было действительно все равно. Пока, Ава не хотела, что бы ее сын правил, она хотела, что бы он был жив и счастлив. Быстро войдя в распорядок новой жизни, она почти совсем успокоилась, радуясь и гордясь по поводам, известным любой матери: как рано ее мальчик встал на ножки, пошел, какой он смелый, когда забирается на самый верх горки, два годика, но ни разу не написал в штанишки на прогулке, в четыре — знает буквы и цифры, крепко держится в седле…

Увы, на безоблачном небе — были темные пятна. На свою беду король и королева по настоящему друг друга любили. Когда привык спать в одной постели, трудно привыкнуть и смириться с ожиданием. И если Ава могла утешать себя тем, что не отличается от многих других верных подруг, чьи возлюбленные не могут быть с ними по долгу службы или заботясь о хлебе насущном, то на Ансгара такое утешение и не подействовало бы. Мужчины менее терпеливы и склонны к пониманию в подобных вопросах. Если угодно, более ревнивы. Долгожданная радость отцовства, обернулась разочарованием, разлукой и горечью. Конечно, по-своему он очень любил сына, однако нет-нет, да и возникала мысль, что если бы не Диант, их жизнь не оказалась бы расколотой. Тем более, что Ава наотрез отказывалась оставить сына хотя бы ненадолго.

Диант был слишком мал, что бы оценить и осознать взгляды, слова, интонации, но в памяти откладывались и хмурый недовольный вид отца, перед которым он робел, и припухшие глаза матери. И ее светлый образ, оставшийся в первых смутных воспоминаниях оказался омрачен печалью.

Позже, вспоминая ее, он был твердо уверен, что его мать была несчастна.

Ее смерть стала для Дианта потрясением, и началом неотвратимых перемен. Кто мог подумать, что стакан воды, поданный мельником в жаркий день, окажется смертельным ядом, и королева станет одной из первых жертв эпидемии! Первым заболел Диант, Ава слегла, когда для него опасность уже миновала. Диант — выжил, Ава — нет, словно отдав ему все свои силы.

Кстати именно так и сболтнула одна из камеристок, и король не смог заставить себя зайти ко все еще очень слабому и не встававшему с постели мальчику. В предположении он не увидел ничего странного: Диант едва ли не с первым осмысленным взглядом стал проявлять необычные умения. Чаще всего это выражалось в том, что игрушка или какая-нибудь другая вещица, до которой он не мог доползти или дотянуться, но очень-очень-очень ее хотел сама планировала в детские ручки. Маму такие происшествия крайне огорчали, Диант тоже расстраивался, и несколько раз игрушка разбивалась. Один раз четырехлетний принц чуть не устроил пожар, потому что ему очень понравились огоньки и искры, и пламя послушно ему подчинилось. Была проведена серьезная разъяснительная беседа на тему, что детям не следует играть с огнем — Ава не отрицала его способностей, но предпочитала как бы не замечать в них ничего необычного. Диант осуществлял все это неосознанно, но он же темный… Так не могло ли случиться, что он так же неосознанно выпил жизненные силы того, кто был рядом, когда в этом нуждался? Ансгар отчаянно не мог примириться с потерей жены.

Он был уверен, что в Винтре, ничего подобного не произошло бы. Он думал о том, как мало они были вместе эти за пять лет после рождения Дианта. Он не мог видеть Шпассенринк, отнявший, а потом убивший его Аву, и в следующий раз поехал туда только почти через полгода. Вот так и получилось, что тех, кто могли и должны были стать друг для друга утешением и опорой, горе наоборот разделило.

Диант летел навстречу отцу, забыв даже о своей обычной стеснительности перед ним, явно намереваясь броситься на шею с воплем «папа, как же долго тебя не было!», но замер растеряно моргая: отец был мрачен, а в его глазах на мгновение почудилась неприязнь. Ансгар вскоре уже овладел собой, но мальчик оставался скован, не разговорчив и напряжен в течение всего визита, тем более, что короля «порадовали» сообщением о необычно сильной вспышке сил принца, из-за которой прекрасные витражи в комнатах королевы полопались.

Позже последуют и более мощные, но уже тогда это показалось дурным предзнаменованием.

Диант чувствовал, что виноват, только не понимал в чем. Отец приезжал по-прежнему не часто, сведя посещения до где-то до раза в месяц, но на какое-то время казалось, что отношения наладились. Ансгар наверное лишь тогда полностью ощутил себя отцом, почувствовал, что сын не просто причина отсутствия рядом Авы. Он-то раньше и старался только ради нее, что бы она была довольна. Теперь, он стал получать удовольствие, находясь рядом с мальчиком, ездил с ним на прогулки, привозил подарки один замечательнее другого, но все это находило как-будто совершенно обратный отклик. Диант даже начал называть его на «вы».

На самом деле, Диант до тайных слез боялся расстроить и разозлить отца, из-за чего становился косноязычен, робел, мялся, боялся сказать лишнее слово, нарушить какое-нибудь правило. Он стал бояться, что опять что-нибудь разобьет или сотворит «запрещенным» способом, и как назло это случалось постоянно, — чем дальше, тем чаще. Он чувствовал, когда отец был чем-то недоволен, и терялся окончательно, боясь, что тот больше не приедет.

Поделиться своими страхами ему было не с кем: ни няньки, ни кормилицы у него не было, воспитатель, назначенный отцом вызывал неприязнь, хотя Диант не смел сказать об этом. Слуги, при Аве еще как-то следили за собой, но не имели возможности ближе узнать принца, а после ее смерти и из-за случаев демонстрации его способностей старались держаться на расстоянии. Диант развлекал себя тем, что рисовал все, что видел.